Эти слова успокоили Фурбиса.
— В таком случае ступай на ферму. Ты, конечно, помнишь, что я тебе говорил?
— Помню, все помню.
— Повтори.
— Ты сомневаешься во мне? За кого ты, однако, принимаешь старуху Вальбро? Я понимаю, что значат некоторые слова в важных случаях. Подобные вещи случаются ведь не каждый день, и…
— Замолчишь ты или нет? — вскрикнул Фурбис, зажимая ей рот, и затем прибавил тихо: — Если бы кто-нибудь был у окошка, нас могли бы услышать! Не говори никогда этих слов. Ступай на ферму, скажи Марго, что я жду ее приказаний, притом не болтай лишнего! Ступай!
Нищая не ответила и повиновалась. Ворота на ферму были полуоткрыты. Вальбро ступила на двор, прошла мимо хозяйственных построек и, заметив ярко освещенные окна, направилась прямо к ним. Наконец она вошла в господский дом.
В третий раз после смерти Риваро праздновали Рождество на ферме Новый Бастид, и так же, как и прежде, в описываемый нами вечер за одним столом, уставленным всевозможными яствами и винами, сидели хозяева и слуги. На том месте, где, бывало, сидел Риваро, в настоящую минуту расположился Паскуаль, между Марго и Фредериком Борель. Несмотря на недомогание, фермер хотел непременно провести этот вечер в кругу близких. Но его присутствие, вместо того чтобы оживить беседу, наводило лишь тоску и уныние.
Напрасно Фредерик старался развеселить общество — все оставались по-прежнему серьезны, и если подчас прорывался звонкий смех где-нибудь на конце стола, где помещались мальчуганы-пастухи, рассказывавшие друг другу забавные истории, уписывая в то же время куски миндального пирога, то строгие взгляды Мулине немедленно останавливали их.
Марго была печальна, и Мулине требовал, чтобы грусть ее была уважена всеми присутствующими, объяснявшими себе причину подобного настроения тем зрелищем, какое представлял Паскуаль, неподвижно сидевший в кресле, с подушкой за головой. Глядя на этого молодого человека, измученного неведомой болезнью, с мертвенно бледным лицом, с чахоточной худобой, действительно, невольно пропадала всякая охота к веселью.
Ужин уже заканчивался, и присутствующим было объявлено, что все, кто хочет встать из-за стола, уже вправе это сделать. Время от времени Марго выходила из своей задумчивости, смотрела на мужа и приглашала его выпить вместе с ней, бывали минуты, когда у нее появлялось даже желание рассмеяться. Но достаточно было ей взглянуть на суровое выражение лица Мулине, как веселость пропадала.
Наконец, Марго поняла, что присутствие ее мужа было причиной подобного тяжелого настроения у всех сидевших за столом. Наклонившись к нему, она спросила, не хочет ли он вернуться к себе в комнату.
— Нет, — ответил он. — Мне хорошо здесь, я так давно не сидел вместе с вами за одним столом… К тому же я хочу перед сном немного прогуляться на свежем воздухе. Может быть, это облегчит мой постоянный жар (при этом Паскуаль указал себе на лоб) и подарит мне хороший сон.
— Если ты хочешь остаться с нами, — продолжала Марго, — так, пожалуйста, постарайся быть повеселее, хотя бы немного. Все грустны, потому что до сих пор не видели улыбки на твоем лице, не слышали от тебя ни одного слова.
Паскуаль утвердительно кивнул и в ту же минуту, приподнимаясь с места, поднял стакан.
— Друзья мои! Пью за ваше общее здоровье, — проговорил он, обращаясь ко всем присутствующим.
— Спасибо, спасибо, хозяин! — воскликнуло двадцать голосов.
Мулине прибавил:
— Наше общее желание — видеть вас поскорее здоровым.
Тост этот оживил всех присутствующих. На лице хозяина появился легкий румянец, на губах заиграла улыбка, и этого было довольно, чтобы хоть немного оживить преданных ему людей. В эту минуту вошла Вальбро. Ее приняли очень любезно. Каждый год она являлась на ферму в этот день в один и тот же час. Она приходила за подаянием, зная о доброте обитателей Нового Бастида.
— Садись сюда, милая.
— Нет, сюда!
— Ступай ко мне: тут есть место!
И всякий старался дать ей место, желая услужить нищей. Вальбро медленно направилась к Марго.
