Здесь Питеркин прервался, как сочинитель детективов, который хочет заинтриговать читателей. Допускаю, что тому была другая причина. Он оставил на листе пустое место, приблизительно строки на три, затем продолжал:
"В гостинице было отделение «Интуриста». Я сказал девушке, что интересуюсь искусством. Она посоветовала мне пойти в какой-нибудь музей или картинную галерею. Я покачал головой, мне хотелось увидеть работу современных скульпторов, познакомиться с одним из них.
Девушка подсказала, где я могу найти то, что меня интересует. Нашел молодого человека, показал ему мои листья, объяснил, чего хочу. Он сказал, до завтра не успеет сделать, обжечь, покрыть глазурью. Я настаивал, предупредил его: если он предаст меня, то я его убью. Он не испугался, скорее удивился, но согласился выполнить мой заказ завтра. Предупредил, что получится не очень хорошо.
В аэропорту я гордо сказал таможеннику, что листья плакучей березы сделаны на память. Он улыбнулся, похвалил работу скульптора, сказал, что мне повезло, и спросил, сколько я заплатил. Пока мы разговаривали, прибыли шотландские дамы, очень довольные, они купили матрешек и балалайки. Мы все, довольные, смеялись. До свидания, Москва. Добрый вечер, Лондон".
Странно сидеть в этом подозрительном баре и читать о неблаговидном поведении Питеркина в Москве.
Я начал думать об этом и понял, что, как и Питеркин, когда он с облегчением улетал из Москвы, нуждаюсь в том, чтобы сказать: «Добрый день, Лондон!»
Я вызвал такси, затем положил бумаги и мой новый лист в карман и отправился в гостиницу укладывать вещи. Я чувствовал себя по-настоящему легко, и на то было три причины. Первая: я не знал секрета Питеркина, еще не знал. Вторая, и очень важная: я мог доказать всем, кто интересовался, что его не знаю. Например, Сергею, или той очаровательной чете, или шикарному англичанину, Руперту. Любой из этой веселенькой компании, столкнувшись с пробелом в московской легенде Питеркина, понадеется, что получит эти сведения от меня, но, прочитав все, должен будет признать, что хоть я и знаю много, но с полной картиной не знаком. Я не имел ни малейшего понятия о листьях, которые продолжали попадаться на моем пути. Тем не менее в них должен был быть какой-то смысл. Питеркин всегда все очень хорошо обосновывал. И третья причина — я позвонил Джейн и потому чувствовал себя более уверенно, когда сидел в номере гостиницы Хитроу.
В некоторые моменты своей жизни мне приятно думать, что мы почти помолвлены. Я адвокат и опекун ее наследства, которое ей оставила двоюродная бабушка на севере Западной Австралии. Джейн Страт — инженер по образованию, офицер по профессии и грозная женщина по натуре. У меня всегда возникает чувство, что, живи я рядом, мы были бы значительно ближе к алтарю; но ухаживать на расстоянии, когда мы все время в разлуке, — дело трудное, не приносящее желаемых результатов.
У нее манера быстро отвечать по телефону.
— Майор Страт, — отрывисто произнесла она, ничуть не удивившись, услышав мой голос.
— С каких пор?
— С августа, Джон.
— Мои поздравления. Держу пари, через две недели ты станешь полковником. Подвинься, Монтгомери, берегись, Веллингтон...
— Спасибо, а ты где? Остановился в «Пенте», не так ли?
— Я хочу тебя видеть.
— Рада слышать это. Почему звонишь мне только теперь, ведь ты здесь очень давно?
Я ответил:
— Ну, есть обстоятельства.
— Не по телефону, Джон. Давай увидимся вечером.
Она точно назначила время — восемь вечера. Я жду ее в чудеснейшем греческом ресторанчике на Сент-Мартин-Лейн, под названием «Беотис». Ровно в восемь некто совершенно не похожий на армейского офицера спустился по ступенькам. Она была в темно-голубом мерцающем платье, потрясающая женщина с обворожительной улыбкой на губах.
— Ты проделал весь этот путь, чтобы увидеть меня?
— Ну, э-э... нет, — сознался я.
Она осторожно села.
— И не очень-то спешил...
— Был очень занят, — пробормотал я.
— Чем?
— Нет, — возразил я. — Теперь моя очередь задавать вопросы. Как ты узнала, что я остановился в «Пенте»?
