— Да че с ними базарить? — Кадавр оглянулся, сунул руку в карман. — Валить обоих. Димка порылся в кармане куртки, достал паспорт и протянул бритоголовому. Тот кивнул с улыбкой:
— Умный мальчик, — раскрыл паспорт, пошелестел страницами, удивленно хмыкнул: — Ух ты! Заливинск. Это где ж такое?
— От Новгорода на электричке, — ответил Дима.
— Далековато забрался, пионер. Челночишь, что ль? Где живешь-то? У нее? — бритоголовый кивнул на Милку.
— В общаге. В институте.
— Что за институт?
— «Кулек». Культуры, в смысле.
— Слыхал? — бритоголовый повернулся к приятелю. — Он, оказывается, студент.
— Свинтит, — пророкотал тот. — Точно.
— Студенческий есть? — поинтересовался у Димки бритоголовый, пряча паспорт в карман куртки.
— Есть, — Димка достал студенческий билет. Бритоголовый проверил фотографию, сунул студенческий следом за паспортом.
— Теперь твой паспорт, цыпа, — скомандовал он Милке. Она фыркнула:
— Не ношу.
— Называй адрес.
— Зачем тебе?
— А как же? Вместе же в тачке сидели. — Бритоголовый засмеялся. — Давай, давай, не томи, пока мы добрые. Только шепотом. А ты, пионер, уши заткни.
— Ребята, заканчивайте. Я же сидел за рулем. Дал паспорт, — попытался вступиться Димка, ненавидя себя за жалобные нотки, отчетливо прозвучавшие в голосе. Он боялся, и никакие усилия воли не могли ему помочь. Впрочем, и воли-то в нем уже не осталось. Страх подменил все, завладев и ломким смертным телом, и душой, и разумом. — Ну сами подумайте, куда я теперь от вас денусь.
— Заткни фонтан, пионер. Тебя сейчас никто не спрашивает. И уши заткни, раз сказано. — Димка вздохнул, заткнул уши. — Называй адрес. — Милка с явной неохотой продиктовала адрес. Бритоголовый кивнул, хлопнул Димку по плечу. — Давай, пионер, твоя очередь.
— Что?
— Адрес и телефон подруги. И не ври. Димка напряг память, повозил языком по разбитой губе, назвал адрес и телефон. Бритоголовый кивнул удовлетворенно.
— Молодец. — Он подумал, добавил лениво: — Вообще-то, конечно, не мешало бы тебе в табло настучать конкретно, чтобы без прав за руль не садился, ну да ладно. Теперь сделаем так: вы поедете в своей тачке за нами. — Потряс в воздухе пальцем. — И не пытайся оторваться. Все равно не получится. Цени доброе отношение. Понял, пионер?
— Понял, — ответил Димка.
— Умница. Поехали. Димка потерянно кивнул. Бритоголовый выпрямился, повернулся к кадавру:
— Поехали. Тот внимательно посмотрел на Димку, насупился, проскрипел:
— Смотри, баклан. Кадавр полез на пассажирское сиденье, то и дело оглядываясь. Хлопнула дверца. Ласково заурчал мощный двигатель. «БМВ» рванул с места. Мелькнули дверцы иномарки с внушительной вмятиной, исцарапанное, вмятое же заднее крыло. Димка нажал на газ, и «жигуль» покатил следом за иномаркой. Милка глубоко вздохнула, спросила:
— Может, все-таки попробовать оторваться?
— У них машина мощнее, — мрачно заявил Димка. — Да и что толку? Вычислят. Они же про нас все знают. Паспорт мой у них. И студенческий тоже.
— Ты не боишься? А вдруг они нас убьют?
— Не убьют. На фиг им нас убивать? Им деньги нужны.
— Мы за город едем? — спросила Милка, глядя в окно.
— За город, — подтвердил Димка.
— Надо остановиться у поста ГАИ. Крикнуть милиционеру.
— Не надо.
— Почему? Димка почувствовал раздражение. Ему не хотелось отвечать. Мысли, вязкие, как мед, слиплись в одну: «Лишь бы все закончилось. Лишь бы не тронули». Для того, чтобы объяснять, их приходилось выуживать из лужи страха, отдирать, выталкивать к губам, произносить.
— У них тут все менты купленные. Милка стиснула зубы. Будучи девушкой довольно жесткой, она не любила сдаваться на милость обстоятельств, предпочитая драку покорности. Иногда с ней бывало тяжело. Димка, не глядя на нее, подумал зло: «Неужели сама, дура, не понимает, с кем мы имеем дело?» Машины благополучно миновали пост ГАИ на Кольцевой и выкатились на улицу Пожарского. На перекрестке с Библиотечной свернули направо.
