Филин ушел. Нина с трудом поднялась на ноги и, пошатываясь, побрела домой. Дверь в квартиру была открыта, замок вырван с корнем, кругом царил беспорядок. Она вошла в детскую – кроватка малышки была пуста, на смятом байковом одеяльце сиротливо лежала пустышка – Юленька никогда без нее не засыпала.
– Как же она без нее, – всхлипнула Нина и сползла на пол. – Соска-то… Как же она без нее… Тома, что же ты наделала?!! Как же ты могла так поступить со мной? Юленька! Детка моя! Потерпи, я заберу тебя. Заберу! Доченька моя! Родненькая! Родная моя! Родная моя… моя… – прошептала Нина, силы покинули ее, и она провалилась в небытие.
* * *
– Приди в себя, Нина, – кто-то похлопал ее по щекам, обтер лицо влажным полотенцем, подхватил на руки и отнес на кровать.
Она с трудом приоткрыла веки – перед глазами все плыло, лицо мужчины, который склонился над ней, выглядело как калейдоскоп: расплывалось, растекалось, троилось. Она попыталась сконцентрироваться, но не смогла – дико болели затылок и ребра, ее сильно мутило.
– На-ка, выпей, – мужчина приподнял ей голову и поднес к губам чашку с мутной, резко пахнущей жидкостью. Нина болезненно сморщилась и попыталась отвернуться. – Пей, кому говорю! Это лекарство, полегчает, – он насильно влил ей жидкость в рот, бережно положил ее голову обратно на подушку и накрыл лоб холодным полотенцем. Ей действительно стало легче, туман перед глазами растаял…
– Влад?! Что ты здесь делаешь? – еле слышно спросила Нина и удивилась тому, что рада его видеть, рада до такой степени, что ощущает в своем избитом теле необъяснимо приятное волнение, томление и что-то еще, неподвластное сознанию. Она нервно облизала губы, сухие, потрескавшиеся, с запекшейся на них кровью, и память непроизвольно вернула ее назад, в тот первый день их знакомства, в жаркий июльский полдень, на первое сиденье старых «Жигулей»… Сигарета, выкуренная до фильтра, еле уловимый запах терпкого дорогого одеколона, густые пшеничные волосы, небрежно расстегнутая рубашка на груди, горячее дыхание, дерзкий поцелуй… – Влад, они забрали девочку, – с надрывом сказала Нина и заплакала.
Он притянул ее к себе, обнял и погладил по волосам.
– Я знаю, Нина. Гнусный мерзкий сморчок! Зачем он тебя избил? Можно было и без этого решить проблему, – зло прошептал он и прижал Нину к себе еще крепче.
– Так ты и есть тот человек, о котором он говорил? Тебя направили мне на помощь? – потрясенно спросила Нина, оттолкнула его от себя и резко села на кровати.
– Успокойся! Успокойся немедленно! Я такой же винтик, как и ты, и не самый худший для тебя вариант. Все будет хорошо. Слышишь меня, Нина? Я помогу тебе. Мы вернем все, и ты получишь ребенка обратно. Они отстанут и от меня, и от тебя. Нина, я тебе не враг! Помнишь тот день, когда мы познакомились? Я не могу забыть его. Нина, ты…
– Прекрати! – закричала она и в изнеможении упала на подушки. – Прекрати, – повторила она еле слышно. – Прекрати, прекрати, прекрати – я не хочу ничего знать об этом. Мне нужен только ребенок! Мой ребенок – понятно? А ты… ничто. Ты пустое место. Смазливая пустышка. Сопляк! Я ненавижу тебя, – она отвернулась от него к стене и с головой накрылась одеялом.
Он долго стоял рядом с кроватью и молчал, но даже сквозь одеяло она чувствовала, как атмосфера в комнате накалилась, как он напряжен и усилием воли пытается подавить в себе желание схватить ее за плечи и развернуть лицом к себе… Она вспотела, ей стало нечем дышать, но было страшно откинуть одеяло, обернуться и посмотреть ему глаза – необыкновенные, дерзкие, пронзительно синие…
– Тебе надо поспать. А когда ты хоть немного придешь в себя, мы вместе подумаем, каким образом нам найти это проклятое золото, – сухо сказал Влад, вышел из комнаты и прикрыл за собой дверь.
