— С какой практикой, доктор?
— Роды без посторонней помощи. То есть так, как рожают дикие животные. Женщина, которую вы здесь видите, родила ребенка в полном одиночестве. Роды были тяжелыми, с многочисленными осложнениями, с невообразимыми разрывами внутренних тканей, с проникновением инфекции, с которой затем никто даже не пытался бороться.
Шеридан нахмурил лоб.
— Она не получила ни акушерской, ни вообще какой-либо медицинской помощи. Ее раны — ужасные, мягкие ткани в области таза — в невероятно жутком состоянии. Настоящее месиво. Моей знакомой акушерке доводилось сталкиваться с подобными случаями, когда изнасилованные девушки пытались родить самостоятельно. Они скрывали свою беременность, а когда подходило время родов, рожали сами и затем избавлялись от ребенка. Эта женщина при родах едва не умерла — она была буквально на волосок от смерти. По словам акушерки, роды у нее произошли года три назад.
Ничего не ответив Кингу, Шеридан принялся молча разглядывать труп.
— А вот зубы ее — в безупречном состоянии, — продолжал Кинг. — По всей видимости, ей было чем платить за врачебные услуги. Но… Страшно представить, чтобы в наше время женщина рожала таким вот образом! Поймите, что…
— А как роженица, пусть даже и оказавшись в экстремальной ситуации, может самостоятельно отрезать пуповину? — перебил его полковник.
Кинг посмотрел на Шеридана и объяснил:
— Судя по внутренним шрамам, у нее не было никакого режущего инструмента. А если добавить к этому мучения, которые она, вероятно, испытывала… Поверьте мне, полковник, у вас пропадет всякое желание узнать, как она это сделала.
Шеридан на мгновение представил себе эту жуткую сцену и невольно отвернулся от каталки, на которой лежало тело несчастной женщины.
Бэзил Кинг повел его в другой зал, где тоже было полно трупов, обследуемых судебно-медицинскими экспертами. Здесь Кинг обратил внимание Шеридана на два особых случая.
— У этого молодого человека есть ожоги. Давнишние, но впечатляющие. — Он показал на запястья и лоб трупа. В верхней части лба виднелась отчетливая полоса, окаймляющая череп. Кожа на этой полосе была чрезмерно натянутой и потрескавшейся. Своего рода очень длинный шрам.
— И что это такое? — поинтересовался Шеридан.
— Ну, мне никогда не приходилось заниматься вскрытием тела человека, казненного на электрическом стуле, однако я уверен, что подобный труп должен выглядеть именно так.
Шеридан невольно вздрогнул: он представил себе металлический обруч вокруг головы и металлические ободки на запястьях — те, через которые при казни пропускают электрический ток.
— На электрическом стуле?
— Судя по ожогам — да. Впрочем, этот парень умер не на электрическом стуле. Ток, видимо, был не очень сильный. Однако его как минимум подвергали пыткам, — уверенно произнес Кинг.
Шеридан побледнел.
— Ну и дела! — буркнул он. — И что, на всех телах есть нечто подобное?
— К счастью, не на всех.
— У нас пока что выдвигаются версии о самоубийстве сектантов и самоубийстве «с посторонней помощью».
— В самом деле? Все токсикологические анализы показали полное отсутствие наркотиков, алкоголя и других веществ, которые обычно используются в подобных случаях. Могу с уверенностью констатировать, что эти мужчины и женщины в момент самоубийства находились во вменяемом состоянии. Именно это больше всего и пугает! Мы, безусловно, имеем дело с массовым убийством, которое было заранее спланировано и прекрасно организовано — можно сказать, почти идеально. Жертвы, похоже, практически не сопротивлялись. А иначе ничего бы не вышло, потому что невозможно было бы так тщательно прицелиться прямо в сердце, если бы эти люди не… помогали палачу. Так ведь? — Кинг поднял вверх указательный палец. — Впрочем, не все они проявляли подобную
Наконец Фрэнк увидел дом Эмерсона — огромный, построенный в палладианском[1] стиле. Глядя на высокие белые дорические колонны с богато украшенными капителями и красивый центральный купол, он подумал о том, что по своему фасаду этот дом напоминает музей Джефферсона[2] в Монтичелло.
