Затем шло сообщение крайне неприятное — умер больной с циррозом печени. Евгений Тимурович сам лично смотрел его в субботу, перед тем как покинуть клинику. Печень выпирала из-под ребер, белки глаз были желтые. Анализы говорили о том, что больному оставалось жить считанные часы. Продержался сутки…
— Он поступил к нам уже безнадежным, — сказала лечащий врач, и Баулин почувствовал, что это был укор ему.
— В дальнейшем вы что предлагаете? — спросил он у врача.
Та пожала плечами и хмуро произнесла:
— В данном случае я была против госпитализации… И вот результат.
— Мы и впредь будем брать таких больных, — твердо сказал главврач, нажимая на слово «будем», — Запомните: к нам часто обращаются с последней надеждой. Когда все способы и методы лечения уже испробованы и не дали результатов… Если вы боитесь ответственности, то подумайте, правильно ли вы выбрали профессию…
Воцарилась гробовая тишина. Так резко Баулин никогда раньше не позволял себе выражаться. Да и сам он понял, что перегнул палку.
«Это все происшествие у Лавутки», — мрачно подумал Евгений Тимурович.
Затем выступил Анатолий Петрович Голощапов, заведующий лабораторией медицинского института, на базе которого и существовала экспериментальная березкинская клиника. Голощапов вел в клинике с десяток больных, применяя для их лечения продукты пчеловодства.
— Я хочу сказать несколько слов о результатах применения драже с пчелиным маточным молочком. Теперь уже можно утверждать, что оно отлично влияет на состояние больных при физической усталости, астении, нервной утомленности. Замечено, что оно дает прекрасные результаты в период выздоровления после тяжелых, острых заболеваний.
— Что ж, надо применять этот препарат шире, — заметил Баулин.
Голощапов сел. Встал заведующий кардиологическим отделением Яковлев.
— По вашей рекомендации, Евгений Тимурович, — обратился он к профессору, — мы составили программу сбалансированного пищевого режима для больных отделения при помощи компьютера в вычислительном центре «Интеграла». Результаты пока обнадеживающие. У семидесяти процентов наших больных с сердечными заболеваниями уже улучшилось состояние… Кстати, это приближается к выводам, о которых пишут французские специалисты-диетологи. Нам есть что противопоставить противникам лечебного голодания. Факты, как говорится, вещь упрямая.
После Яковлева слово предоставили врачу Серафимовой.
— Товарищи, — обратилась она к коллегам. — Я еще раз хочу напомнить о пропаганде общей гигиены среди наших больных. В частности, гигиены полости рта… Не считайте за труд напоминать пациентам, что надо чистить не только зубы, но и язык. Ведь он буквально рай для болезнетворных микробов, размножающихся на остатках пищи. Помимо того, что микробы могут вызвать различные заболевания, они еще портят зубы…
— Это нечто новое, — послышалась реплика из того угла, где сгрудились практиканты из мединститута.
— Ничего подобного! — ответила Серафимова. — Чистить язык было принято в прошлом веке. Просто в наше слишком деловое время об этом забыли. Более того, раньше существовало множество различных «скребниц». А в некоторых музеях можно увидеть такие скребницы, которыми пользовались еще за сто лет до новой эры в Древнем Риме… Я понимаю, таких «скребниц» сейчас в продаже нет, но их с успехом может заменить, например, чайная ложечка. Лучше, конечно, серебряная.
— Да, — заметил Рудик, — новое — это хорошо забытое старое…
Конференция продолжалась. Поднялся врач Чуев.
— Буду краток, — сказал он. — Я веду сейчас больного с язвой желудка. Применяю «Баурос». Увы, никаких результатов. Кстати, второй случай за этот год.
— «Баурос» не панацея во всех случаях, — заметил Баулин.
— Но еще два года назад точно таких же трех больных мне удалось излечить полностью. — Чуев помолчал и добавил: — Способ применения препарата выдерживался строго по разработанному в клинике методу.
— Хорошо, — сказал Баулин, — посмотрю вашего больного.
Потом выступила заведующая психоневрологическим отделением Соловейчик. А Евгений Тимурович снова ясно представлял то, что он пережил на речке.
«Гридасова, Гридасова… — лихорадочно повторял про себя Баулин. — Ведь она не могла появиться там, в лесочке! Не могла!»
