Они поднялись на второй этаж.
— В этом зале у меня копия глиняной стены. Только между нами, я начал создание музея под открытым небом, где погребальная зона будет натуральной. Это милях в десяти отсюда. Я даже начал кое-какое строительство, немного расчистил бульдозером. Весь проект разработал сам. Когда все закончу, это будет грандиозно. В одном месте у меня запланирована небольшая копия пирамиды с прозрачной стеной, чтобы было вндно, как древние египтяне хоронили своих фараонов, снаряжая их бесценными украшениями из золота и драгоценных камней.
«Он начинает заговариваться, — подумала Мэги, чувствуя, как ее охватывает свинцово-тяжелое беспокойство. — Он сумасшедший!» Мысль ее бешено работала, пока он водил ее из зала в зал, где были старательно представлены исторические сцены. Теперь Эрл держал ее за руку, таская из стороны в сторону, все показывая и рассказывая.
Они уже почти достигли конца длинного зала, когда Мэги сообразила, что не видела ничего похожего на колокольчикн, которые нашла на кладбище.
— А что у вас на третьем этаже? — спросила она.
— Это пока не для выставки, — рассеянно ответил он. — Там у меня склад.
Вдруг он остановился и посмотрел на нее напряженным взглядом. Они стояли в конце зала напротив тяжелой двери.
— О Мэги, здесь у меня самые лучшие экспонаты!
Эрл повернул ручку и с торжествующим видом распахнул дверь.
— Чтобы достичь нужного эффекта, я соединил две комнаты. Это похороны аристократа в Древнем Риме. — Он оттолкнул ее в сторону. — Позвольте объяснить. Сперва они строили носилки, потом ставили на них топчан. Сверху клали два матраса. Может, из этого получится отличный снимок для сериала. Конечно, в данный момент вместо пламени в факелах горят алые лампочки, но их можно зажечь по-настоящему. Старик, создавший для меня эти носилки, был настоящим мастером. Он сделал точную копию с картинки, которую я ему дал. Взгляните на фрукты, цветы, вырезанные на дереве. Вы их чувствуете?
Он схватил ее за руку и потащил вдоль носилок.
— А этот манекен просто сокровище. Он одет в точности как древний мертвый аристократ. Я нашел это прекрасное одеяние в магазине исторического костюма. Какими эффектными должны были быть эти похороны! Только представьте. Глашатаи, музыканты, пылающие факелы.
Он резко остановился и нахмурился.
— Я слишком увлекаюсь, когда говорю на эту тему, Мэги. Простите.
— О нет, я потрясена, — сказала она, стараясь говорить спокойно и надеясь, что Эрл не заметит, как взмокла ее рука, которую он наконец отпустил.
— Ну хорошо. Есть еще один зал. Вот здесь. Моя коллекция гробов. — Он открыл последнюю днерь. — Тоже довольно интересно, а вы как думаете?
Мэги отшатнулась. Ей не хотелось туда входить. Всего десять дней тому назад ей пришлось выбирать гроб для Нуалы.
— Вообще-то, Эрл, мне уже пора возвращаться, — сказала она.
— О, мне бы хотелось кое-что пояснить. Может, вы еще придете. В конце недели у меня появился новый экземпляр. Он по форме напоминает батон хлеба, создан специально для покойного пекаря. У некоторых южноафриканских народов есть обычай хоронить покойников в гробу, символизирующем их образ жизни. Эта история входила в лекцию для женского клуба здесь, в Ньюпорте.
Мэги обрадовалась, что может наконец получить ответ на то, что искала.
— Вы часто читаете лекции в Ньюпорте?
— Больше не читаю, — Эрл медленно закрыл дверь гробовой комнаты, словно нехотя покидая ее. — Сказано, что нет пророка в своем отечестве, и это верно. Сперва они хотят заполучить вас даже бесплатно, потом оскорбляют.
Говорил ли он о скандале во время лекции в «Латам Мейнор»? Двери комнат были уже закрыты, и холл наполнился тенями, но даже в полумраке она заметила, что его лицо побагровело.
— Но ведь никто не посмел оскорбить вас? — ласково спросила она, контролируя свой голос.
— Однажды, — мрачно произнес он. — Это меня очень огорчило.
Она не осмелилась сообщить ему, что историю с колокольчиками ей рассказал Лайам.