— В Долгоп едем, — отстраненно констатировал Димка. — Долгопрудненские это. По обеим сторонам дороги чернел лес. Проносились мимо машины, высвечивая фарами стихийные свалки, начинающиеся сразу у обочин. Вскоре из сумерек, как пловцы из ночного моря, вынырнули огоньки первых строений. Встали спартанским строем кирпичные пятиэтажки. Где-то неподалеку зашумела электричка. На лобовое стекло «жигуля» упали редкие капли осеннего дождя. Ночь взрезала горло небу. В сумерках торопливо, как подвальные крысы, пробегали одинокие прохожие. Их можно было понять. Они стремились избежать встречи с молодой, накачанной, циничной смертью, гуляющей по улицам с кастетом в кармане кожаной куртки. В городе «БМВ» наддал. Здесь бритоголовый не боялся никого. Вотчина. Логово. «Шестерка» с трудом поспевала за несущейся на полной скорости иномаркой. Машины проскочили темную, сиротливо-пустынную площадь, вымокшую, как облезлая кошка. Свернули в безлюдный дворик и остановились. Бритоголовый Вован выбрался из салона, подошел, хлопнул ладонью по крыше «жигуля».
— Все, мальчики-девочки, приехали. Освобождаем жилплощадь. Мила встревоженно взглянула на Димку, тот кивнул:
— Делай, что он говорит. Сам приоткрыл дверцу, стараясь не задеть бритоголового, вылез из машины.
— Значит, так, пионер, — прежним компанейским тоном заявил тот. — Надыбаешь бабки — получишь назад колымагу и ксиву. Хочешь, можем взять эту развалюху в счет части долга. За штукарь. Нет — крутись. Нас не ищи — мы сами тебя найдем. Денька через два-три. Уяснил, пионер?
— Уяснил, — послушно ответил Дима.
— Сообразительный ты пацан, как я погляжу, — хохотнул Вован. — Короче, автобусная остановка за углом. Бывайте, детки. До скорой встречи, — многозначительно добавил он, садясь за руль. Когда обе машины растаяли за пеленой дождя, Милка вздохнула и приникла к Димке. Ее слегка трясло.
— Ты не испугался? — спросила она. — Я очень. Димка дернул плечом, испытывая невероятное облегчение от того, что все закончилось. Он получил отсрочку. Пусть недолгую, но все-таки. Насчет машины… Объяснит как-нибудь хозяину. Тот должен понять. Так уж сложилось. Ничего не поделаешь. А машину он вернет. Соберет деньги и вернет. Десять тысяч долларов — большие деньги, собрать их было негде, но Димка почему-то свято верил, что ситуация обязательно разрешится. Сама собой. Он заработает, или еще что-нибудь в этом духе… Милка отстранилась, посмотрела на него, погладила по щеке:
— Не переживай. Вместе как-нибудь выпутаемся.
— Вместе? — Димка скривился. — Вместе. Ты можешь достать десять тысяч долларов? Нет? Вот тебе и «вместе»…
— Дурачок, я же люблю тебя, — тихо сказала она и прижалась к нему еще плотнее.
* * *
Потерпевший опустился на стул. В его фигуре, движениях, мимике сквозила вельможная усталость. Подруга потерпевшего — хорошенькая «пластмассовая» куколка, с мило накрашенным точеным личиком, кутающаяся в шикарную валютную норку, переминалась на высоченных каблучках рядом. Потерпевший, конечно, ставил ее в грош, но не более. Сесть ей, во всяком случае, он не придложил. «Любовница, — подумал Жигулов. — Переходящий малопочетный вымпел на бизнесмено-бандитской ниве». Жигулов отодвинул стул, присел, взял чистый бланк постановления о возбуждении уголовного дела, кивнул куколке:
— Возьмите свободный стул. Присаживайтесь.
— Надеюсь, это не надолго? — озаботился потерпевший, демонстративно, как в зеркало, заглядывая в циферблат золотого «Ролекса». — У меня еще кое-какие дела на сегодня запланированы…
— Я догадался, — рассеянно ответил Жигулов, доставая из кармана ручку и выщелкивая стержень. — Та-ак, — протянул, подписывая время и дату. — Фамилия, имя, отчество, домашний адрес, телефон, год рождения.
— Чьи?
— Ваши, естественно. Машина ваша?
— Моя, — потерпевший указал на подругу, — но ездила она. Я сейчас на другой, а эту, чтобы не простаивала, Анне отдал…
— Понятно, — Жигулов мизинцем вытащил из глаза соринку. — Юридически машина чья?
— Моя, — сдался на милость победителя «Рокфеллер».
— Ваша. Значит, и данные тоже нужны ваши. Потерпевший вздохнул тяжело, продиктовал с видом процентщика, по доброте душевной откладывающего срок выплаты. Звали его Георгий Андреевич, фамилию он носил Конякин.