— Я сяду здесь, — проговорила, наконец, старуха.
Ей немедленно подали прибор, но она не пожелала ни есть, ни пить. Тепло залы, яркое освещение, разговоры присутствующих — все это вызвало в ней такое веселое настроение, что она скоро позабыла про холод, который пробирал ее на улице. Отогреваясь понемногу, слегка захмелевшая старуха начала пьянеть окончательно, однако улучила удобную минуту и сказала Марго еле слышно:
— Фурбис на дворе, он дожидается вас.
Исполнив поручение, она начала вполголоса давать ей наставление, на что никто не обращал внимания. Все были заняты своими разговорами, лишь Марго рассеянно обводила взглядом присутствующих, отыскивая в уме какую-нибудь причину, чтобы выйти к ожидавшему ее любовнику.
Голос Вальбро постепенно усиливался, она сильно жестикулировала. Фредерик Борель первый заметил это и обратился к своей кузине:
— Скажи, пожалуйста, Марго, что такое бормочет твоя соседка? Она, кажется, разговаривает сама с собой.
Марго поняла цель его вопроса.
— Она слишком много выпила, — ответила она, несколько смутившись.
— Кто это говорит, что я много выпила? — вскрикнула Вальбро, язык которой начинал уже отказывать. — Нет, моя милая, это вы кажется пьяны… Вы хотите пить?.. Пейте, пейте моя красавица… Всегда следует есть, когда чувствуешь голод, и пить, чувствуя жажду… Однако вы… вы… прехорошенькая. Впрочем, это ничего не значит. И я когда-то была так же недурна, не хуже вас. А посмотрите, на что я похожа теперь… Ах! Как хотела бы я быть на вашем месте: я бы всех окружающих мужчин заставила умереть от любви.
При этих словах собеседники Вальбро, а ее слушали почти все присутствующие, переглянулись удивленными взглядами.
— Она, похоже, бредит, — воскликнул Паскуаль, начиная интересоваться этой сценой.
— Я думаю, это оттого, что она пьяна, — заметил Фредерик.
— Пьяна?! Нет, я не пьяна! Вот то же самое и Фурбис говорил мне, но он, кажется, лжет.
— Так это Фурбис напоил тебя? — спросил Фредерик.
— Очень уж вы любопытны, — ответила старуха, к которой в этот миг вернулось сознание.
— Успокойся, Вальбро, — сказала ей Марго, которую, после того как упомянули имя ее любовника, начала беспокоить эта сцена.
Но Вальбро продолжала:
— Если мы не будем вредить мужчинам, то они станут вредить нам… Я согласна скорее на первое… Я хорошо узнала их, со всех сторон!.. Делай по-моему, Марго.
— Как она фамильярна с тобой, — заметил, смеясь, Паскуаль.
Марго слушала Вальбро, готовая при малейшем переходе за грань дозволенного остановить ее.
— Да, не стоит быть доброй. Чем будешь добрее, тем больше придется страдать самой. При красоте добродетель излишня. Наше назначение — мучить мужчин. Помни это, Марго.
— Прекрасные правила! — заметил Фредерик.
Что касается Мулине, он, сидя против Вальбро, внимательно вслушивался в каждое ее слово, следя за малейшим ее движением. Вальбро замолчала на минуту, затем, встав со своего места, громко сказала:
— Мужья затем и созданы, чтобы их обманывать. Знала я одну песенку про это… Как, бишь, она поется?.. Ну-ка, Марго, спой ее, я думаю, Фурбис научил тебя исполнять ее?
В зале воцарилось глубочайшее молчание. Фредерик, смущенный этими словами, уставился в свой стакан. Мертвенная бледность покрыла лицо Марго. Один лишь Паскуаль не мог удержаться от улыбки и, обращаясь к жене, сказал:
— Спой нам, Марго, если ты в самом деле знаешь эту песенку.
— Эта несчастная просто с ума сошла, — ответила Марго. — Пожалуй, после этого ей вздумается еще наплести каких-нибудь низостей.
— Ее можно остановить, — сказал Мулине.
В ту же минуту он встал со своего места, подошел к Вальбро и твердым голосом отчетливо проговорил:
— Пора прикусить язык, старуха.
Затем, обращаясь к присутствующим, Мулине прибавил:
— Пожалуйста, господа, не обращайте на нее внимания. Она просто обрадовалась, что ее слушают, ну и начала себе болтать.