Во рту пересохло. Евгений Тимурович потянулся к графину с водой, налил полный стакан и выпил залпом, не замечая настороженных взглядов своих подчиненных.
Врубился, как говорится, в совещание он, лишь когда вопрос был задан непосредственно ему. Спрашивал молодой врач Шурыгин:
— Евгений Тимурович, когда будет выпущена массовым тиражом брошюра, как применять «Баурос»?
— Действительно, — поддакнул кто-то. — Получаем массу писем с вопросами, как им пользоваться. Но ведь отвечать на каждое письмо — это сколько же понадобится времени!..
— Главное, Евгений Тимурович, — сказал Яковлев, — спрашивают, где можно купить «Баурос». Неужели нельзя решить вопрос о налаживании его производства во всесоюзном масштабе?
— Пока «Баурос» производят экспериментально, — заметил Рудик, — надо упорядочить хотя бы реализацию в Березках.
— Конечно! — подхватил один из присутствующих. — Кое-кто уже греет на этом руки. Я имею в виду перекупщиков. Покупают бочками и продают втридорога!
— Вы бы видели, что творится у торговой точки! — заметил другой. — С ночи занимают очередь. Палатки ставят, костры жгут. Как цыганский табор. А многие спят прямо на земле…
— Да, я слышал, — кивнул Баулин.
— С «Росинкой» тоже не мешало бы навести порядок, — добавила Соловейчик. — Она реализуется в ресторане при гостинице «Приют»… Есть сведения, что официанты делают на этом хороший бизнес — продают из-под полы по тройной цене и более.
— И об этом мы говорили с Ростовцевым, — сказал Баулин. — Дано распоряжение: отпускать «Росинку» по одной бутылке и только проживающим в гостинице… Насчет же «Бауроса» сделаем так. Вас, Людмила Иосифовна, — обратился он к Соловейчик, — я попрошу вместе с Орловой поехать сегодня к торговой точке и посмотреть на месте, что и как… Завтра проинформируете.
— Хорошо, — откликнулась заведующая психоневрологическим отделением.
— А потом мы подготовим свои предложения и передадим руководству «Интеграла». Кто еще хочет высказаться? — Таких не нашлось, и Евгений Тимурович решил подытожить конференцию. — Прежде чем закруглиться, скажу пару слов. Насчет летального исхода больного циррозом печени — подождем заключения патологоанатомов… Этот случай надо тщательно проанализировать. Прошу помнить одно: пусть никого не завораживает диагноз, с которым поступает к нам больной. Слово «безнадежный» мы должны забыть!.. Мы имеем дело с людьми… Надо помнить: каждый человек единствен. И бороться за его жизнь мы обязаны так, как если бы от его потери зависело будущее человечества!.. Если у нас еще бывают смертельные случаи, значит, виноваты мы, наша наука! — Баулин, помолчав, добавил: — И последнее. Хочу обратить внимание на дисциплину. Как медперсонала, так и больных. В частности — психоневрологического отделения.
Все посмотрели на Соловейчик. Та — недоуменно на Баулина. Однако он неожиданно для присутствующих закончил:
— Благодарю за внимание. Все свободны.
Участники конференции зашумели, заговорили, потянулись к дверям конференц-зала.
Рудик подошел к главврачу.
— Евгений Тимурович, есть к вам разговор.
— Пожалуйста, — сказал Баулин. — Не сейчас… Я иду к больному. Если можно — позже…
Голощапов, прежде чем уйти, напомнил профессору:
— Вы хотели со мной поехать на пасеку. Не передумали?
— Нет, конечно… Разберусь с неотложными бумагами и отправимся.
Главврач пошел к себе в кабинет. К нему зашла Соловейчик. Евгений Тимурович вопросительно посмотрел на нее.
— Вы бросили камень в мой огород, — сказала она обиженно. — Хотелось бы знать конкретно, в чем грешна.
Баулин помедлил, размышляя, стоит ли говорить о Кленовой. Вернее, стоит ли все говорить?
