Коко сидел на столе, зачарованно глядя на пленку и сопровождая ее движение гортанным мурлыканьем.
– Узнаешь своего компаньона? – спросил Квиллер печально. Он сам был под впечатлением последних слов Маунтклеменса.
Когда пленка на большой скорости отматывалась назад, Коко склонил голову и энергично потерся о край диктофона.
– Кто его убил, Коко? – спросил Квиллер. – Мне кажется, ты знаешь.
Кот сел на задние лапы и пристально посмотрел на Квиллера своими широко расставленными глазами. Синева исчезла, и глаза зияли большими черными пустотами. Кот слегка покачивался.
– Ну давай! Говори! Ты должен знать, кто его убил.
Коко закрыл глаза и издал скорбный писк.
– Ты должен был видеть, как это случилось. Во вторник ночью. За окном во двор. Коты могут видеть в темноте, не так ли?
Кот передернул ушами и спрыгнул на пол. Квиллер наблюдал, как Коко бесцельно бродит по комнате, заглядывая под стол здесь и шкаф там, всматриваясь в холодную черноту камина, осторожно касаясь лапой электрического провода. Потом он выбросил голову вперед и немножко вниз и, петляя, побежал по длинному холлу в кухню. Квиллер последовал за ним.
Пробегая мимо спальни, Коко мимоходом понюхал дверь.
На пороге кухни он остановился, пробормотал что-то, потом повернулся и побежал обратно, к гобелену, который покрывал большую часть стены напротив двери в спальню.
На гобелене была выткана сцена, изображающая королевскую охоту, с лошадьми, соколами, собаками и разной дичью. Тусклый свет и время сделали фигуры почти неразличимыми, но Коко проявил ярко выраженный интерес к дичи, которая заполняла один угол гобелена.
Интересно, задумался Квиллер, правда ли, что коты понимают содержание картины?
Коко осторожно коснулся гобелена лапой. Потом он встал на задние лапы и замотал головой из стороны в сторону, как кобра. Потом, упав на все четыре лапы, понюхал нижний край гобелена, который слегка касался пола.
– За этой штукой что-то есть? – спросил Квиллер. Он поднял один угол тяжелого гобелена и не увидел ничего, кроме чистой стены. Тем не менее Коко издал довольный крик. Квиллер поднял угол выше, и кот, счастливо завопив, бросился на стену.
– Подожди минутку.
Квиллер сходил за электрическим фонариком и посветил между гобеленом и стеной. Ему открылся край дверного проема как раз в том месте, где Коко нюхал, терся и выражал голосом свое возбуждение.
Квиллер с трудом протискивался между тяжелым гобеленом и стеной до тех пор, пока не уткнулся в запертую на засов дверь. Засов открылся легко, и дверь зависла над узкой лестницей, которая вела вниз, где была еще одна запертая дверь. На первый взгляд это могло показаться служебной лестницей.
На стене висел выключатель, но электрической лампы не было. Квиллер не удивился. Он спустился, светя себе электрическим фонариком. Если вторая дверь вела в заднюю квартиру, которую критик планировал использовать под хранилище, – там могут оказаться самые невероятные сокровища!
Коко уже давно спустился вниз и ждал его с нетерпением. Квиллер подхватил кота и открыл дверь.
Он оказался в большой старомодной кухне с зашторенными окнами и затхлым воздухом. Здесь было тепло. Это была скорее мастерская, чем кухня. Об этом говорили мольберт, стол, стул и койка возле стены. На полу стояли холсты без рамок, повернутые к стене.
Одна дверь вела в маленький дворик. Вторая, по направлению к фасаду дома, открывалась в гостиную. Квиллер посветил фонариком на мраморный камин и богато украшенный встроенный буфет. Больше в гостиной ничего не было.
Коко изогнулся, желая вырваться на свободу, но кругом было так пыльно, что Квиллер сильнее сжал кота и снова вернулся в кухню-мастерскую.
Одна картина стояла на раковине, упертая верхним краем в сушилку для чашек. Это был портрет синевато-стального робота на красно-ржавом фоне, волнующе реальный и подписанный: «О. Наркс».
Картина была выполнена в трехмерном измерении, и сам робот блестел, как настоящий металл. Квиллер где-то слышал, что старые дома сами создают свою пыль.