— О, подождите минуту, — медленно проговорила она. — Когда я навещала миссис Шипли в «Латам Мейнор», я, кажется, слышала про какую-то неприятную историю с вами, когда вы любезно согласились выступить у них. Что-то связанное с дочерью миссис Бейнбридж?
— Я именно об этом, — резко ответил Эрл. — Она меня так расстроила, что я перестал читать одну из моих самых лучших лекций.
Они спустились по лестнице, прошли мимо манекена в ливрее и вышли на крыльцо. Здесь дневной свет показался Мэги невозможно ярким после темного музея. Бейтман рассказал ей о том вечере в «Латам Мейнор» и о викторианскиx колокольчиках.
— Я специально их собирал, — сообщил он гневным голосом. — Двенадцать штук. Может, глупо было доверять их таким людям, но это не повод для того, чтобы третировать меня так, как эта женщина.
Мэги говорила очень осторожно:
— Уверена, не все так реагируют.
— Все были очень расстроены. Зельда была как фурия.
— Зельда? — переспросила Мэги. Его глаза сузились, стали внимательными. Она заметила, что он ее изучает.
— Мне не хотелось бы говорить об этом. Мне это неприятно.
— Представляю, какой интересной была эта лекция, — не унималась Мэги. — И возможно, эти колокольчики смотрелись бы очень неплохо на фотографии.
— Нет. Забудьте. Они все в коробке на складе. Там они и останутся.
Он положил ключ обратно под кашпо с цветами.
— Никому не говорите, где он лежит, Мэги.
— Нет, конечно, не скажу.
— Но если вам захочется снова прийти сюда, чтобы пофотографировать экспонаты, которые, на ваш взгляд, подходят для телевидения, то было бы просто отлично. Вы знаете, где найти ключ.
Он проводил ее к машине.
— Мне надо вернуться в Провиденс, — сказал он. — Подумайте о моем предложении, и, возможно, у вас появятся свои идеи. Разрешите мне позвонить вам через день или два?
— Конечно, — ответила она, с облегчением скользнув на сиденье своей машины. — И большое спасибо, — добавила Мэги, уверенная, что никогда не воспользуется ключом и не вернется в это место.
— Надеюсь, скоро увидимся. Передайте от меня привет шефу Брауэру.
Она включила зажигание.
— До свидания, Эрл. Было очень интересно.
— Моя выставка кладбищ будет тоже очень интересной. О, вспомнил, надо поставить катафалк в гараж. Кладбище, катафалк. Забавно, как устроена память, не так ли? — продолжал он, когда она уже тронулась с места.
Выезжая на улицу, она видела в боковое зеркало, что Эрл сидит в катафалке, держа в руке телефонную трубку и повернув голову в ее направлении. Она чувствовала, что его широкие блестящие глаза напряженно следят, как она исчезает из их поля зрения.
67
Доктор Вильям Лейн приехал в отель «Риц-Карлтон» в Бостоне чуть раньше пяти на коктейльный вечер в честь уходящего на пенсию хирурга. Его жена Одиль уехала туда раньше, чтобы успеть сделать покупки и сходить к своей любимой парикмахерше. Как обычно, в таком случае она снимала в отеле комнату на день.
Проезжая через Провиденс, Лейн почувствовал, что его хорошее настроение постепенно улетучивается. Радость от беседы с Ван Хиллари прошла, а вместо этой зазвучало какое-то предупреждение, будто сигнал пожарного детектора, когда в нем садится батарейка. Что-то не так, но он пока не знал что.
Беспокойство появилось после того, как Сара Бейнбридж Хушинг позвонила и сказала, что приедет навестить свою маму еще раз. Она сообщила, что Летиция Бейнбридж позвонила ей вскоре после ленча и пожаловалась на плохое самочувствие и что она ужасно нервничает из-за того, что сестра Маркей врывается в ее комнату без стука.
Он предупредил Маркей об этом после жалобы Греты Шипли на прошлой неделе. Чего она добивается? Доктор Лейн рассвирепел. Нет, он не будет делать ей замечание, он позвонит в «Престиж» и потребует, чтобы ее убрали.
Подъехав к «Риц», Лейн был уже на взводе. Когда он вошел в номер Одиль, ее вид в халате с рюшками, только приступившей к макияжу, разозлил его еще больше. «Конечно, все это время она таскалась по магазинам», — подумал он с раздражением.
