Полицейский не боялся того, что по его адресу будут отпущены кое-какие язвительные замечания. Мероприятие было слишком значительным, чтобы его пропустить, и, разумеется, карьерным соображениям никак не повредили бы новые знакомства с людьми типа Уилера. Нет, конечно, Маркус не собирался размахивать удостоверением, но и не делал секрета из того, в каком ведомстве служит. В конце концов, в один прекрасный день кому-то может понадобиться его помощь, так что имело смысл подсказать этим людям, где его можно найти.
Переходя из зала в зал, Маркус с искренним удовольствием читал имена авторов картин. Сами полотна его интересовали мало. Ну и что? Ротко,[11] де Кунинг,[12] Поллок,[13] Кандинский, Пикассо. Вот кто накладывал краску на эти холсты, и каждая из этих картин стоила больше, чем город мог заплатить Маркусу за десять лет!
От таких цен кружилась голова, тем более если вспомнить, что Роланд Уилер родился в лондонском Ист-Энде и поначалу был обычным воришкой. После ряда столкновений с полицией и условного срока за хранение награбленного Уилер перебрался в Германию. В Гамбурге жизнь Уилера пошла на лад. Он женился на английской красавице и получил работу в картинной галерее, и наконец, там родилась его дочь. Кроме этого, о раннем этапе карьеры Уилера известно крайне мало, но уже несколько лет спустя у него был свой магазин в Гамбурге, еще один — в Берлине, а третий — в Цюрихе. Шероховатости лондонского периода сгладились, Роланд Уилер стал уважаемой персоной. После смерти жены в начале девяностых коллекционер покинул Германию и перебрался в Цюрих. По всей видимости, переезд подействовал на него благотворно: за следующие несколько лет Роланд стал весьма и весьма богат.
— Почти сто миллионов, — сказал один из гостей, когда Маркус поинтересовался стоимостью коллекции, подаренной городу дочерью Уилера.
— Франков? — спросил Маркус с ноткой, близкой к потаенному восторгу.
Гость, который оказался англичанином, чуть заметно усмехнулся.
— Фунтов стерлингов — в хороший день, по крайней мере. А при неважном курсе — швейцарских франков.
Маркус, заполучивший одну из картин Уилера в октябре 2006 года, поинтересовался, каковы дела на рынке в данный момент. Что сейчас выгоднее — продавать или покупать?
Англичанин сдвинул брови.
— Полагаю, это целиком и полностью зависит от того, что вы имеете в виду.
Он оценивающе взглянул на часы Маркуса, на его туфли, на покрой и ткань его смокинга. По внешности о Маркусе судить было трудно. Он мог оказаться как уважаемым чиновником, так и человеком, стоящим десять миллионов франков. И даже больше. И любой в этом зале мог знать об этом. Швейцарцы, как правило, были людьми чрезвычайно вежливыми, но, когда дело доходило до денег, они становились жуткими сплетниками.
— Ну, к примеру, Моне, — ответил Маркус.
Англичанин с сомнением вздернул бровь.
— У вас есть Моне?
По-немецки собеседник говорил впечатляюще: он сумел вложить едва заметный сарказм в эту фразу, придав ей вопросительную форму. Но и конечно, вздернутая бровь помогла общему эффекту.
Едва не покраснев, Маркус сказал:
— Не очень большая картина.
Он сделал вид, будто прячет маленький холст под смокинг. Англичанин рассмеялся.
— Конечно, на Моне всегда есть спрос… независимо от размеров. — Джентльмен обвел взглядом стены зала. — Насколько я помню, у Роланда в коллекции была чудная работа Моне. Как-то раз он мне ее показал! Удивительно, что он расстался с ней. Я точно знаю: он очень дорожил этой картиной.
— Могу понять, — улыбнулся Маркус. — Я своей тоже дорожу!
Выяснив кое-что о ценности посмертного дара Уилера Цюриху, Маркус наткнулся на фрау Гетц, супругу президента небольшого частного банка, с которым он вел кое-какие дела.
— Удивительная щедрость со стороны господина Уилера! — заметил Маркус после того, как их с фрау Гетц представил друг другу общий знакомый, мэр Цюриха.
