Когда принесли кофе, начальник полиции обер-вахмистр Мюллер встал, чтобы произнести тост, но Герд прибавил шагу и успел скрыться за дверью. Мюллер одернул синий форменный френч, нервно откашлялся и начал говорить о заслугах бургомистра, о вкладе Альтгартена в победу, а также о том, как этот город соблюдает законы третьего рейха.
Шел уже второй час ночи, когда прибывший из ратуши посыльный прошептал что-то на ухо бургомистру. До появления этого парня в служебной форме, с каской на голове и в больших казенных перчатках на руках все чувствовали себя так, будто не было никакой войны.
— Минуточку внимания, господа, — проговорил бургомистр, и на лицах гостей появилась тревога. — Я получил официальное сообщение, что несколько минут назад в воздухе обнаружено крупное соединение английских военно-воздушных сил. Наши радиолокационные станции предсказывают, что бомбардировке подвергнется Рур. Я не сомневаюсь, что мои гости пожелают выполнить свой служебный долг и как можно скорее разъедутся по своим местам. Разрешите пожелать вам всем успехов. Хайль Гитлер!
— Хайль Гитлер! — повторили без особого энтузиазма гости.
Вскоре после этого в городе прозвучало предупреждение об угрозе воздушного нападения.
Альтгартенский железнодорожный вокзал был примечателен скорее оживленностью своего буфета, чем оживленностью расписания движения поездов. Каждый день с утра до поздней ночи в буфете стоял шум и дым от сигар. Не раз, когда основная железнодорожная магистраль подвергалась бомбардировке, войсковые эшелоны направлялись через Альтгартен, и тогда две пожилые дамы, содержавшие привокзальный буфет, подавали пиво, кофе и бутерброды до тех пор, пока у них не иссякали все запасы.
Буфет был обставлен как гостиная Викторианской эпохи. Его украшением служили несколько десятков декоративных растений, бюст Бетховена, написанный маслом портрет Вагнера, цветная репродукция портрета фюрера и старинное пианино.
Три столика около пианино считались лучшими. Сегодня средний столик заняла группа игроков в скат. Вокруг игроков — это были Герд Бёлль и два его друга инженера — собралась толпа любопытных.
В час ночи, точно по расписанию, на вокзал прибыл поезд. Гудок, пыхтение и свист стравливаемого пара смешались с воем сирен в громкоговорителях, возвещавших об угрозе воздушного нападения. Эхо неприятных, внушающих страх звуков прокатилось по всему городу. Но даже и после этого из буфета вышли не все. Надо полагать, что если бы сигнал общей тревоги прозвучал еще страшнее, то здесь, в Альтгартене, его восприняли бы в чисто академическом плане, ибо все считали, что бомбы предназначаются для одного из крупных городов в Руре.
Наконец Герд Белль решил, что и для него настало время поехать на своем фургоне к ратуше и доложить старшему на командно-диспетчерском посту гражданской обороны о своей готовности выполнить долг. Как только радиолокационные станции сообщали, по какому району наносится удар, Герд направлялся в город, подвергшийся бомбардировке, и оказывал посильную помощь пострадавшим. «В этом, пожалуй, преимущество одинокого», — подумал Герд и сразу вспомнил о Гансе и Анне-Луизе. Пожалуй, ему лучше заехать в дом Августа и убедиться, что они укрылись в убежище. Герд поднял брови, чтобы спросить своего друга Бодо Рейтера, что, по его мнению, произойдет. Бодо бросил свои карты на стол, давая этим понять, что игру продолжать нельзя.
— Бери мой бакалейный фургон, — предложил Герд Рейтеру. — Я возьму у кого-нибудь мотоцикл и приеду еще до того, как тебе прикажут куда-нибудь выехать.
Анна-Луиза, как всегда перед сном, расчесывала волосы — не меньше трехсот взмахов щеткой. В соседней комнате неожиданно раздался голос Ганса:
— Фрейлейн, фрейлейн…
— Да, Ганс. Но почему ты не в постели, мальчик? Он раздвинул занавески на окне:
— Какие чудесные огни, фрейлейн! Смотрите, как красиво! Как будто рождественские елки в небе.
Анна-Луиза подошла к окну.
— Да, — согласилась она. — И правда как рождественские елки, Ганс.
— Это папа пускает их?