Напряжение спало. Она сбросила одеяло на пол. Встала. Пошатываясь, дошла до письменного стола. В ящике под кипой старых открыток лежало письмо от Томы, написанное ею незадолго до смерти. Нина вытащила из ящика смятый листок, вернулась в кровать и несколько раз перечитала текст: «Будь мной», «Будь мной», «Будь мной»…
– Влад! – что есть силы крикнула она в другую комнату.
Он прибежал мгновенно, влетел в комнату и замер около ее кровати, бледный и встревоженный. Она смотрела на него в упор, и он смутился, заметив странную перемену в ее лице. Глаза ее возбужденно блестели и призывно смотрели на него, на щеках горел нездоровый румянец…
– Ты меня напугала, – тихо сказал он. – Что случилось?
– Кажется, я знаю, что нам дальше делать, – загадочно улыбнулась Нина. – Чтобы найти украденное золото, мне нужно стать Томой!
– Ты, часом, не рехнулась? – испуганно спросил Влад.
– Дурашка, ты ничего не понял! На, прочти, – она протянула ему лист бумаги, он заглянул в него и непонимающе посмотрел на Нину. – Это ее последнее письмо, – объяснила она. – Разгадка в нем, я уверена. Только я смысл написанного сначала не поняла, вернее, неправильно поняла. Я думала, она хочет, чтобы я стала матерью ее ребенку. Это, конечно, так, но… Послушай меня… Мне нужно перевоплотиться в нее, измениться до такой степени, чтобы думать, как она, делать то, что делала она, влезть в ее шкуру…
– И как же ты собираешься это сделать? – нервно усмехнулся Влад. – Надеюсь, ты не планируешь сгоряча грабануть ювелирный магазин?
– У меня есть мысль поинтереснее. Иди ко мне и представь, что я Тома. Да не стой ты, как истукан! Иди, пока я не передумала.
– Бред! – возмутился Влад, но все же подошел к Нине и неуклюже ее обнял.
– Ну, вот и хорошо, – усмехнулась Нина. – А теперь покажи мне, что делала Тома, когда ты ее обнимал.
– Ты сумасшедшая, и я, кажется, тоже, – прошептал Влад, схватил ее руку и положил на свою ширинку – молния на штанах медленно поползла вниз.
– Неужели? Так сразу? – расхохоталась она. – Я бы так не смогла. А что было потом?.. А потом?.. Боже мой, Влад, а быть Томой не так уж и плохо!
– Замолчи, Нина, – задыхаясь от возбуждения, прорычал Влад и закрыл ее рот своим поцелуем. И она замолчала, подалась к нему навстречу, окунулась в водоворот чувств. Ее больше не интересовало, что делала Тома, ей не хотелось быть Томой, ей хотелось быть собой – собой, и никем другим! Она и была собой, только той, которая жила в ней, но тщательно пряталась за внешней холодностью, за интеллигентностью, за сдержанностью… Юный красивый мальчик сумел за считаные мгновенья раскусить ее, понять и выпустить ее женское начало на волю. Возможно, уже тогда, в машине, он почувствовал в ней эту нераскрытую, не разделенную ни с кем прежде страсть и поэтому не смог забыть ее. Как, впрочем, не смог он забыть и Тому.
Все кончилось. Наваждение прошло. Ему стало неловко. Ей – стыдно и противно, и они вновь стали чужими.
Влад встал, натянул джинсы, сел к ней спиной, закурил. Нина попросила у него сигарету, сделала две затяжки, закашлялась и молча вернула сигарету ему.
А за окном вдруг пошел снег – первый, легкий, пушистый…
– Смотри, снег пошел. Значит, скоро зима, – задумчиво сказал Влад.
– Я познакомилась с ней зимой. Было холодно, но рядом с ней всегда было тепло…
– Она любила зиму. Обожала кататься на лыжах. Катались в основном в Сокольниках. Один раз, правда, мы с ней за город выбрались. Томочке, как всегда, что-то в башку стукнуло, ну, и мы поперлись. Лыжи в охапку, настругали бутеры с колбасой, взяли термос с чаем и коньяком и – вперед, с песней, на Белорусский вокзал. Доехали до какой-то станции, долго пилили пешком, километра четыре, наверное. Короче, пока до места добрались, я себе почти все мужские достоинства отморозил, и на лыжах мне уже совсем кататься расхотелось. Она тоже устала, а возвращаться домой уже было поздно. Да и похолодало сильно… Замерзли мы, как цуцики, и стали искать пристанище. Залезли в первый попавшийся дом. Дверь даже ломать не пришлось, Тома ключи ухитрилась найти. Так всю ночь там и провели, трясясь от холода. Печь-то дырявая оказалась. Топим, а потом дверь открываем и проветриваем, чтобы не угореть. В итоге плюнули на все, жахнули коньяку, прижались к друг другу и уснули. С утра – еле живые…
– Стоп, Влад! О каком доме ты говоришь? Ты там был?