Роланд ушел из жизни больше года назад, и мэр позволил себе дружелюбно рассмеяться.
— Ну не мог же он забрать все это с собой.
Маркус улыбнулся в ответ на шутку и чуть заметно пожал плечами.
— Я имел в виду, что его дочь могла бы сама наслаждаться этой коллекцией.
— Насколько я понимаю, — сказала фрау Гетц, — коллекцию подарил городу не Роланд, а Кейт.
— Правда? — удивился Маркус.
Это оказалось для него новостью. Он задумался о том, каково же финансовое положение Кейт, если она может позволить себе такой королевский подарок.
— Правда, — кивнула фрау Гетц и, будучи дамой язвительной, равнодушно фыркнула: — Уж мне ли этого не знать. Все счета прошли через моего супруга.
— Это… очень великодушно с ее стороны. Надеюсь, она не разорена после этого.
— Насколько я помню, в прошлом году у нее в Цюрихе были какие-то неприятности. Думаю, она почувствовала себя обязанной сделать пожертвование, дабы вернуть доброе расположение цюрихцев.
— За двести пятьдесят миллионов швейцарских франков можно купить целую гору доброго расположения, — усмехнулся мэр.
— К тому же, — продолжила фрау Гетц, — у Кейт есть собственные деньги, и должна добавить: она этим очень гордится.
— Я считал, что она получила в наследство имение матери.
— Да, но она вступила во владение только тогда, когда ей исполнился двадцать один год, и стоимость имения она вложила в предприятие первого супруга, лорда Кеньона. Это было… о, десять лет назад. Когда компания обанкротилась после смерти ее мужа, бедняжка потеряла все. Подумать только! — продолжала фрау Гетц, покачав головой и поджав губы. — Потерять супруга во время медового месяца, а два месяца спустя лишиться всего капитала!
Мэр небрежно пожал плечами.
— Если эта коллекция о чем-то говорит, у Роланда наверняка должно было найтись несколько миллионов, чтобы утешить дочь.
— Да, но Кейт не собиралась принимать подачку! Материнская недвижимость принадлежала ей. Она ее потеряла и твердо решила вернуть, да еще и с процентами, судя по тому, что известно моему мужу.
Глаза Маркуса злорадно сверкнули.
— И как ей это удалось, по-вашему?
Фрау Гетц лукаво глянула на него.
— Насколько я понимаю, она точно так же приторговывает произведениями искусства, как ее отец. Знаете, деньги — это самое малое, что дети получают в наследство от родителей!
Маркус кивнул и сделал вид, что Кейт Бранд вызвала у него легкое любопытство.
— Значит, она не просто хорошенькая?
— О боже, ну конечно! Пожалуй, я не встречала более экстравагантных особ. Вам наверняка известно, что она одна из лучших альпинисток Швейцарии?
— Кажется, я что-то такое видел по телевизору несколько лет назад.
— А у меня голова кружится, когда я по лестнице поднимаюсь!
Объект восхищения фрау Гетц, сияя улыбкой, стоял в зале, который некогда был библиотекой Роланда Уилера. В данный момент Кейт смеялась над тем, о чем ей говорил директор фонда Джеймса Джойса. «Любопытно, — подумал Маркус, — как легко она завоевывает доверие людей». Кейт Уилер, богатая наследница, леди Кеньон, молодая вдова английского лорда, или просто Кейт Бранд, жена американского скалолаза? — любые скандалы и сплетни утихали, стоило только увидеть ее лучистую улыбку.
Для того чтобы Цюрих вновь заключил ее в объятия, можно было и не тратить сто миллионов фунтов. Хватило бы и одной улыбки Кейт. А дар Цюриху от имени ее отца выглядел именно таким, каким казался, — любовью дочери к отцу.
Супруг Кейт, Итан Бранд, ускользнул от директора оперного театра и нашел любителей горного туризма в саду сбоку от дома: Рето — законченного безумца, Ренату — темноволосую красавицу, Карла — мастера рассказывать истории, и Вольфа — немца, который чуть было не поднялся на Айгер вместе с Кейт, но сломал обе ноги на «Пауке». Они пили белое вино и передавали друг другу косячок, судя по блеску глаз уже не первый.