Действительно, все так и расценили это и последовали его совету. Паскуаль первым подал пример, начав разговаривать с Фредериком, но тому хотелось еще послушать Вальбро, и он проклинал в душе Мулине за его вмешательство, прервавшее россказни старухи. Что до Вальбро, то она и не думала замолчать и полным упрека голосом продолжала:
— Что я сделала тебе, Мулине? Разве ты можешь пожаловаться на меня? Я давно знала, что ты любишь Марго, и молчала. Бедняжка! Прежде на твоих глазах она любила Паскуаля, так же как в настоящее время любит…
— Мулине, заставь ее замолчать, пожалуйста, — вскрикнула Марго.
— Полно! Пусть болтает, кузина, она очень забавна, — молвил Фредерик Борель, прислушиваясь к последним словам.
Но силы изменили Вальбро. Она начала бормотать какие-то несвязные слова и скоро заснула.
Марго встала из-за стола и, подойдя к мужу, спросила его:
— Ты все-таки хочешь идти гулять?
— Непременно, — ответил он. — Свежий воздух мне будет очень полезен.
— В таком случае я пойду узнаю, не слишком ли холодно для тебя.
Паскуаль поблагодарил ее за внимательность, и Марго поспешно вышла, желая скорее увидеть Фурбиса.
Спрятав ружье за кучу камней, перекупщик стоял на дворе, прислонившись к воротам, и ожидал свою Марго. Он завернулся в плащ, скрестив на груди руки, надвинув на глаза шляпу, и стоял, словно статуя, без малейшего движения.
— Однако мне долго пришлось дожидаться тебя, — заметил он Марго при ее появлении.
— Это Вальбро виновата, — ответила она. — Она просто не помнит себя — чуть было не раскрыла все моему мужу.
— Негодная! — вскрикнул Фурбис. — А все это проклятое вино! Да ведь и пила, кажется, не особенно много. Она не сказала ничего лишнего?
— Мулине заставил ее замолчать, только это и спасло нас.
Фурбис облегченно вздохнул.
— Ружье здесь, — прибавил он.
— Заряжено?
— Да. Где теперь Паскуаль?
При этих словах Марго передернуло.
— Не можешь ли ты убить его без шума? — спросила она. — Я ужасно боюсь выстрела.
— Избежать этого невозможно. Отправь сюда мужа, а сама ступай к себе в комнату. Окна твои выходят на противоположную сторону дома, ты не услышишь ничего. Между прочим, можешь заткнуть себе уши, если пожелаешь.
— Хорошо, но как ты сам спасешься?
— Ночь темна, и как только я выстрелю, тотчас же побегу в сторону Горда. Если кто меня схватит, то не уйдет живым.
— Не промахнись.
— Будь спокойна. Я положил три небольших бубенчика вместо пули. Только постарайся, чтобы он вышел сюда.
Марго приложила руку ко лбу Фурбиса. Она стояла, опустив непокрытую голову, и, несмотря на то что на дворе было довольно холодно, крупные капли пота выступили на ее лице.
— Позволь мне поцеловать тебя, это тебя ободрит, — сказала она.
Когда она ушла, Фурбис без малейшего волнения взял ружье. Действительно, ночь была очень темная, но его глаза, казалось, были созданы для темноты, а свет, падавший из окон, хорошо освещал ту часть двора, где должен был идти Паскуаль, оставляя в тени Фурбиса. Из осторожности он стал еще дальше от дороги.
В воротах, у которых он стоял, находилось небольшое отверстие на высоте роста ребенка. Фурбис вложил туда дуло ружья и, опустившись на колени, совершенно хладнокровно стал дожидаться Паскуаля. Стоя в таком положении, он видел дверь, ведущую в дом, как раз перед собой, на расстоянии нескольких метров; направо от него лежала дорога в Горд, налево тянулась воклюзская дорога. Так прошло минут пять. Наконец, дверь, ведущая во внутренние покои, отворилась, и Фурбис увидел всю внутренность комнаты, где проходил ужин. Он узнал присутствующих, и прежде всего ему бросился в глаза Мулине, который, выйдя, направился к конюшням. За ним шел Паскуаль, закутанный в теплый плащ и опираясь на палку. Фермер посмотрел на небо, покрытое облаками, вдохнул несколько глотков свежего воздуха, затем, затворив за собой дверь, сделал три шага вперед.