— Георгий Андреевич. Хорошо. — Жигулов записал. — Рассказывайте, что произошло.
— Машину у меня украли, — с раздражением заметил потерпевший.
— Это мы знаем, — Жигулов торопливо заполнял протокол. — Кстати, вы заявленьице написали уже? Вот и хорошо. Давайте его сюда. — Он взял заявление, убрал в папку. — Давайте, Георгий Андреевич, по порядочку. Такого-то числа, в такое-то время, я, такой-то, такой-то, вышел из дома и обнаружил, что моя машина, марки такой-то, модели такой-то, такого-то года выпуска, номер такой-то, украдена. Сигнализация в машине стояла?
— Конечно, — оскорбился Конякин.
— В ГАИ сразу сообщили?
— Как увидел, что машины нет, — тут же.
— Понятно. Впрочем, это было известно, и спрашивал Жигулов для проформы. Коллеги, ребята из ППС, сработали как положено. Доложили о случившемся дежурному по УВД и, оставив человека на месте угона, отправились осматривать соседние дворы на предмет выявления угнанного «транспортного средства». Безрезультатно, естественно. Записывая, Жигулов размышлял о предстоящем вале бесперспективной работы для оперов. Все это — пустая трата времени. Угоны либо раскрываются наскоком, когда машину бросают где-то неподалеку или перехватывают в первые же минуты после угона, либо по прошествии определенного времени, когда уже не раз и не два проданная машина всплывает благодаря счастливой случайности, либо, что чаще всего, не раскрываются вовсе. Если иномарку не перехватили сразу — пиши пропало. Скорее всего «БМВ» стоит в каком-нибудь частном гараже и как раз в эту самую минуту два-три умельца споро разбирают его на отдельные узлы и агрегаты. Номера будут перебиты, корпус перекрашен, документы подделаны. Жигулов закончил с постановлением и положил его в папку поверх заявления, взял протокол осмотра места происшествия, прочел быстро. Хороший протокол, дельный, все четко, сухо, никаких посторонних вещей. Молодцы опера, поработали на совесть. Затем взялся за показания потерпевшего. Слушая, пробегал его глазами, кивая, иногда приговаривая: «Так, так, так…»
— Вы найдете мою машину? — закончив рассказывать, спросил Конякин. — Учтите, этот «БМВ» мне дорог как подарок. Я имею в виду, что человек, нашедший его, может рассчитывать на о-очень приличное вознаграждение.
— Учту, — спокойно кивнул Жигулов. — Непременно. Все равно, что работнику морга пообещать вознаграждение за реанимацию покойника трехдневной «свежести». Какой смысл радоваться журавлю в небе? Конякин, подумав секунду, протянул Жигулову большую холеную ладонь. Тот пожал ее, но без радушия, просто оберегая себя от возможных жалоб начальству на «невежливое отношение вашего сотрудника».
— Желаю удачи в поисках, — улыбнулся Конякин, всем своим видом подчеркивая, что у них с отделенческим опером теперь существуют определенные отношения.
— В нелегких поисках, — поправил Жигулов.
— Соразмерно, — улыбнулся многозначительно «Рокфеллер». Он рванул дверь, даже не оглянувшись на спутницу. Куколка посмотрела на Жигулова и, не встретив взаимопонимания, возмущенно зацокала каблучками, оставив в кабинете слабый аромат «Пятой авеню». Дождавшись, пока за Конякиным закроется дверь, Жигулов вложил протокол в серую картонную папку и бросил ее в сейф. Подпер подбородок ладонью и посмотрел в окно, где горели желтые прямоугольники окон, исчерченные черными венами мокрых ветвей. Волка, конечно, ноги кормят, но отдыхать тоже иногда надо. Нужно еще составить постановление о слиянии дел. Угон конякинского «БМВ» в их районе не первый. Иномарки стали пропадать, как уссурийские тигры. Пора в Красную книгу заносить. В кабинет заглянул лейтенант-дознаватель.
— Привет, Сергеич, — поздоровался он. — Сидишь? Хороший вопрос. Риторический. Жигулов повернул голову, умудрившись не оторвать подбородка от ладони.
— Сижу, — согласился он.
— Этот… с «бээмвухой», к тебе приходил? — продолжал допытываться дознаватель.
— Ну?
— Слушай, Сергеич, я тут вот чего подумал… — Лейтенант приоткрыл дверь еще на пять сантиметров, протиснулся сквозь узкую щель, шмыгнул к столу, присел, поерзал, устраиваясь основательно, надолго, как бетонный дот в стратегически важной точке. А устроившись, сразу же и закурил. Смачно, со вкусом. — Это ведь не первый случай по нашему участку, так?
— Ну? — «Ногастый волк» продолжал бесцеремонно дрыхнуть.