Увидев его, Карл воскликнул по-шванглийски:
— Итан, что стрясlos?[14]
— В доме полиция, — сообщил Итан по-английски.
Рето расхохотался и посоветовал позвать служителя закона в сад — мало ли, может, он тоже хочет покурить травки. Рената громко поинтересовалась, захватил ли полисмен наручники. Вольф пропустил все слова мимо ушей и предложил Итану затянуться. Он знал, что тот не курит, и сделал это исключительно для того, чтобы ухмыльнуться, когда Итан откажется.
Много лет назад все было иначе. В ту пору Итан убеждал себя, что без травки ни за что не одолеет старшие классы школы. Но стоило ему выкурить косячок, как он тут же чувствовал, что если войдет в школу и начнет слушать учителей, то сразу же взорвется, поэтому он отправлялся на поиски какого-нибудь жилища, где отсутствовали хозяева. Поначалу Итан забирался в чужие квартиры из чистого интереса, желая узнать, будет ему что-то за это или нет. Обычно, оказавшись в доме, он выкуривал еще пару косячков, смотрел телевизор, а потом прогуливался по комнатам и смотрел, как люди живут и что у них есть. Конечно, если ему попадались на глаза деньги, юноша забирал их, но в первое время больше ни к чему не притрагивался. Впрочем, довольно скоро он вошел во вкус. Итан обзавелся дорогими часами, а матери подарил микроволновку. Со временем он притащил домой телевизор, стереосистему и аудиодиски, кое-какие ювелирные украшения. Немного погодя он нашел напарника, поскольку решил, что будет разумнее, если кто-то будет стоять на стреме. Однако его компаньон оказался болтуном, и в итоге их обоих арестовали.
Следующие восемнадцать месяцев перевернули жизнь Итана. Он исправился, перестал курить травку и вдобавок познакомился с иезуитским священником, который заметил в нем то, что пропустили учителя: Итан обладал почти фотографической памятью.
После освобождения Итан провел девять месяцев в католической школе. За этот период он получил базовое образование, кроме того, священник преподавал ему латынь в объеме четырехгодичного курса. В свободное от занятий время он изучал альпинизм — тоже под руководством святого отца. В следующем году юноша поступил в Нотр-Дам-колледж[15] и получил академическую стипендию. Впоследствии он намеревался принять сан. Итану нравились многие предметы, особенно история церкви, а по латыни он был лучшим студентом в группе, но чем более усердно он изучал религию, тем более колебалась его собственная вера. В конце концов он понял, что готов отказаться и от желания стать священником, и от веры в Бога, но при этом не погрузиться мгновенно в пучину греха. По крайней мере, таков был его план. Но вышло так, что для шага в пучину греха требовался лишь небольшой толчок.
С отличием закончив колледж, Итан был принят на юридический факультет университета имени Джорджа Вашингтона. Но прежде чем отправиться в округ Колумбия, молодой человек решил провести лето, путешествуя по Европе. Последний месяц он посвятил скалолазанию. Миновала первая неделя похода в горы, и предстоял подъем на вершину. Итан и два его товарища готовили снаряжение, когда к ним подошла Кейт. Она мило улыбнулась Итану и стала подниматься на скалу без страховки. Оставив приятелей и амуницию внизу, молодой человек последовал за Кейт до самой вершины. Это было его первое восхождение без страховки, но игра стоила свеч, поскольку он привлек к себе внимание девушки. За два дня до того, как Итану нужно было улетать в Вашингтон, они с Кейт гуляли вдвоем. Неожиданно Кейт ловко перебралась через ограду и проникла в чужой особняк. Итан прекрасно понял, каковы ее намерения, но мысль о том, чтобы заключить Кейт в объятия на чужой постели, так его возбудила, что он направился за ней.