— Отделение у вас, Людмила Иосифовна, особое, — осторожно начал он. — По-моему, следует как-то ограничить передвижение некоторых больных…
— Позвольте, Евгений Тимурович, — возразила Соловейчик, — вы же сами рекомендовали, так сказать, вольный режим. Чтобы наши пациенты чувствовали себя как бы не в больничной обстановке…
— Все это так, — со вздохом произнес главврач. — Для их же пользы… — Он смешался. — Короче, меня насторожило поведение Кленовой.
При этом имени Соловейчик, как показалось Баулину, улыбнулась. И он рассказал о происшедшем на речке. Точнее, все, что было до его купания. Но что случилось потом — появление Рогожина и Кленовой, а также Гридасовой, — Баулин скрыл.
Завотделением внимательно выслушала и сказала:
— Случай с Кленовой, прямо скажу, уникальный. В моей практике — особый. Вы же знаете, у нее маниакально-депрессивный психоз.
— Да, я припоминаю.
— Евгений Тимурович, она отождествляет вас со своим первым мужем… Типичная картина. Первого мужа Кленовой тоже звали Женей.
«Кое-что становится понятным», — отметил про себя Баулин и спросил:
— Как она к нам попала?
— В прошлом месяце вы были в командировке… Ее привезла свекровь с письмом Всероссийского театрального общества.
— Она актриса? — уточнил Баулин.
— Бывшая балерина. — Людмила Иосифовна поправилась: — Прима-балерина… Вообще, интересный человек. Одаренная. Пишет стихи, неплохо рисует… Но с трудной, трагической судьбой.
«Не свои ли стихи прочла она там, на берегу Лавутки?» — подумал профессор, а Соловейчик продолжала.
— Вы сами знаете, прошлое психического больного — ключ к разгадке его аномалии… Чтобы понять генезис заболевания Кленовой, я запросила историю болезни… Недуг начал проявляться в переходном возрасте… Половая зрелость наступила позже обычного. Здесь и произошел надлом. Так сказать, противоречие между душой и телом… Ей казалось, что все без исключения мужчины влюблены в нее и посягают на ее честь. Она поменяла четыре театра в разных городах. Из-за нее были вынуждены искать новое место работы два режиссера и три балетмейстера. А один едва не угодил за решетку.
— Как это? — не понял Баулин.
— Кленова считала, что они пристают к ней, намекают, требуют близости… Ну и жаловалась. Устно и письменно. Беднягу, которого чуть не привлекли к суду, Кленова обвиняла в попытке изнасилования.
— Неужели не могли разобраться, что она просто-напросто больна? — воскликнул Евгений Тимурович.
— Разобраться, — усмехнулась Соловейчик. — В институте Сербского, по-моему, не разобрались, а вы хотите, чтобы это сделали директора театров, чиновники в министерстве.
— А по какому поводу Кленова попала в институт судебной психиатрии? — поинтересовался Баулин.
— О, это случай, я уверена, для Голливуда! Схватились бы за сюжет обеими руками… Неизвестно, как бы еще расширилась ее творческая география, не повстречай Кленова в поезде молоденького капитана речного флота… Оба они ехали отдыхать на юг. Случай свел их в одном купе. Кленовой тогда было тридцать пять, капитану — двадцать пять лет.
— Десять лет разницы? — удивился Баулин.
— Я поверю, что она могла вскружить голову мужчине и помоложе. Красивая, тут уж ничего не скажешь! — развела руками Соловейчик.
— Да и сейчас еще не совсем потускнела, — заметил профессор, вспомнив внезапное появление Кленовой в тумане среди деревьев.
— Короче, любовь с первого взгляда, — продолжила Людмила Иосифовна. — Выяснилось, что он ходил на балет ради нее — жил в том же городе. Нашлись и общие увлечения — поэзия Есенина. Да и сам капитан пытался сочинять стихи… Кленова тут же, конечно, возомнила себя Айседорой Дункан. Та ведь тоже была старше Есенина, когда он влюбился в нее… Решили скрепить свою любовь несколько странно. Проездом остановились в Москве, пошли на Ваганьковское кладбище и на могиле Есенина дали клятву любить друг друга «до березки»…
— Простите, как это? — не понял Баулин. — В каком смысле?
— Ну, до могилы… Поэтический образ: стройная березка над могильным холмиком.
— Да, весьма романтично, — кивнул главврач.