Она улыбнулась.
— Ты летел с маленьким сигналом.
— Неужели? Какой же это сигнал?
— Электронный. Когда появляется твое имя, наблюдается вспышка света и резкий короткий звук.
— Что за компьютер?
— Иммиграция, — ответила Джейн.
— Откуда ты это знаешь? Нечто подобное вряд ли должно интересовать специалиста твоего профиля.
Она оглянулась вокруг. Ресторан еще не был заполнен.
— Кажется, они пытаются меня достать. Последние месяца два это была служба безопасности порта и аэропорта. А раньше «Коды и шифры».
— Военная разведка?
— Не знаю, похоже на их почерк.
— Ты хочешь заниматься этим?
— Даже не знаю.
Я спросил:
— А кто обезвреживает бомбы в Белфасте?
— Саперное подразделение. Там нет женщин, только мужчины.
— Ты считаешь это неправильным?
Джейн фыркнула.
— Женщины ловкие.
— Ты сказала ловкие?
Она усмехнулась.
— У нас ловкие пальцы и легкие прикосновения. А в моем случае еще и диплом инженера-механика. Я однажды вызвалась добровольно. Они даже не стали обсуждать это. Твое дело, дорогая, заниматься вязанием.
— Тем не менее, они сделали тебя майором. Что ты носишь?
— Корону на каждом плече.
— Ты можешь обменять их на рабочие брюки и пойти на угольную шахту. По-моему, они готовы разрешить женщинам спуститься под землю, так велика потребность.
— Благодарю.
— Или поезжай в Западную Австралию.
— Понятно. — Она посмотрела на меня. — Благодарю, но... Джон, что ты замышляешь?
Я огляделся, не навострил ли кто уши. Подошел официант, мы заказали напитки, и, пока ждали, я спросил:
— А откуда тебе известно, что я что-то замышлял? Слишком резкая перемена темы.
— Алиец под наблюдением. Вот откуда я знаю.
— Алиец?
— Австралиец, — пояснила она. И потом: — Было донесение о тебе.
— Бьюсь об заклад, что было, — зло сказал я. — Отвратительный ублюдок по имени Руперт. Работает с американцами такими же отвратительными, как он. Пытается помыкать мною. — Я замолчал. — Ты в самом деле из Брэдфорда?
— Из Торнтона, — ответила Джейн, — это достаточно близко.
— Я только что был там.
— Я знаю.
Мы пили, ели, говорили, нас перебивали, мы старались начать снова, но рестораны не самое подходящее место для разговоров, которые следует держать в тайне. В конце концов мы ушли и прогуливались по Холборну, спокойно беседуя, и я начал рассказывать Джейн о Питеркине. Несколькими месяцами раньше в разговорах я уже, по сути, представлял его ей, но в те дни, еще живой, он был просто смешным, новым австралийцем, который занимался мошенничеством.
Теперешний, мертвый Питеркин был вовсе не смешон, и в какой-то момент Джейн сказала:
— Не стоит рассказывать дальше.
— Нет, слушай, — возразил я, — мне нужно поговорить с кем-нибудь, кому могу доверять. Эта проблема слишком сложна для меня одного.
Она схватила меня за руку:
— Ты не можешь доверять мне.
— Почему?
— Потому что я могу тебя подвести... Более того, я поклялась защищать королеву, ее корону и величие. И ее достоинство! Служебные тайны.
— Послушай, Джейн!..
— Более того, я любопытна. Интриганка. Везде сую свой нос. И возможно, обязана все это у тебя выведать.
— Звучит увлекательно, — сказал я.
— Нам лучше пожелать друг другу спокойной ночи.
— Нет, пожалуй, не надо, — возразил я.
Мы остановились. Она спросила:
— Ты все знаешь о Питеркине, не так ли?
— Нет. Не знаю.
— Но ты должен!
— Он не сказал мне. Осталась неизвестность.
Она прищурилась.
— Поскольку все остальные уже тащатся с надеждой за мной, можешь примкнуть к ним. Возможно, как правая рука Руперта.
— И предать тебя?
— Нечего предавать. Во всяком случае, в данный момент.
Она сказала:
— Так будет. Ты близко к цели, а станешь еще ближе. То, что ты знаешь, очень ценно.
— Не очень. Во всяком случае, теперь.