В последующие семь лет он не раз вместе с Кейт штурмовал чужие стены и неплохо проводил время в промежутках между этими вылазками. Роланд пристраивал картины, которые крали Итан и Кейт. Бывший бойфренд Кейт, итальянец Лука Бартоли, заботился обо всем прочем. Порой они проникали в чей-то дом ради конкретной картины, которую мечтал заполучить определенный покупатель, иногда действовали по наитию. Удача перестала улыбаться им летом 2006 года. То дело сразу пошло из рук вон плохо. Поэтому они прикрыли бизнес и уехали из страны. Не то чтобы бежали, но им не очень хотелось оставаться. У полицейских могло возникнуть много неприятных вопросов.
— Где ты только находишь эту публику? — спросил у Итана Рето.
Итан обернулся и посмотрел в окно. «Эта публика, — подумал он, — самые удивительные личности на континенте». Но для Рето тот, кто не штурмовал скалы, не стоил даже воздуха, которым дышал.
— Папочка Кейт говаривал, что, если тебе нужен мешок с деньгами, первым делом ты должен выяснить, где он выпивает.
Рето рассмеялся.
— Как же, расстанутся они со своими бабками! — Для Рето деньги были всего лишь средством добраться к подножию гор с хорошим снаряжением. — Я? Да я скорее со скалы прыгну без страховки, чем стану разговаривать с такими!
— Сборище пингвинов, вот что это такое, — проворчала Рената на ломаном английском.
Итан окинул взглядом свой смокинг.
— Что, так плохо?
Рената расхохоталась.
— Очень плохо, пижон! Я как будто и не знаю тебя!
— Ну и где тебя носило? — осведомился Рето. — В смысле, мы тебя сто лет не видели!
— Почти весь последний год мы жили во Франции. А до этого отвисали несколько месяцев в Нью-Йорке.
Говоря «отвисали», Итан имел в виду недолгую учебу в Нью-Йоркском университете, после того как он отказался от карьеры грабителя. Оказалось, что знания, как и добропорядочность, его не слишком привлекают. Он обнаружил, что большинство профессоров исключительно нелюбопытны в отношении ряда аспектов средневековой истории. Стоило упомянуть Святой Грааль, Копье Лонгина, священный Эдесский лик или Туринскую плащаницу, и их начинало трясти, словно им сказали о чем-то отвратительном. Через несколько недель Итан понял, в чем дело. Для солидного ученого тамплиеры и Святой Грааль не являлись предметами серьезной науки. «Если вы ищете Святой Грааль, — откровенно заявил Итану его научный руководитель, — вы попали не туда».
Итан бросил учебу в тот же день — через шесть недель после начала семестра. Кейт, для которой в Нью-Йорке было слишком много города, а скал, напротив, не хватало, утешила супруга множеством страстных поцелуев. Неделю спустя они обосновались во Франции.
— Где во Франции? — спросила Рената.
— Мы снимали квартиру в деревушке в нескольких милях от Каркассона.
Обнесенный крепостной стеной средневековый город Каркассон во время туристического сезона был просто невыносим, но, как только становилось прохладнее, превращался в совершенно иной мир. Тогда там оставались только местные жители и люди, приехавшие сюда надолго.
— Пиренеи! — восхищенно воскликнул Рето.
Итан кивнул и улыбнулся.
— Это было круто, — сказал он.
Вольф рассмеялся.
— Американцы! Все-то у них всегда круто.
Итан снова улыбнулся.
— Солнце… скалы… древние замки… все! Это было…
Он удержался и не сказал «круто». Чтобы уточнить, что именно ему так понравилось в Каркассоне, пришлось бы снизойти до откровенности, а ему не очень хотелось делиться подробностями с людьми типа Вольфа и Рето. К тому же он был вовсе не расположен рассказывать о том, что такое «а потом они жили долго и счастливо», бывшему бойфренду Кейт.
— Так зачем же было менять то на это? — осведомился Вольф, имея в виду холодный унылый Цюрих, откуда нужно не меньше двух часов добираться до чего-либо стоящего в смысле восхождения.
— Кейт хотела учредить фонд имени Роланда, и мы с ней решили, что будет славно вернуться и повидаться со всеми.
— Кейт! — проговорил Рето.
Остальные обернулись и увидели, что к ним идет хозяйка. Все приветствовали ее. Кейт никто не стал выговаривать насчет «пингвинов», собравшихся на прием. Сказали только, что она великолепно выглядит, а это так и было.