— Привет, дорогой, — промурлыкала Одиль, кокетливо по-девчоночьи улыбнувшись, когда он закрывал дверь. — Как тебе нравится моя прическа? Сегодня я позволила Магде немного пофантазировать. Надеюсь, не слишком много локонов? — Она игриво тряхнула головой.
Да, Одиль был настоящая яркая блондинка, но Лейн устал восторгаться ее красотой.
— Смотрится нормально, — сказал он с явным раздражением.
— Всего лишь нормально? — спросила она, сделав большие глаза и трепеща ресницами.
— Послушай, Одиль, у меня болит голова. Не хотелось бы напоминать тебе, что последние недели были очень напряженные.
— Знаю, дорогой. Почему бы тебе не прилечь, пока я раскрашу лилию?
Это была еще одна шутка Одиль, которая приводила его в бешенство. Она говорила всегда «раскрасить» вместо «позолотить лилию». Ей нравилось, когда ее кто-нибудь поправлял, тогда она была счастлива заметить, что фраза искажена, ибо Шекспир написал «Позолотить чистое золото, раскрасить лилию».
«Ах, какая претензия на интеллектуальность», — подумал Лейн, скрипя зубами, и посмотрел на часы.
— Послушай, Однль, торжество начинается через десять минут. Тебе не кажется, что надо поторопиться?
— О, Вильям, никто не является на коктейльный вечер минута в минуту, — возразила она голосом маленькой девочки. — Почему ты сердишься? Знаю, что тебя что-то сильно беспокоит, но, пожалуйста, поделись со мной. Я постараюсь помочь. Я и раньше помогала тебе, не так ли?
Она сделала вид, что сейчас расплачется.
— Конечно помогала, — сказал доктор Лейн более мягким тоном, наконец-то расслабляясь. Затем он сделал ей комплимент, который должен был ее удовлетворить:
— Даже с нераскрашенной лилией ты прекрасна. На этот вечер ты могла бы пойти как есть и затмить там всех женщин.
Когда она улыбнулась, он добавил:
— Но ты права. Я действительно озабочен. Миссис Бейнбридж сегодня плохо себя чувствовала, и мне было бы гораздо спокойней, будь я поблизости, если вдруг понадоблюсь. Поэтому...
— О, — вздохнула она, зная, что за этим последует, — как жаль! Мне так хотелось сегодня со всеми повидаться, повеселиться. Мне нравятся наши клиенты, но мы, похоже, посвятили им всю свою жизнь.
Это была реакция, которую он ждал.
— Я не хочу тебя расстраивать, — сказал он твердо. — Можешь остаться и хорошо провести время. Можешь даже переночевать в гостинице и вернуться домой завтра. Не хочу, чтобы ты садилась за руль ночью без меня.
— Ты уверен?
— Уверен. Я только покажусь и уеду. Можешь передать всем от меня привет. — Тревожное предчувствие внутри завыло как сирена. Ему хотелось умчаться, но он задержался, чтобы поцеловать ее на прощанье.
Она взяла его лицо в руки.
— О, дорогой, надеюсь с миссис Бейнбридж ничего не случится, хотя бы в ближайшее время. Она очень старая, конечно, и не может жить вечно, но она такая милая. Если ты подозреваешь что-нибудь серьезное, пожалуйста, вызови немедленно ее личного врача. Мне бы не хотелось, чтобы ты подписал заключение о смерти еще одной нашей клиентки сразу после смерти другой. Вспомни все неприятности на твоей последней работе.
Он снял ее руки со своего лица и сжал их. Как ему хотелось ее задушить!
68
Вернувшись домой, Мэги долго стояла на крыльце, глубоко вдыхая свежий, чистый, соленый воздух океана. Ей казалось, будто после музея запах смерти застрял у нее в носу.
«Эрл Бейтман наслаждается смертью, — подумала она, чувствуя как по спине пробежали мурашки отвра-щення. — Ему правится говорить об этом, входить в образ».
Лайам рассказывай ей, с каким наслажденном Эрл описывал страх обитательниц Латам, получивших колокольчики. Она хорошо понимала их страх. Хотя, по словам Эрла, этот инцидент так сильно его расстроил, что он упаковал колокольчики и спрятал их на складе.