Фурбис дождался, пока Мулине уйдет в конюшню, и, едва тот успел скрыться, взвел курок. Подождав еще несколько секунд, он дал Паскуалю подойти совсем близко и нажал на спусковой крючок.
Глава XV
Раздался выстрел. Все три бубенчика вылетели. Паскуаль, пошатнувшись, упал навзничь и испустил раздирающий душу крик. Услыхав выстрел и затем крики, рабочие фермы с Фредериком Борелем во главе бросились к нему на помощь, в то время как Мулине, выходя из конюшен, остановился в ужасе, не имея сил дать себе отчет, что происходит перед его глазами.
— Я убит! — проговорил Паскуаль ослабевающим голосом. — Священника, скорее священника…
— Доктора! — крикнул Фредерик.
— Пьер, бери лошадь и скачи скорее в деревню, — прибавил Мулине, обращаясь к одному из работников.
Между тем Фредерик и Мулине при помощи нескольких рабочих подняли Паскуаля, лежавшего без малейшего движения, и отнесли в его комнату. Когда его положили на постель, Фредерик, не желая огорчать Марго видом ее окровавленного мужа, послал к ней нескольких женщин, которым поручил удержать ее в комнате. Но предосторожность эта была излишней. Запершись в своей комнате, Марго не слышала выстрела. Только по крику, поднявшемуся на ферме, она догадалась, что преступление совершилось. Ее застали полулежащей, лицом вниз, и казалось, она плакала или была убита горем. Но если бы кто мог видеть ее лицо в эту минуту, то не заметил бы на нем ни единой слезы. Глаза ее были сухи. Она не проговорила ни слова. Она думала только о том, был ли Фурбис вне опасности и не убьют ли все эти волнения ее ребенка.
Среди смятения, поднятого этим происшествием, за столом осталась лишь спящая Вальбро. Шум разбудил ее. Старуха не совсем еще протрезвела. Она слышала голоса на дворе, на лестнице и в комнатах над ней. Наконец, она все припомнила, и на губах ее показалась злорадная улыбка.
Прошло несколько минут. Она встала и пошла в комнату, где лежал Паскуаль.
— Он уже умер? — тихо спросила она.
— Нет, но ему не становится лучше.
— Вот несчастье-то!
— Это ужасно, — сказал кто-то. — Спрашивается, кто бы мог выстрелить? Паскуаль был в таких хороших отношениях со всеми.
— Все выяснится рано или поздно, — заметила Вальбро, грустно опуская голову.
Затем она вышла, спеша поскорее увидеть Фурбиса, чтобы сообщить ему о полном успехе его дела.
Было около десяти часов. Как мы уже упомянули выше, Вальбро еще находилась под действием винных паров, и по этой причине она, вместо того чтобы идти направо в Горд, пошла налево и только через три четверти часа заметила свою ошибку. Погруженная в свои мысли, она не видела и не слышала ничего вокруг себя. Эта достойная презрения старуха была совершенно спокойна, она даже испытывала удовольствие, что стала участницей преступления. Несмотря на то что Паскуаль оказывал ей немало благодеяний в течение своей жизни, на то, что три года тому назад она была предана ему, когда, увлеченный безумной страстью, он совершил единственный заслуживающий упрека поступок, эта женщина не только не заплакала — она даже не испытала ни малейшего сожаления, видя его умирающим. Она думала только о том, как Фурбис, свободный с одной стороны, избавится теперь от своей жены; даже она затруднялась, как ему помочь.
В то время как изворотливый ум ее работал над этими мыслями, она вдруг наткнулась на скалу и тут только заметила, что сбилась с дороги. Напрасно старалась она разглядеть, где она находится: было так темно, что и на близком расстоянии нельзя было ничего увидеть перед собой. Это заставило старуху еще дальше углубиться в попавшееся ей на пути ущелье. Она прошла несколько шагов, прежде чем отыскала тропинку, затем снова остановилась. Другая, еще более каменистая тропинка пересекала ей путь, и Вальбро пошла по ней в надежде, что хоть она приведет ее в какую-нибудь знакомую ей местность.
Луна вышла из облаков, осветив окрестности. Вальбро поняла, что находится в долине, окруженной скалами, среди которой бежит славный Воклюз.