Рядом с дверью находился кухонный стол, покрытый коркой разноцветных засохших красок. На нем стояла банка, из которой торчали кисти, лежал мастихин[7] и несколько выжатых тюбиков. Мольберт находился возле окна, на нем стояло еще одно изображение механического человека – с квадратной головой, в угрожающей позе. Картина была не закончена, и мазок белой краски через весь холст уродовал ее.
Коко извивался, пронзительно крича, и Квиллер предложил:
– Пойдем наверх. Здесь нет ничего, кроме пыли.
Когда они выбрались из-под гобелена, Квиллер укоризненно сказал:
– Ложный звонок, Коко. Ты теряешь сноровку. Там не было никаких улик.
Као Ко Кун испепелил его взглядом, потом повернулся спиной и принялся облизывать себя с ног до головы.
Пятнадцать
В пятницу утром Квиллер сидел за своей печатной машинкой и тупо смотрел на ряд клавишей. Он давно должен был написать статью, но в голове у него не было ни одной мысли.
Прошло три дня с тех пор, как он нашел распростертое тело Маунтклеменса во дворе, четыре дня с тех пор, как Нино свалился с подмостков, и девять дней со дня убийства Ламбрета.
Усы Квиллера подергивались. По-прежнему оставалось в силе предположение, что все три смерти связаны. Один и тот же человек убил владельца галереи, столкнул Нино с подмостков и зарезал Маунтклеменса. И тем не менее существовала возможность, что первое убийство совершил Маунтклеменс.
Телефон на столе прозвонил три раза, прежде чем Квиллер снял трубку.
– Я подумал, тебе будет интересно узнать, что отдел по расследованию убийств получил информацию из аэропорта, – сообщил Лодж Кендал.
– Да? И что они узнали?
– Алиби подтверждается. Маунтклеменс числится в списке пассажиров трехчасового самолета.
– Задержки рейса не было?
– Нет, самолет улетел точно по расписанию. Ты знал, что авиакомпания записывает фамилии пассажиров и хранит списки три года?
– Нет. Очень хорошо, что они это делают. Спасибо за информацию.
Итак, у Маунтклеменса было алиби. И Квиллер получил подтверждение своей версии. Только один человек, говорил он себе, имел мотив для всех трех преступлений, обладал достаточной силой, чтобы воткнуть нож в человека, и имел благоприятную возможность подтолкнуть Нино к смерти. Только Батчи Болтон.
Квиллер вернулся к своей печатной машинке, задумчиво посмотрел на зеленые клавиши и чистый лист бумаги.
Батчи, он знал это наверняка, имела серьезные претензии к Эрлу Ламбрету. Она думала, что он надувал ее при продаже работ и умалял ее достоинства. Более того, Ламбрет подбивал свою жену дать отставку Батчи. Обиды, подобные этим, могли распалить воображение женщины, которая имела личные проблемы и была склонна к припадкам ярости.
Если убрать Ламбрета, могла рассуждать она, Зоя снова будет моим лучшим другом, как в старые времена.
Но на пути к сердцу Зои было еще одно препятствие – Нино, к которому Зоя проявляла нескрываемый интерес. Если с Нино произойдет несчастный случай, Зоя, возможно, с большим энтузиазмом отнесется к возобновлению девической дружбы.
Квиллер присвистнул сквозь зубы, когда вспомнил еще один факт: по словам миссис Бахвайтер, идея поставить творение джанк-скульптуры на подмостки принадлежала Батчи.
После устранения Нино Батчи обратила внимание и на другие проблемы. Маунтклеменс представлял угрозу счастью Зои и ее карьере, и Батчи, свирепо защищая подругу, могла убрать это последнее препятствие…
– Ты всегда выглядишь таким загадочным, когда пишешь? – раздался мягкий голос.
Испуганный, Квиллер поспешно вскочил на ноги.
– Прости, мне не следовало приезжать к тебе без предварительного звонка, но я выехала в город подстричься и решила заодно заглянуть к тебе. Девушка в приемной сказала, что я могу пройти. Я не отрываю тебя от чего-нибудь важного?
– Нисколько, – сказал Квиллер. – Рад, что ты зашла. Пойдем пообедаем.