— И возможно, только ты, — сказала Джейн очень серьезно, — можешь воплотить все его мечты. Только ты. Никто другой. Правда?
— Может быть.
— Ты знаешь, что произойдет потом?
— Знаю, что должен сделать я.
— Тогда не говори мне этого, Джон!
Я сказал:
— Ради Бога, Джейн, я рассчитывал на твою помощь!
Я продолжал горячо настаивать.
— Не помнишь, кто сказал: «Если мне придется выбирать: предать мою страну или предать друга, я надеюсь, что у меня хватит мужества предать страну»?
— Это сказал Форстер.
— Я с ним согласен.
Она спросила:
— Когда ты сможешь вернуться домой, Джон?
— Как только захочу. — Я пристально смотрел на нее. — Здесь оставаться незачем, не так ли?
Она опустила глаза. Я в первый раз видел ее такой. Потом она подняла руку, дотронулась до моего плеча и пробормотала:
— Извини.
— Конечно.
Джейн подняла глаза. Залитые слезами, они смотрели прямо, и она заговорила со спокойной решимостью:
— У меня есть долг. У меня есть звание, я дала клятву. В чем смысл всего этого, если я не выдержу первой же проверки?
— Значит, вот как?
Я отвернулся, огорченный, как вдруг она сказала:
— Но мы же все равно на одной стороне!
Я взглянул на нее.
— Разве нет? Британия и Австралия?
— Что ты имеешь в виду? — спросил я. — То, что британское, — это британское, а австралийское — это тоже британское?
— Вовсе не это, а то, что у нас один и тот же союз! Мы вместе плаваем на судах, вместе летаем. Вот что.
— Но я не в твоем подчинении, пойми это!
От слез и следа не осталось, Джейн улыбалась, как обычно.
— Я стремлюсь заключить союз, вот что я стараюсь сделать.
Тебе нужна помощь: может быть, я смогу кое-чем тебе помочь. И в то же время стану тебе ближе, чем кто-либо другой.
— Это как ты пожелаешь.
Я почувствовал облегчение.
— Это как пожелаем мы оба, — сказала Джейн. — Я считаю, мы должны действовать вместе.
— Согласен. Вместе до конца. В таком случае решение принимаю я.
— Какое решение?
— Такое, чтобы все в открытую. И повторяю, решать буду я.
Она взглянула на меня и переменила тему, предоставив мне догадываться, согласна она со мной или нет.
— Эти листья, — сказала она, и я забыл обо всем остальном. — Что в них, как ты думаешь?
— Я не думаю, что в них что-то скрыто. Их роль — передавать сообщения.
— Ты думаешь, это все?
Мы проходили мимо холборнского полицейского поста. Я направился к «Линкольнс-Инн-Филдс», гостинице, которая прежде была элегантной и романтической, хотя в наши дни это вряд ли больше, чем ночлежка. Мы повернули направо и пошли вдоль ограды Грейс-Инн.
— Да, — ответил я. — Да, это все.
— Они тяжелые?
— Тяжеловатые, — сказал я. — Это же керамика. Они должны быть тяжелыми.
— Можно сказать, нормальные? Не слишком тяжелые и не слишком легкие? Ты в этом уверен?
— Да. А что?
Она остановилась и повернулась ко мне.
— Судя по тому, что ты мне рассказал, — а ты ведь прочитал его записи, — твой приятель Питеркин ничего особенного не замышлял, — сказала Джейн. — После того как сведения оказались у них, Питеркин тотчас ушел из гостиницы, спешно нашел молодого скульптора, который, очевидно, после угроз что-то для него сделал. После этого он контрабандой успешно провез свои листья плакучей березы мимо чрезвычайно сентиментального таможенника в Шереметьево. Хотя я слышала, что на службу, связанную с границей, берут отнюдь не сентиментальных. Тем не менее Питеркин проскользнул. Возможно, ему помогли две кроткие шотландские леди. — Она замолчала. — Нет, мой мальчик. Если эти листья не содержали чего-то или не маскировали что-то, тогда я Маргаретт ван дёр Алстер, прославленная голландка. Где он?
— Что именно?
— Лист, пока я не удушила тебя собственноручно.
— В «Пенте».
— Вези меня в «Пенту», — сказала Джейн. — Прямо сейчас.
Я открыл было рот, чтобы сказать: «С удовольствием», как Джейн добавила, покраснев:
— Я могла бы сказать это повежливей.