– Вот те раз, очнулась, подруга. Я же тебе говорю, что один раз зимой…
– Вспомнишь, где этот дом? – взволнованно спросила Нина.
– Вспомню, – с расстановкой произнес Влад и, широко распахнув свои синие глаза, с интересом посмотрел на Нину.
– Тогда поехали, – решительно сказала Нина и попыталась встать с кровати, но это оказалось непросто – опять закружилась голова и потемнело в глазах.
– Отложим поездку до завтра. Уже поздно, и тебе надо поспать, в таком состоянии ты просто не доедешь, – ласково сказал Влад и нежно погладил ее по волосам. – Ты умница, Нина! Ты необыкновенная, страстная, красивая… У меня никогда еще не было такой женщины, как ты. Ты свела меня с ума. Околдовала! Очаровала! Волшебница, фея, колдунья… – Он еще что-то шептал ей на ушко, но она уже не различала слов, она крепко спала, и на душе ее было спокойно и радостно.
Нина проснулась, когда на улице было уже светло. Погода изменилась: комнату ласкало мягкое ноябрьское солнце, снега не было – не было и Влада…
Глава 10
Семейные проблемы, или Жажда деятельности
Неоспоримым достоинством следователя Анина был дар предугадывать события, и это помогало ему не только в работе, но и в семейной жизни. Например, он всегда знал заранее и наверняка, что жена, вернувшись от тещи, поддавшись ее тлетворному влиянию, будет три дня подряд ненавидеть его и изводить упреками относительно бездарно прожитых с ним лет, своей поломанной жизни и ускользающей красоты. Поэтому, узнав о возвращении супруги в лоно семьи, Сергей Петрович домой не торопился и, предусмотрительно прихватив с собой из дома заранее припасенные сухой паек, смену белья и зубную щетку, полностью погрузился в работу, стараясь переждать вражескую атаку за линией фронта. Катерина Леонидовна Анина мамочку навещала регулярно, раз в месяц, за исключением праздников, и так же регулярно следователь Анин оставался ночевать в своем кабинете и проявлял невероятное рвение в работе. Естественно, подобная статистика не осталась незамеченной сослуживцами и начальством. Но если начальство отмечало это как факт положительный, сослуживцы, напротив, издевались над бедным Аниным, называя следователя «жертвой месячных» и «трудоголиком критических дней». Тем не менее именно в «критические дни» мозги у Анина работали в полную силу, и он легко раскрывал самые сложные и запутанные преступления. Так было всегда, но последнее дело, несмотря на все его усилия, раскрываться не собиралось, а, напротив, с каждым днем запутывалось все больше, обрастая новыми действующими лицами и трупами.
Они прибыли по данному адресу два часа назад и сразу вызвали оперативную группу. В комнате, где произошло убийство, пахло нашатырем и смертью. Соседка, которую вызвали как понятую, завидев труп молодого человека, лежащий на полу, упала в обморок. Привести ее в чувство удалось не скоро, но после того, как женщина пришла в себя, у нее началась бурная истерика. Сергей Петрович часто сталкивался с подобным проявлением чувств, но привыкнуть к чужому горю так и не смог, как и не смог свыкнуться со смертью. Слишком уж она была беспощадна и неразборчива в своем выборе. Вот и сегодня, хмуро разглядывая красочные плакаты с изображением музыкальных рок-групп, развешанные по забрызганной кровью стене комнаты, спотыкаясь о раскиданные по полу музыкальные диски и видеокассеты, следователь пытался прикинуть, чем руководствовалась она, старушка с косой, призывая к себе этого темноволосого юношу и вкладывая в руку его убийцы холодную сталь пистолета.
– Значит, Алексей Волков по прозвищу Свистун, – задумчиво сказал Анин, выйдя из комнаты в узкую прихожую. – И девчонка какое-то время жила у него. Куда она делась? Не нравится мне все это, третий огнестрел в голову за неделю! Жаль парня. Если бы мы его вычислили на пару-тройку часов раньше, то, возможно, он мог остаться в живых. Жаль, очень жаль. Опоздали.
