Стукнув в сердцах дверцей, он подошел к багажнику и открыл его.
Он не услышал осторожных шагов Димы сзади, потому что подошва дорогих ботинок соприкасалась с нагретым за день асфальтом совсем бесшумно.
Пеликан, сдерживая дрожь в коленках, стоял на поддоне для кирпичей и пел в темноту про кузнечика, который совсем как огуречик... и так далее.
– Да ты расслабься, – ласково сказал в ухе голос Карпелова. Коля потрогал ухо. В динамике чуть потрескивало, он услышал, словно совсем рядом, как кто-то возле Карпелова пропел «зелененький он был». Карпелов со своими людьми сидел на крыше дома напротив.
– А три часа прошло? – закричал отчаянно Пеликан. – Который час?
– Не ори, – голос в ухе теперь был незнакомый, – оглянись по сторонам, еще светло.
– Ни хрена не светло! – Пеликан не мог сдержаться и говорил очень громко, вглядываясь в смутные очертания подъемного крана.
– Через три минуты время. – Кто-то начал говорить, потом, видимо, затянулся сигаретой. – Слышь, Карпелов, как там на кладбищах? Порядок?
– Ты мне посмейся, посмейся, – незлобиво ответил Карпелов.
– «Он ел одну лишь травку», – прошептал обреченно Пеликан.
– Товарищ майор, я тут подумал, – молодой голос принадлежал напарнику Карпелова, который интересовался, кто вскрыл для Пеликана дискету, – предположим, вы – туляк. Вы подозреваете, что вас ждут. Что делать будете?
– Пальну по чему-нибудь на Пеликане для острастки, – предложил Карпелов.
– «И с мухами дружил!» – повысил голос Пеликан.
– Так и я про то же! Джинсики, футболочка, кроссовки. У него даже медальона никакого нет, не говоря уже о красном ошейнике.
– Ты хочешь сказать, чтобы он замолчал и не подавал голоса? – предположил Карпелов. – А ведь снайпер вполне мог записать его голос.
– «Но тут пришла лягушка», – перешел на речитатив Пеликан, потрогав серьгу в ухе.
– Да нет, – в раздумье пробормотал Миша Январь, – я думаю...
– Пеликан, ложись! – закричал Карпелов так, что Коля Пеликан дернулся и схватился за ухо, в котором был динамик. Он медленно опустился на колени и оглядел темноту вокруг себя.
– Пеликан, – сказал Карпелов напряженно, – не паникуй, сними серьгу свою из уха и забрось ее подальше, слышишь! Сними. Серьгу.
– «И съела кузнеца», – успел сказать одними губами Пеликан, прежде чем раздался страшный грохот, прежде чем ему обожгло горячим щеку, прежде чем он упал, прежде чем зажглись сильные лампы и к нему побежали люди в камуфляжной форме.
Карпелов с застывшим лицом шел к строительной площадке. Навстречу ему бежал запыхавшийся Январь, он бросился на стройку, как только грохнуло.
– Жив, – коротко, на выдыхе.
– Нашли кого? – спросил Карпелов, ни на что не надеясь. Январь покачал головой.
– Что это грохнуло так сильно? – Карпелов остановился и смотрел на носилки, которые выносили со стройплощадки.
– Есть у меня одна мысль. – Январь сглотнул, все еще не в силах отдышаться.
– Ты вот что, – перебил его Карпелов, – ты сразу мысль говори, без предупреждения. Ты на крыше только что хотел мне про серьгу сказать?
Январь опять отрицательно покачал головой:
– Так просто, саднило что-то, я стал размышлять вслух.
– Ну ладно тогда, если не врешь, а то я подумал, что тебе стоит поторапливаться со своими мыслями. А вообще – молодец. Спецом будешь. – Карпелов тронул своего напарника за плечо, резко отвернулся и пошел к носилкам.
– Шок, – весело сообщил ему доктор с потной круглой лысиной. – Пару дней отлежится, пару швов наложим, какие дела!
Пеликан смотрел безумными глазами. На том ухе, где раньше была серьга, наливался кровью тампон.
Запищала рация, Карпелов достал ее, не сводя глаз с лица Пеликана. Он послушал немного, потом кивнул, словно понял что-то, и сказал:
– Соединяйте. – Достал телефон и прошептал Пеликану:
– Снайпер! – И через несколько секунд – в трубку:
– Это ты, болезный?
– Впечатляет? – спросил его издалека Гриша Покосов. – Я вот что хотел сказать, легавый. Это мое оружие.
– Твое, – согласился Карпелов.
– Да нет, я говорю, что сам его сделал. Это хорошее оружие, – гордо и с вызовом.
– Факт, – кивнул Карпелов. – Чего тебе от меня надо?
– Чтобы ты подтвердил, что такое оружие существует. Написал отчет подробный и все такое, что там у вас в органах требуется.
– Это пожалуйста, – вздохнул майор, – куда мы, легавые, без писанины. Только вот на счет вещественного доказательства. Нету ведь его!
– Я не дурак! – громко и уверенно. – Вам только дай в руки, сразу идею... – Тут Гриша Покосов употребил неприличное выражение, которое означало «украдете».