— Безусловно, могла. Ты могла бы сказать — давай вместе поедем в «Пенту».
— Ты хочешь, чтобы я разобралась с листом, который у тебя?
— Конечно.
Джейн подумала секунду, краска сошла с ее лица.
— Наверное, нас уже видели вместе. Если мы сейчас расстанемся, они, возможно, подумают, что это был просто обед. Послушай, оставь завтра лист у администратора в гостинице, а я позвоню туда и заберу его. Результат сообщу завтра вечером.
— А ты не сообщишь ее величеству прежде, чем мне?
— Нет. Спокойной ночи. — Она поцеловала меня в щеку и растаяла в ярком свете Хай-Холборн.
* * *
Я возвращался в «Пенту» на метро. На платформах и в поездах подвыпившие хулиганы ко всем приставали, некоторые эскалаторы не работали. Хитроу — неприятное место, и англичане частенько бывают неприятными людьми. Один из пренеприятнейших ожидал меня в фойе гостиницы. Тот, которого я знал как Руперта. Он, кажется, знал меня как Клоуза.
Он сидел на низком диванчике. Поднялся, посмотрел на меня сверху вниз и сказал:
— Клоуз, у вас есть двенадцать часов, чтобы покинуть страну.
— Думаю, вы хотите предъявить это вот постановление, — заметил я, указав на листок бумаги в его руке.
— Точно. — И он протянул его мне.
Я прочитал: «Канцелярия министерства внутренних дел. Вы предупреждены...», затем сунул листок в карман.
— В вашем распоряжении двенадцать часов, — повторил он. — Это означает...
— Полдень. Скажите, кто проследит, уехал ли я?
— Я, — ответил он. — Билет на «Квантас» в двенадцать пятнадцать.
— Желаю спокойной ночи, — сказал я. Поднялся в лифте в свою комнату, приготовил маленькую посылочку с листом, адресовав ее Джейн, и позвонил дежурному, чтобы он поднялся в номер.
Затем я лег на кровать. Я мог бы попросту разбить лист на кусочки, например, на твердом полу в ванной, и несомненно секрет был бы раскрыт. Но только для меня одного, а этого было мало. Я хотел, чтобы Джейн тоже была вовлечена в тайну Питеркина. Когда вы живете в Перте, а ваша девушка большую часть времени на другом конце планеты и вы не уверены, ваша ли она, надо использовать любую возможность почаще ее видеть. Кроме того, если в листе что-то спрятано, в чем я сильно сомневаюсь, тогда Джейн здесь, в Лондоне, с помощью военных или сотрудников разведки сможет заняться этим лучше, чем я. Перт для таких деяний не подходит. Солнце или дары моря — это да, разведывательные операции — вряд ли.
Телефонный звонок разбудил меня в семь. На другом конце провода был Руперт.
— Пора вставать! И поторопитесь. Вылет в двенадцать пятнадцать, а регистрация за два часа, — значит, в аэропорту надо быть в десять пятнадцать, да еще нужно туда добраться. Так что если хотите позавтракать...
Я выслушал его в угрюмом молчании, бросил телефонную трубку на рычаг и отправился в душ. Мне подали отличный завтрак, который Джейн и большинство австралийцев произносят как «стайк-нигз»[4]. Я с удовольствием поел, злорадно надеясь, что поджидающий меня Руперт голодает. Сборы заняли несколько минут. Потом я с полчаса размышлял, что спрятано в листе, который Джейн должна была забрать из гостиницы.
На нем маленькими буквами были написаны три слова: на одной стороне «толкай», а на другой — «тяни». Я уже пробовал тянуть за один конец, но безрезультатно. Третье слово было «Олбани». Оно мне знакомо, я знаю, где Олбани. И послезавтра я все выясню.
Я так думал. Но события развернулись по-другому.
Глава 13
О герцоге Эдинбургском рассказывают такую историю. Старина Филипп прилетел из какого-то дальнего далека, спускался по трапу самолета не в самом радужном настроении. Он пожимал руки встречающим, когда какой-то подхалим спросил: «Как долетели, сэр?» Филипп помолчал с минуту, затем спросил этого малого: «Вы когда-нибудь совершали полет в шестнадцать тысяч километров?» Парень ответил, что да. «Ну, так в этот раз было то же самое», — сказал Филипп. Правда или нет, но похоже на него, и, в общем, это правильно.