Когда Франклин надавил на кнопку дверного звонка, раздалась коротенькая, буквально в три ноты, мелодия — из тех, которыми снабжены музыкальные шкатулки и старинные часы.
Дверь ему открыл сам ректор.
— Франклин! Я уже начал опасаться, что и сегодня вас не увижу!
Льюис Эмерсон оказался добродушным шестидесятилетним мужчиной довольно высокого роста, с коротко подстриженными седыми волосами и столь же коротко подстриженной седой бородой. У него были светлые глаза, смотревшие сквозь толстые стекла сдвинутых на переносицу очков, а из уголка рта, несмотря на столь ранний час, торчала сигарета.
— Я изо всех сил пытался поспеть вовремя, — ответил Франклин, — но мне помешала снежная буря. К тому же я фактически лишился мобильного телефона: моя абонплата закончилась, едва я успел пересечь границу Иллинойса. В результате я приехал чуть позже полуночи.
— Ну, самое главное, что вы наконец-то здесь, целы и невредимы. Вы ведь вполне могли заблудиться в окрестных лесах. Такое уже случалось. Тогда бы ваша первая ночь в наших краях была бы не очень приятной. Ну да ладно, входите же.
Прихожая по своим размерам соответствовала фасаду этого дома: она была огромной. Люстра, колонны, большая лестница — все золотисто-песочного цвета. К прихожей примыкал зал, обустроенный в стиле Людовика XIV, и домашний бар с двумя столами для игры в карты и этажеркой, заставленной призами за победы в гольфе.
— Моя супруга Агата ждет нас к завтраку.
Агата Эмерсон была брюнеткой с необычайно большими глазами и слегка безумным выражением лица. Едва увидев Франклина, она тут же бросилась ему навстречу — с энтузиазмом женщины, привыкшей принимать гостей.
Завтрак подали в столовой, обставленной изящной мебелью и не имевшей ничего общего с обычными кухоньками, в которых наспех пьют кофе с булочкой. Стол был накрыт, как для праздничного обеда. Франклину вдруг стало неловко, оттого что супруги Эмерсон принимают его с такой торжественностью.
— Вы хорошо провели ночь? — поинтересовалась Агата, принеся кофе из кухни.
— Замечательно, спасибо. Свежего воздуха и тишины здесь — хоть отбавляй. К тому же я устал с дороги…
— Но ведь тот дом совершенно пустой! — перебила его Агата. — Я за вас так переживала. Дом без мебели — это, как мне кажется, просто ужасно. Я бы там целую ночь не смогла сомкнуть глаз. Вам надо было приехать прямо к нам. У нас есть комнаты для гостей. Так ведь, Льюис?
Ее муж кивнул.
— У меня не было возможности предложить вам остановиться у нас, — сказал Эмерсон, — но если пожелаете, то мы к вашим услугам. Пока еще не прибыло ваше имущество…
— Нет, спасибо, хотя это очень любезно с вашей стороны, — ответил Фрэнк. — Я и так вам признателен за доставку кровати. Норрис мне обо всем рассказал.
Эмерсон небрежно махнул рукой.
— Это мелочи. — Он потянулся к соседнему стулу и взял экземпляр местного еженедельника «Конкорд Глоуб». — Взгляните. Вы уже стали знаменитостью в нашем округе!
В опубликованной сегодня утром статье сообщалось о приезде в «Деррисдир» Фрэнка Франклина, который должен сменить покойного Майкрофта Дойла. Автор писал о Фрэнке как о человеке, сумевшем добиться определенной славы и получившем признание писателя. Он сообщал, что было продано триста тысяч экземпляров написанного Франклином эссе (хотя на самом деле таких экземпляров было лишь тридцать тысяч). Подобное преувеличение объяснялось тем, что автор стремился вызвать у читателей газеты гордость, что в их округ приехал жить такой выдающийся человек. В виде вкладыша прилагалась фотография Франклина.