— Нет, мой милый. — Цветные огни были близко, совсем близко. Она взяла мальчика на руки. — Скоро ты станешь слишком тяжелым, чтобы поднимать тебя, Ганс.
— Когда я стану большим, то буду поднимать вас, фрейлейн.
— О, это будет чудесно! — воскликнула Анна-Луиза и поцеловала мальчика.
Когда раздался стук в дверь, она подошла к ней с Гансом на руках.
— Герр Белль, что-нибудь случилось?
— Я хочу, чтобы вы укрылись в соседнем доме, у герра Фосса. В прошлом месяце он предложил Августу, чтобы в случае воздушного налета вы и мальчик укрывались у него. Его убежище укреплено, и в нем есть вентиляторы, нагнетающие свежий воздух. Духота — очень опасная вещь, понимаете?
— Сегодня?
— Они уже сбрасывают светящие бомбы. Это они обозначают цели. Вам нужно поспешить.
— Но… Не будут же они бомбить Альтгартен?
— Пожалуйста, Анна-Луиза, поторопитесь.
— Мне нужно взять обувь и пальто для Ганса.
— Я не могу больше ждать, фрейлейн, — сказал Герд. — Поторопитесь и хорошенько постучите в дверь герра Фосса. Я уверен, он дома, но иногда проигрывает на патефоне пластинки и может не услышать стука.
— Спасибо, герр Белль, вы очень любезны.
— Я обещал Августу, — проговорил Герд и, нажав ногой на педаль мотоцикла, уехал в сторону лагеря инженерных частей.
Когда падали первые бомбы, Анна-Луиза услышала новые для себя звуки: быстро перемещающийся шелестящий полусвист, будто по покатому металлическому лотку скользит тяжелый груз в упаковке. Каждый такой звук заканчивался оглушительным взрывом и лязгом металла, от которых больно било барабанные перепонки и сотрясалась земля под ногами.
— Нам надо торопиться, милый Ганс.
Огни последнего «ланкастера» скрылись за высоким забором аэродрома Уорли-Фен. Подписав все документы и выключив настольную лампу, полковник раздвинул шторы затемнения и открыл окно. Когда улетали самолеты, он всегда испытывал одно и то же чувство: где-то в глубине души командир базы всегда опасался, что в одну из таких ночей ни один из них не вернется и тогда он навеки останется на аэродроме в одиночестве. В текущем месяце это был уже двенадцатый рейд. Слишком много. И его подчиненные, и он сам очень устали. Он стремился предпринять все возможное, чтобы его эскадрилью использовали в составе групп наведения, хотя, по правде говоря, его люди не были подготовлены для выполнения таких задач. Это были самые заурядные летчики, а он самый обычный командир.
Когда его глаза привыкли к темноте, он начал различать стоянки самолетов и служебные помещения второго отряда. В металлических бараках, где летный состав дежурил холодными ночами, разжигали крохотные обогревательные печки. Только в одном этом месяце он потерял три экипажа, погибших в свой первый же боевой вылет. Один экипаж пробыл на аэродроме всего лишь восемь дней. Их смелость и отвага равноценна смелости и отваге тысячи львов, и он никому не позволит омрачить чувство гордости, которое испытывал, находясь вместе с ними на передовой линии. Полковник задвинул шторы и опять включил настольную лампу.
Раздался стук в дверь, и в кабинет вошла его подчиненная.
— Капрал Тэйлор, прибыла по вашему приказанию, сэр, — доложила она.
— Здравствуйте, капрал. Ничего, ничего, стойте вольно. Мы с вами, кажется, не знакомы. — Полковник улыбнулся. — Но вам-то, вероятно, приходилось видеть меня. Вы заведуете складом спасательного снаряжения, так ведь?
— Да, сэр.
— Садитесь, капрал. Как вы, наверное, знаете, у нас в королевских военно-воздушных силах существует традиция, когда в определенных случаях офицеры и их подчиненные разговаривают, что называется, как мужчина с мужчиной. Это значит, что все, о чем мы говорим друг другу, не является официальным. Вы курите, капрал?
— Нет, спасибо, сэр.
— Так вот, капрал, я хотел бы знать, как давно вы вышли замуж за старшего сержанта авиации Ламберта?
— Три месяца назад, сэр.