— Юг еще больше сблизил их. Море, пальмы, уютная каюта на теплоходе… Они отправились в круиз по Черному морю. Ялта, Сочи, Новый Афон с его фантастическими пещерами… Вернувшись домой, поселились в ее квартире. А гнездышко Кленова обставила шикарно! Всякие заграничные штучки, которые она понавезла из зарубежных гастролей… Словом, рай, да и только… Но рай быстро кончился. Буквально через неделю капитан стал ухаживать за ее подругами. Трудно сказать, что было причиной, — разница в годах или его распущенность. А может быть, и то и другое. Короче, капитан пустился во все тяжкие и менял женщин чуть ли не на глазах супруги…
— И она терпела?
— Представьте себе. Почти год. Подошло время очередного отпуска. Кленова думала, что они снова поедут на юг, снова остановятся в Москве и посетят могилу Есенина. Она была уверена: капитан вспомнит их клятву, устыдится своего поведения и станет верным мужем…
Баулин усмехнулся.
Соловейчик покачала головой и сказала:
— Наивно, конечно. Но несчастная женщина хваталась за последнюю надежду, как утопающий за соломинку… Капитан ехать с женой наотрез отказался, укатил один на Рижское взморье. Она тоже не поехала к Черному морю, а занялась тем, чего никогда в жизни не делала: засела в библиотеке за книжки по химии и медицине.
— Зачем? — удивился Евгений Тимурович.
— Об этом речь впереди, — остановила его жестом Людмила Иосифовна. — Капитан вернулся из отпуска, она встретила его нежно, ласково, с накрытым столом. Предложила бокал вина. За любовь! Отпила из этого бокала верхнюю часть, а ему дала допить остальное… После нескольких глотков супруг рухнул как подкошенный — в вине был яд. На дне бокала он более концентрированный.
— Так вот для чего ей понадобилась химия, — протянул Баулин.
— Разумеется. Но послушайте, что было дальше. Когда муж упал, Кленова достала заранее приготовленный остро наточенный топор и отрубила ему голову. Затем включила магнитофон, взяла в руки кровоточащую голову капитана и стала танцевать вальс… Как она потом сказала на суде, это был «прощальный вальс любви»…
— Боже мой, как чудовищно! — Баулин брезгливо скривился. — И непонятно, зачем же было отсекать голову?
— Она объяснила, что хотела выполнить их клятву. Помните, вместе «до березки»? Так вот, Кленова намеревалась поехать в Москву с головой мужа и на могиле Есенина покончить с собой… Представляете, везти все тело?.. Его она упаковала в целлофан, вызвала такси и отправилась за город. Закопала. Водителю ее поведение показалось подозрительным, он сообщил в милицию… Все, конечно, открылось. Кленова даже не пыталась что-либо скрывать. Сама указала место обезглавленного трупа… Ее судили. И что удивительно: на суде вместо того, чтобы думать о защите — она ведь могла напирать на то, что муж унижал ее, довел, можно сказать, до состояния аффекта своим распутством, — Кленова влюбилась на процессе… И знаете, в кого? В прокурора, что выступал в суде в качестве государственного обвинителя!
— Ну и ну! — вырвалось у Баулина.
— Идет судебное заседание, а она кокетничает с ним, строит глазки. Пыталась даже передавать любовные записки.
— Кстати, мне она тоже сегодня передала любовное письмо, — криво улыбнулся Евгений Тимурович и смущенно почесал затылок.
— Одно? — усмехнулась Соловейчик. — Вы даже не представляете, сколько посланий, адресованных вам, мы перехватили у нее…
— Да что вы? — удивился Баулин.
— Более того, Кленова ревновала к вам больных нашего отделения. Женщины говорят, кое-кому даже угрожала пистолетом… Правда, мы обыскали палату, но никакого пистолета не нашли… Может, это игра их воображения или просто поклеп.
— Дай-то бог! А то, знаете ли… — покачал головой профессор.
— Знаем, конечно, — даже обиделась заведующая отделением. — За Кленовой теперь более внимательно присматривают санитары. Особенно после случая с Акбаровой.
— Врачом лечебной физкультуры?
— С ней. Кленова почему-то решила, что Акбарова ее соперница. Ну, тоже влюблена в вас… Дня два назад после занятий аэробикой Кленова вцепилась ей в волосы, еле оторвали.