— Человек, который подготовил эту статью, спрашивал у меня, можно ли ему интервьюировать вас, — сказал Эмерсон, — и я взял на себя смелость от вашего имени ему отказать. «Деррисдир» не нуждается в подобного рода рекламе. Или вы считаете, что мне нужно было поступить иначе?
— Вовсе нет, — заверил ректора Франклин. — Я с вами вполне согласен.
Когда все блюда уже стояли на столе, Агата села напротив мужчин и бросила на мужа раздраженный взгляд. Тот послушно вынул изо рта сигарету и потушил ее в пепельнице.
Затем они оба, что стало совершенной неожиданностью для Франклина, начали читать нараспев молитву — ту, которую христиане произносят перед едой. Фрэнк, воспитанный матерью, не верившей в Бога, внезапно растерялся: он не знал, как ему вести себя. Сидевшая напротив него женщина, судя по ее отрешенному лицу, вкладывала в молитву чуть ли не всю душу, а ее муж Льюис закрыл глаза и бормотал себе под нос — может, думая при этом о чем-то совершенно другом.
Закончив молитву, Агата подняла склоненную голову, и на ее лице снова, как бы машинально, засияла улыбка.
— Вы без труда нашли «Деррисдир»?
— Да. Если захотеть, то…
— Вы, наверное, сильно удивились тому, что в нашем округе очень мало дорожных знаков, указывающих путь к университету, да?
— Именно так и было, — ответил Франклин. — Я все глаза проглядел, пытаясь увидеть какой-нибудь указатель.
Эмерсон от души расхохотался.
— Местные начальники волосы рвали на себе из-за нас! Но в конце концов им пришлось сдаться.
Ректор протянул Франклину блюдо с омлетом. Несмотря на то что Фрэнк его об этом не просил, он не стал возражать, хотя со скрытой тревогой поглядывал на холодное мясо индейки и копченые сосиски, которые ему, по-видимому, придется съесть. Это будет для него пыткой: Фрэнк не любил плотно завтракать в такую рань.
Эмерсон, не замечая смущения гостя, продолжал:
— Вам необходимо знать, что среди наших студентов существует традиция развлекаться тем, что делать ночью вылазки вдоль окрестных дорог и уничтожать все таблички, указывающие на местонахождение нашего университета. Единственное, что они не трогают, — так это дорожные знаки, изготовленные самими учащимися. Они их делают в жутковатом готическом стиле.
Франклин вспомнил о сколоченном из старых дубовых досок щите, который он видел прошлой ночью.
— А чем это вызвано?
— Ну, во-первых, они попросту повторяют поступки, которые совершали их предшественники, — ответил Эмерсон. — А во-вторых, стремятся сохранить в себе веру, что находятся в некоем месте для привилегированных, которое укрыто от остального мира в лесах и которое им хочется сделать еще более «секретным». В общем, выходка детей с чрезмерно богатым воображением. Менталитет этих молодых людей, пытающихся выставить себя в роли «сильных личностей», зачастую похож на менталитет сектантов. «Заметать за собой следы» — это для них игра, своеобразный ритуал, который им очень нравится. Даже мы, преподаватели университета, уже давным-давно перестали с этим бороться. А вот кто из-за их выходок действительно страдает — так это люди, пытающиеся сюда добраться.
Льюис и Агата дружно рассмеялись.
— Я рассказываю вам об этом, учитывая ваш переезд в наш округ, — продолжил Эмерсон, и его лицо снова стало серьезным. — Тем, кто везет сюда ваши вещи, придется столкнуться с такими же трудностями. Советую вам сделать предупреждение, а еще нарисовать для них маршрут.
— Так и будет, уверяю вас.
Фрэнк выпил фруктового сока — держа буквально кончиками пальцев хрустальный стакан, показавшийся ему необычайно хрупким. Агата, пользуясь случаем, стала рассыпаться в комплиментах относительно матери Франклина.
— Льюис рассказывал мне, что ваша матушка была выдающимся преподавателем. Да? Она должна вами гордиться. Для вашего юного возраста вы получили прекрасную должность!
— Моя мать уже два года живет в Аризоне.
— Надеюсь, она как-нибудь к нам заедет. А какие курсы литературного творчества вы читали на вашем предыдущем месте работы?