— А ты не думаешь, что одна группа работает? Лейтенант неспешно снял фуражечку, заглаженную «аэродромом», любовно провел пальцем по острой кромочке тульи, засмотрелся на бесподобно отлакированный козырек. Жигулов же процеживал в уме рационально-короткие ответы, поскольку переплюнутое через губу «ну» не годилось, «да» влекло за собой неизбежное развитие темы, а «нет» порождало встречный вопрос «почему». «Может быть, послать его на хрен? — подумал Жигулов. — Так прямо и сказать: пошел на хрен». Это, конечно, не одно, а целых три слова, зато лейтенант скорее всего встанет и уйдет. Но обидится. «Ногастый волк» заворчал, пробуждаясь.
— Тебе что, делать нечего? — поинтересовался Жигулов, со вздохом оторвав подбородок от уютной ладони и положив руки на стол. — Работы нет? Ну так пойди с Мишкой поговори. Ему в дежурке, один черт, заняться нечем. Лейтенант все-таки обиделся.
— Ты чего, Сергеич? Я к тебе, можно сказать, от всей души, помочь хотел. А то окопался тут, как рак в тине.
— Посмотри на меня внимательно, — равнодушно сказал в стол Жигулов.
— И что? — в голосе лейтенанта прозвучал здоровый интерес.
— Голова на месте? Никуда не делась?
— В смысле?
— На плечах она у меня?
— Ну да.
— Вот видишь, на плечах.
— А-а-а, — лейтенант расплылся в довольной улыбке. — Я понял. Это шутка, да? Ну я понял. Ты это в том смысле, что тоже догадался? Да? Жигулов вздохнул еще раз и снова отвернулся к окну.
— Пять иномарок в течение двух месяцев на территории одного района. По-твоему, тут надо быть Шерлоком Холмсом? Лейтенант задрал голову к потолку, обдумал жигуловские слова, кивнул сосредоточенно:
— Я понял. Ты тоже догадался. Это хорошо. А я просто подумал, загляну, скажу. У меня, понимаешь, как просветление в мозгах прямо случилось. Домой собираюсь, плащ надеваю, а тут просветление.
— Поздравляю, — буркнул Жигулов. — Завтра цветы куплю по такому случаю. Ты куда, говоришь, шел-то? Домой? Вот и иди. К жене, к детям.
— Так нет ведь у меня жены, — изумился лейтенант. — Холостой я.
— Ну к кому ты там шел? Вот к нему и иди.
— Грубый ты, Сергеич, — пожаловался лейтенант, поднимаясь. — Грубый и совершенно не ценишь доброго к себе отношения.
— Слушай… — «Волк» обнажил клыки, зарычал недобро. — Оставь ты меня в покое, Христа ради. Подумать нужно. Сосредоточиться.
— А-а-а, — слова «подумать» и «сосредоточиться» вызвали у лейтенанта прилив восторженно-внушительного, как кирпич, уважения. — Извини, я не знал. Не буду отвлекать. Пойду.
— Иди. Лейтенант оправил плащ, проверил, ладно ли сидит фуражка. Кивнул, спросил не без скрытой надежды:
— Значит, пошел я?
— Иди, иди, — зарычал Жигулов. — Ну чего встал-то? Собрался идти — иди уже.
— Значит, помощь тебе не требуется?
— Нет.
— Смотри, как знаешь. Еще чуть-чуть — и лейтенант фыркнул бы, как возмущенная курсистка. Но Жигулов его опередил:
— Если помощь понадобится, я непременно обращусь к тебе.
— Не забудь. Дознаватель вышел за дверь. Ему хотелось дорасти до следователя, хотелось новых званий и интересных дел. Ни первое, ни второе, ни третье в ближайшем будущем дознавателю не светило. Жигулов вздохнул досадливо. Вот так оно обычно и бывает. Только надумаешь расслабиться, нырнуть в спокойное озерцо безмыслия, обязательно кто-нибудь придет, растормошит, взбаламутит. Он посмотрел на часы. Начало девятого. Пойти, что ли, прогуляться по домам? Опросить возможных свидетелей по классической схеме: «Видели что-нибудь?» — «Ничего». Как в тумане. Страна слепоглухонемых. Жигулов натянул плащ, выключил свет, постоял еще несколько секунд у дверей, прикидывая, стоит ли начинать опрос сегодня. В конце концов решил, что нет. Лучше уж завтра с утра. Кто знает, может быть, что-нибудь и всплывет. Тем более что в первых случаях жильцов никто и не опрашивал. Тогда о банде не думали. Он вышел из кабинета, запер дверь, зашагал по узкому коридорчику, застегивая плащ. Жигулов не рассчитывал найти машины. Искать нужно группу. Возьмут угонщиков — возможно, и о похищенных иномарках удастся что-то выяснить.