Зоя прекрасно выглядела. Он представил себе, как, наслаждаясь любопытными взглядами, он вводит ее в пресс-клуб.
Но Зоя сказала:
– Не сегодня. Спасибо. У меня есть другие дела. Я буквально на пару минут.
Квиллер нашел для нее стул, и она подвинула его поближе к стулу Квиллера.
Понизив голос, она сказала:
– Я должна кое-что поведать тебе – это лежит на моей совести.
– Это поможет расследованию?
– Не знаю. На самом деле не знаю. – Она оглядела комнату: – Здесь можно говорить?
– Абсолютно безопасно, – успокоил ее Квиллер. – Записывающая аппаратура музыкального критика выключена, а человек за соседним столом полностью погружен в себя: последние две недели он пишет статью о налогообложении.
Зоя постно улыбнулась:
– Ты спрашивал, на какие средства Маунтклеменс приобретал свои шедевры. Я уклонилась от ответа, но потом решила, что ты должен знать, потому что косвенно это отражается на вашей газете.
– Каким образом?
– Маунтклеменс участвовал в прибылях галереи Ламбретов.
– Ты имеешь в виду, что твой муж платил ему?
– Нет. Маунтклеменс владел галереей.
– Он был фактическим владельцем?
– Да, – кивнула Зоя. – Эрл был только наемным служащим.
– Вот это да! – выдохнул через усы Квиллер. – Маунтклеменс мог одновременно рекламировать свою галерею и уничтожать конкурентов, а «Прибой» платил ему за это. Почему ты не сказала об этом раньше?
Руки Зои задрожали.
– Мне было стыдно, что Эрл в этом участвовал. Я надеялась, что это умрет вместе с ним.
– Твой муж обсуждал дела галереи дома?
– Нет, до недавнего времени я понятия не имела, что Маунтклеменс связан с галереей, и узнала об этом несколько недель назад, когда мы с Эрлом откровенно обсудили Маунтклеменса. Именно тогда он сказал мне, что Маунтклеменс является фактическим владельцем галереи. Для меня это было шоком.
– Могу в это поверить.
– Я испугалась, что Эрл вовлечен в это дело. После того разговора он начал больше рассказывать мне о том, что происходит в галерее. Он ужасно много работал, часто переутомлялся. Работа хорошо оплачивалась, но ее было слишком много. Маунтклеменс больше не хотел никого нанимать или просто не хотел рисковать. Все делал Эрл. Помимо встреч с клиентами он мастерил рамы для картин и вел всю бухгалтерию.
– Да, я слышал это, – сказал Квиллер.
– Эрл вынужден был бороться со всеми бюрократическими препонами правительства и укрываться от налогов.
– Укрываться от налогов, я не ослышался?
Зоя горько усмехнулась:
– Неужели ты думаешь, что такой человек, как Маунтклеменс, сообщал обо всех своих доходах?
– И что твой муж думал об этом мошенничестве?
– Он говорил, что это касается только Маунтклеменса. Эрл просто делал то, что ему говорили, и не нес ответственности. – Зоя прикусила губу. – Но мой муж хранил полную запись реальных сделок.
– Он делал два отчета параллельно?
– Да. Один для себя.
– Он собирался использовать эту информацию?
– Эрл хотел положить этому конец. И потом еще неприятности со мной. Вот тогда Эрл и предъявил Маунтклеменсу свои требования.
– Ты слышала их разговор?
– Нет, но Эрл передал мне все подробности. Он потребовал, чтобы Маунтклеменс оставил меня в покое, и пригрозил ему.
– Могу представить себе, как легко было напугать нашего покойного сотрудника, – сказал Квиллер.
– О да! Он был напуган, – подтвердила Зоя. – Он знал, что мой муж не шутит. Эрл пригрозил, что предупредит налоговую инспекцию. У него имелись записи, которые доказывали мошенничество. Он даже мог получить вознаграждение от правительства за информацию.
Квиллер откинулся на стуле.
– Да, это могло вылиться в крупные неприятности.
– Если бы стало известно, кто настоящий владелец галереи, боюсь, «Дневной прибой» тоже выглядел бы неважно.
– Это в лучшем случае! Другие газеты обязательно подлили бы масла в огонь. И Маунтклеменс…
– Маунтклеменс предстал бы перед судом. Эрл говорил, что за обман инспекции он мог получить приличный срок.