«А может, здесь и то и другое. Ему, возможно, понравилось их пугать, но он очень расстроился, когда его выгнали», — подумала она.
Ему очень хотелось все ей показать в этом странном музее. Так почему же он не предложил посмотреть колокольчики? Определенно это не из-за болезненных воспоминаний о том, что случилось в «Латам Мейнор».
Может быть, потому, что он спрятал их на могилах женщин из пансионата — тех, кто присутствовал тогда на лекции? И она тут же подумала, была ли на той лекции Нуала?
Мэги заметила, что дрожит вceм телом, и обхватила себя руками. Входя в дом, она убрала с двери записку для Брауэра. Первым, что попалось на глаза в комнате, была фотография в рамке, которую подарил ей Эрл. Она взяла ее в руки.
— О, Нуала, — произнесла она вслух. — Фин-ну-ала. — С минуту она смотрела на фотографию. Можно ее заретушировать, чтобы Нуала осталась одна, а потом увеличить.
Начиная лепить Нуалу, она собрала в доме все ее последние фотографии. Но эта была самая последняя и очень пригодится при завершении работы. Она решила отнести ее наверх.
Шеф полиции Брауэр обещал заехать днем, но было уже немного больше пяти. Она не станет терять времени и поработает над скульптурой. Но по пути в студию она вспомнила, что Брауэр обещал сперва позвонить. В студни она телефона не услышит.
Мэги решила, что сейчас вполне подходящее время, чтобы закончить разборку вещей Нуалы. «Только отнесу наверх фотографию и вернусь», — подумала она.
В студии она аккуратно вынула карточку из рамки и повесила ее на стену возле рабочего стола. Потом включила светильник и хорошенько разглядела фотографию.
«Должно быть, фотограф попросил их улыбнуться», — решила она. Нуала улыбалась естественно. На снимке не хватало лишь того, что Мэги увидела в ее глазах к тот вечер.
Рядом с Нуалой Эрл Бейтман выглядел неуверенным, скованным, улыбка его была явно натянутой. «Но все же, — подумала она, — в нем нет ничего похожего на пугающую одержимость, которую я наблюдала сегодня».
Она вспомнила, как Лайам говорил, что в их семье завелся псих. Тогда она восприняла его слова как шутку, но теперь вовсе этого не исключала.
«Наверное, Лайам ни разу в жизни не вышел на фотографии плохо», — подумала она, изучая снимок. Между кузенами существовало сильное внешнее сходство. Но то, что в лице у Эрла выглядело странным, у Лайама казалось очень милым.
«Мне повезло, что Лайам привел меня на тот вечер и что я встретила Нуалу», — размышляла Мэги, спускаясь по лестнице. Она вспомнила, как чуть было не лишилась этой возможности, как почти уже решила уйти домой, потому что Лайам забыл про нее, снуя от одной группы кузенов к другой. В тот вечер она чувствовала себя покинутой. «Однако он весьма изменился с тех пор, как я сюда приехала», — подумала она.
«О чем следует рассказать Брауэру, когда он придет? — спрашивала она себя. — Даже если Эрл Бейтман положил колокольчики на могилы, в этом нет ничего противозаконного. Но зачем ему лгать, что колокольчики в кладовке?»
Она вошла в спальню и открыла шкаф, где остались только две вещи — голубой коктейльный костюм, который был на Нуале в «Четырех Временах Года», и бледно-золотистый плащ, который Мэги повесила на место, когда Нейл с отцом передвигали кровать.
Днище шкафа было завалено туфлями, тапочками, ботинками. Мэги села на пол и приступила к работе. Часть обуви была ношеной и довольно старой, но некоторые туфли, как, например, те, что Нуала надевала на бал, были новые и очень дорогие.
Верно. Нуала не была аккуратной, но она никогда бы не свалила в одну кучу старую и новую обувь. И вдруг у нее перехватило дыхание. Она вспомнила, что убийца все в доме перевернул, но было ли у него время порыться в обуви?
Зазвонил телефон, и она вскочила, надеясь, что это Брауэр, и поняла, что была бы рада его увидеть.
Однако это был не Брауэр, а детектив Джим Хаггерти. Он звонил, чтобы сообщить, что его шеф хотел бы отложить встречу на следующие утро.
— С нами хочет прийти Лора Хорган, медицинский инспектор, а сегодня у нее срочное дело.