— Ну и как, вам здесь хорошо живется, капрал? Полковник так напоминал ей в этот момент ее отца! Что она могла сказать ему о том, как ей здесь живется? Горящие в полнакала лампочки ночью, железные солдатские койки, грязное постельное белье, сырые стены, постоянно хлопающие двери. А позади этих дверей какаянибудь лишившаяся родных и дома девушка принимает невыносимо горячую ванну и пьет джин…
— Я рядом с мужем, и это уже хорошо, — ответила Рут.
— Правильно. Тем не менее вы продолжаете числиться в списках женской вспомогательной службы под вашей девичьей фамилией?
— Да, сэр. Я хотела бы что-то предпринять в этой связи, но…
— Но командир секции Холройд не настаивает на этом, а вы боитесь, что вас переведут куда-нибудь еще, если об этом узнает регистрационная канцелярия?
— Да, сэр.
— Ну что ж, я говорил с мисс Холройд о вас. Она сказала, что вы добросовестный работник, а, по ее мнению, на действующей авиационной базе эффективно работающие люди — это главное.
— Да, сэр.
— Да, в наши дни и в наш век самое важное — это эффективность. Королевские военно-воздушные силы — молодой вид вооруженных сил с молодыми идеями, и он не ограничивается узкими рамками правил и наставлений. Однако при всем этом должно соблюдаться правило взаимных уступок. Вы понимаете, о чем я говорю?
— Пожалуй, я возьму сигарету, сэр.
— Да-да, пожалуйста. Спички на столе. Ваш муж, миссис Ламберт, один из моих наиболее опытных командиров экипажей. Тем не менее если у нас появляется парень, который рисует на своем самолете портреты коммунистов, то, как по-вашему, что об этом подумают люди?
— Портреты коммунистов?
— Да, миссис Ламберт. Портрет Сталина! Полагаю, вы согласитесь, что это портрет коммуниста?
— Но портрет Сталина нарисован не на самолете моего мужа. Это на самолете сержанта Картера, сэр.
— Мне лучше знать мои самолеты, миссис Ламберт! Вы не можете не согласиться, что я лучше знаю их, чем вы. — Он улыбнулся, сожалея о ее женской ограниченности.
— Поэтому вы меня и вызвали, сэр?
— Нет, не поэтому, капрал. Я вызвал вас, чтобы вместе докопаться до причин, по которым с вашим мужем происходит что-то непонятное, миссис Ламберт. Он, кажется, полон решимости бросить вызов начальству. А на этом аэродроме… — Полковник улыбнулся. — Э-э, на этом аэродроме начальство — это я.
— Бросить вызов вам, сэр?
Полковник откинулся на спинку стула. Он, видимо, не совсем представлял себе, как продолжать разговор. Когда он вновь заговорил, в его голосе появились такие нотки, будто он решил по неожиданному побуждению раскрыть ей все.
— Может быть, вам известно, миссис Ламберт, что я являюсь членом различных комитетов. Ничего не поделаешь, я всегда это любил и буду любить. И если на свете существует такой комитет, в котором я состою с особым удовольствием, так это крикетный. Игра в крикет несколько напоминает боевой вылет. Я люблю это сравнение: за томительно долгим свободным временем вдруг наступают мгновения, когда парни сталкиваются лицом к лицу со стремительно поданным мячом. Вы понимаете меня, миссис Ламберт?
— Боюсь, что нет, сэр.
— В субботу крикетный матч. Уорли-Фен против Литл-Бестериджа. Я хочу, чтобы команда Уорли-Фена победила. Ведь это вполне естественно, правда?
Рут улыбнулась. Все разговоры и заботы об этой игре казались ей ребячеством.
— И вы хотите, чтобы мой муж был в команде? — спросила она.
— Вы просто видите меня насквозь, миссис Ламберт! Как сказала однажды моя мать: «На свете нет такой женщины, которая не смогла бы разгадать тебя». — Полковник засмеялся и попыхал своей трубкой.
— Вы льстите мне, предполагая, что я могу повлиять на своего мужа, сэр. Но, если бы даже и смогла, я отнюдь не уверена, что это было бы разумно.
— Ну что вы, что вы, миссис Ламберт! Не настолько уж я наивен, да и вы тоже. Помогать друг другу и уступать друг другу — вот что характерно для людей в военно-воздушных силах. Вы скрываете, что живете здесь со своим мужем, так как это противоречит существующим положениям, а ваш непосредственный начальник командир секции Холройд и я не хотим быть неоправданно строгими по отношению к вам…
Рут осмотрелась вокруг, словно прикидывая, как бы ей уйти из кабинета.