– Вы думаете, что пацана из того же самого пистолета грохнули? – спросил Олейников. – А может, мы все-таки на разборки нарвались? Как вы думаете, Сергей Петрович? Соседка ведь сказала, что видела, как к нему амбалы бритоголовые в квартиру заходили. Двое по описанию похожи на братьев Щербак, они из местной группировки. Серьезные ребята, шутить не любят. Нарвался пацан на неприятности, проштрафился или влез куда не надо, вот они его и грохнули, а девчонку с собой прихватили – в качестве компенсации.
– Хорошая версия, Кирилл, продуманная, и я бы, может быть, в нее поверил, если бы не одно «но». Упустил ты, Олейников, одну очень важную деталь.
– Какую? – озадаченно спросил Кирилл.
– У пацана все кости и зубы целы. Как ты думаешь, если бы Свистун чем-то разозлил близнецов…
– Все понял, – хмуро отозвался Олейников, – зачем же тогда они приходили?
– Сергей Петрович, – заглянул в комнату криминалист Левченко, – посмотрите, что я нашел. В комнате у убитого тайничок импровизированный был. Похоже, Алексей Волков не только машины «раздевал», но и карманными кражами не брезговал.
– Дай-ка сюда, – выхватывая из рук криминалиста дорогой кожаный бумажник, сказал Анин, открыл его и присвистнул.
– Что там? – заинтересованно спросил Олейников, заметив, что следователь переменился в лице.
– Ничего интересного, – рявкнул Анин, – но теперь я знаю наверняка, зачем к Свистуну заходили братья Щербак! Часиков, случайно, там в тайнике нет дорогих?
– Нет, а часы тут при чем? – удивился Левченко.
– Ни при чем! Просто одному хорошему человеку очень сильно повезло, и с этим самым хорошим человеком мне нужно срочно поговорить.
– А что с братьями Щербак делать?
– Прижать их и расспросить подробно нам не помешает, они могли что-то видеть. Но сейчас важно другое. Короче, Олейников, мне срочно нужно полное досье на Александру Демидову. Поезжай к ней в детдом, поговори с директором, расспроси про родственников и как она в этот детдом попала. Если что интересное вызнаешь, сразу звони – я буду ждать тебя в прокуратуре.
Он приехал в прокуратуру, закрылся в своем кабинете, приготовил кофе и постарался сосредоточиться. Три трупа. Без сомнения, сосед Александры Демидовой и Алексей Волков стали случайными жертвами, убийца просто избавлялся от свидетелей, но цель у него была другая. Две детдомовские девочки, ровесницы, Лариса Головина и Александра Демидова – одна убита, другая ударилась в бега. Кто-то устроил настоящую охоту за бывшими детдомовками. Зачем? Что может связывать этих девочек, кроме того, что они одного возраста и воспитывались в детских домах, причем – в разных детских домах? Знакомы девушки друг с другом не были – это доподлинно известно. Почему же они попали под прицел убийцы? Анину не хотелось верить, что он столкнулся с очередным маньяком, одного такого он пытался вычислить вот уже три года – пока безуспешно. Кенар, так проходил убийца по оперативным сводкам. Страстный любитель птиц, он убивал и насиловал женщин под мелодичное пение канареек и даже выколол на груди тату в форме этой маленькой изящной птички. Дело Кенара буксовало, но в практике следователя было достаточно раскрытых дел по серийным убийцам, и Сергей Петрович по опыту знал, что в действиях маньяков почти всегда присутствует сексуальный мотив, не впрямую, так косвенно, но – присутствует. Но в убийстве Ларисы Головиной не было сексуального мотива, и намека даже не было. А был исчезнувший фотоальбом, загранпаспорт и два человека, которые пытались выяснить адрес девушки. В голове застряла фраза помощницы директора о том, что Ларисой интересуются богатые родственники. Кто это был на самом деле? Кому понадобилось разыскивать Ларису Головину?
Голова Сергея Петровича распухла от обилия вопросов. Он приготовил себе еще кофе и стал терпеливо дожидаться звонка от Олейникова. Ждать пришлось недолго. Кирилл перезвонил через двадцать минут и доложил следователю подробности разговора с директором.