– Это был бы конец для Маунтклеменса во всех отношениях.
Они молча посмотрели друг на друга, потом Квиллер нарушил паузу:
– У него был сложный характер.
– Да, – пробормотала Зоя.
– Он действительно разбирался в искусстве?
– У него были прекрасные знания. И между прочим, в его отзывах не было фальши. Все, что он хвалил в галерее Ламбретов, было достойно похвалы – картины, графика, джанк-скульптура Нино.
– А как же Скрано?
– Его концепция неприлична, но техника безупречна. Его работы имеют классическую красоту.
– Все, что я вижу в них, – это нагромождение треугольников.
– О, но пропорции, замысел, глубина – и все это в точной геометрической структуре! Великолепно! Немыслимо великолепно!
– А твои собственные картины? – резко спросил Квиллер. – Так ли они хороши, как говорил о них Маунтклеменс?
– Нет. Но они станут такими. Грязные тона, которые я использовала, выражали хаос в моей душе, но сейчас все закончилось. – Зоя хладнокровно улыбнулась Квиллеру. – Я не знаю, кто убил Маунтклеменса, но это самое лучшее, что могло случиться. – Злоба промелькнула в ее глазах. – Я не думаю, что есть какие-либо сомнения относительно того, кто убил моего мужа. В тот вечер Эрл остался в офисе, чтобы поработать с книгами… Я думаю, он ждал Маунтклеменса.
– Но полиция говорит, что Маунтклеменс улетел в Нью-Йорк в три часа дня.
– А я думаю, что он поехал в Нью-Йорк в большом автомобиле, который был припаркован в аллее. – Зоя резко встала, собираясь уходить. – Но теперь, когда его нет, никто ничего не докажет.
Квиллер поднялся, и Зоя протянула ему руку в мягкой кожаной перчатке. Она сделала это почти весело.
– Я должна поторопиться. У меня назначена встреча в Пенниманской школе. Они берут меня на работу. – Зоя ослепительно улыбнулась и вышла из офиса летящей походкой.
Квиллер посмотрел ей вслед и подумал, что сейчас она свободна и счастлива… Но кто освободил ее?
За свою следующую мысль он возненавидел сам себя: если это была Батчи, интересно, в какой степени идея принадлежит ей?
Какое-то время Профессиональная Подозрительность спорила в нем с Личной Симпатией.
Последняя утверждала: «Зоя прекрасная женщина, она не способна на такое злодеяние. И несомненно, человек порядочный!» На что Профессиональная Подозрительность отвечала: «Она достаточно энергична, чтобы взвалить убийство мужа на критика теперь, когда тот умер и не может себя защитить. Она продолжает выдавать информацию по кусочкам, всегда тщательно продуманную, которая делает Маунтклеменса мерзавцем».
«Но она такая мягкая, привлекательная, талантливая, интеллигентная! И этот голос – как бархат!»
«Она умная женщина. Два человека убиты… и она срывает банк! Было бы интересно знать, кто задумал все эти маневры. Батчи могла сделать грязную работу, но она недостаточно умна для того, чтобы разработать план. И кто дал ей ключ от задней двери галереи? И подсказал мысль осквернить фигуру женщины, чтобы бросить подозрение на сексуально озабоченного мужчину? Зоя даже не заинтересована в Батчи. Она просто использует ее».
«Но глаза Зои! Такие глубокие и честные…»
«Ты не можешь доверять женщине только за красивые глаза. Остановись и подумай, что могло случиться в ночь убийства Маунтклеменса. Зоя позвонила ему, назначила свидание и предупредила, что она прокрадется через безлюдную аллею к воротам, ведущим во внутренний дворик. Вероятно, она делала так всегда. Она постучит, Маунтклеменс выйдет и откроет ворота. Но на этот раз вместо Зои перед воротами стояла Батчи с коротким, широким и острым лезвием».
«Но Зоя такая прелестная женщина! И этот мягкий голос! И эти коленки!»
«Квиллер, ты дурак. Ты не помнишь, как она пригласила тебя поужинать в ночь убийства Маунтклеменса?»
Когда вечером Квиллер приехал домой, разговор с самим собой был продолжен.