— Единственное, о чем я прошу вас, капрал, это неофициально сообщить вашему мужу о состоявшемся между нами разговоре. — Он вытряхнул пепел из трубки и продолжал: — А ведь я даже подумываю о том, чтобы отстранить его от полетов. — Медленно выговаривая слова, полковник внимательно наблюдал за Рут, но никаких перемен в выражении ее лица не заметил. Эта глупая девчонка становилась невыносимой, и он начинал терять терпение. Преданная и умная жена сразу поняла бы, что ее мужу угрожает неприятность. — Вам известно, миссис Ламберт, что означает отстранение от полетов, что за этим последует?
Рут старалась не повышать тона, но все же не смогла скрыть охватившего ее гнева:
— Я знаю, что за этим последует, сэр. Это самое строгое наказание в военно-воздушных силах. Но меня оно не пугает. Как, по-вашему, я себя чувствую, когда его самолет взлетает ночью? Я лежу с открытыми глазами, несмотря на множество принятых снотворных таблеток, и жду, что вот-вот у двери раздастся звонок вместо привычного поворота ключа в замке. Отстраняйте его от полетов, если вы так решили, у меня тогда будет муж, который доживет до того, чтобы увидеть конец войны.
Полковник сделал вид, будто ищет какой-то документ на столе.
— Мне кажется, вы плохо понимаете, какой это позор, если он будет отстранен от полетов…
Рут собрала всю свою волю, чтобы вновь не повысить голоса.
— Этот позор существует только для мужчин. Приберегите слова об этом для ваших школ и клубов или до того момента, когда вы проиграете матч в крикет.
Полковник исподлобья посмотрел на нее.
— Вы что же, миссис Ламберт, так и детей своих будете воспитывать? Без чувства гордости и собственного достоинства? — Он сказал это таким тоном, будто был совершенно уверен в том, что дети будут воспитываться именно так.
— Спросите вдов ваших погибших летчиков, как они объясняют гордость своим детям, оставшимся без отцов… Или сборщику квартирной платы.
Рут покрутила свое обручальное кольцо и посмотрела полковнику прямо в глаза, пытаясь увидеть, какой эффект произвели на него ее слова. «Разве он может понять это? — подумала она. — У него нет ни жены, ни детей, ни своего дома…»
— Хорошо, капрал. Постарайтесь сделать так, чтобы ваш муж знал, что ему угрожает.
— Не беспокойтесь, сэр. По-моему, любой у нас на базе знает, что ему угрожает. Мы все — игроки в вашем крикетном матче! Так ведь, сэр? Хотелось бы мне знать, какой счет будет у вашей команды сегодня в Крефельде? И еще хотелось бы мне знать, вернется ли сегодня мой муж?
— Я полагаю, это все, капрал, — сказал полковник. — Мы сделаем так, чтобы ваше положение соответствовало тому, что вы состоите в браке с Ламбертом.
— Вы вправе сделать выбор между тем, чтобы сделать очень несчастной меня или моего мужа, сэр. Но знайте: один из нас будет вполне удовлетворен.
— Вы уволены со службы, капрал.
Рут медленно встала и с надменной четкостью отдала полковнику честь.
Когда она вышла, он нервно нажал кнопку звонка на столе.
— Мне надо поговорить с командиром секции мисс Холройд. Пусть она зайдет ко мне утром, — сказал он вошедшему секретарю.
Эта невозможная девица ведет себя совершенно недостойно! Позволять себе этакое как раз в тот момент, когда его храбрые ребята рискуют своей жизнью! Нет, он не может допустить это…
Глава двенадцатая
В мирное время такая радиолокационная навигационно-бомбардировочная система, как «Обоу», пробыла бы еще месяцев шесть на испытательном стенде плюс четыре или пять месяцев как опытный образец и прошло бы не меньше года, прежде чем ее пустили бы в серийное производство и стали бы использовать на самолетах. Но сейчас шла война, поэтому «Обоу» пустили в производство. За ней пришлось тщательно ухаживать почти на всем пути до цели, но даже и после этого старший лейтенант не удивился, когда за двадцать пять миль до Крефельда станция вдруг отказала начисто.