– Ладно, просто опишу как есть, – вздохнул Карпелов.
– Ну вот то-то же! – удовлетворенно сказал Гриша. – А что там с парнишкой?
– Жив.
– Счастливчик, удачно стоял, значит. Карпелов протянул счастливчику Пеликану телефон.
– Урою, сука! – неожиданно для всех заорал в трубку Пеликан.
А говорите – шок! – обрадовался Карпелов и подмигнул доктору.
Дима оттаскивал неподвижные тела к кустарнику. С толстяком пришлось останавливаться несколько раз. Дима поднимал голову вверх, дышал размеренно и глубоко, отдыхал. Посмотрел документы всех троих. Двое были из службы наружного наблюдения. Третий – из частного охранного агентства.
Потом он вернулся к «вольво» и профессионально обыскал машину, включив в салоне свет. Магнитофон. Дима выдернул кассету. Несколько журналов с голыми девочками на обложке. На одной из них Дима задержался взглядом.
Он нашел пустую канистру и слил в нее бензин из бака. Обливая неподвижные, сваленные друг на друга тела, Дима думал о женщине с обложки. Щелкнула зажигалка ярким огоньком в темноте. Вверху летел, размеренно гудя, самолет. Дима проследил взглядом его мигающие огоньки. Потом протер машину и раздавил на асфальте мобильный телефон, наступив на него дорогой подошвой.
К дому генерала Дима подъехал с большим опозданием. Сам генерал был пьян, жена его – Людка, трезвая и злая до судорог.
– Я хочу есть и пить! – заявил Дима с порога, сглатывая напряженность в горле и стараясь не трогать ничего руками. Руки были ледяные и не слушались.
– Вот он, боец невидимого фронта. – Генерал расставил руки, чтобы обняться поудобней. Его жена разбила на кухне первый стакан.
Дима заглотнул быстро несколько рюмок водки и набил рот деликатесами с накрытого стола. Он прошел к кухне и остановился в дверном проеме. Сорокапятилетняя женщина стискивала левой ладонью правую. Сквозь пальцы выступили капли крови.
– Порезалась? – Дима оттолкнулся от проема и, подойдя к ней вплотную, раскрывал сжатые пальцы.
– Отвали, боец. – В него глянули бездумно темные глаза в накрашенных ресницах.
Дима покачнулся и сел на табуретку. Глаза женщины приобрели некоторую осмысленность.
– Ты что? Тебе плохо?
– Я не переношу крови, – сглотнул Дима тошноту, – это с детства, вот такой я боец.
Люда засуетилась, одновременно обматывая свои пальцы бинтом и откупоривая пузырек с нашатырем.
Дима отшатнулся от резкого запаха и взял ее за забинтованную руку.
– Я поцелую – и все пройдет. – Он медленно, досчитав до шести, поднял на нее усталые глаза. Шесть секунд – точный расчет.
– Ты со мной эти штучки брось, – Люда выдернула у него ото рта свою руку, – хрен в погонах.
– Что, не действует? – спросил, не обидевшись, Дима.
– Не действует.
– А чего тогда побледнела? Знаешь, что всегда женщину подводит? Организм.
– Заткнись ты... – Люда подметала с пола осколки стекла.
– Приехал пьяный или дома выпил? – Дима кивнул назад, в большой комнате генерал пел самозабвенно «работа у нас такая!..».
– И то и другое. А ты чего явился? Праздновать? А гости где? Я гостей хочу, пьяных разговоров, тостов, выяснения, кому какой чин дали и за что, шума, женских нарядов, детских криков!
– Ты забыла про выяснения, кто больше чего для Родины сделал. Тут простая альтернатива. Или гости – или я.
– Гости! – крикнула женщина, уже успокаиваясь.
– Давай-ка я тебе салат твой любимый сделаю. – Дима снимал пиджак.
– Димка, жизнь ведь прошла, а, Димка?
– Жизнь только начинается, – авторитетно заявил Дима Куницын, натирая на терке сыр.
– Ты с девочками трахаешься? – Люда села, закинув ногу на ногу, и вытащила из пачки на столе сигарету.
Дима молча поднес ей зажигалку.
– Не трахаешься. Хочешь скажу почему? Девочка – это сама жизнь. Она самодостаточна, влюбчива, но эгоистична. Ей подавай все целиком и сразу. Ты ведь не зря женщин в возрасте выбираешь, а? Ты хочешь быть самой жизнью, шоком, не давать, а брать!
– Слушай, Людка, почему бы тебе просто не перебить посуду? Попробуй, чеснока хватит? – Дима протянул нож с горкой салата на кончике. Люда высунула длинный язык и провела им по блестящему лезвию. На языке проступила красная полоса. Люда положила нож и затянулась сигаретой.
– Ничего страшного, – сказала она, выпуская в его побледневшее лицо дым, – поцелуешь – и все пройдет!
– Моя жена – наркоманка! – заявил генерал, входя в кухню. – У нее особый наркотик. Называется – выяснение отношений. Пока не выяснит – не уснет. Но это не самое страшное, – он помотал перед лицом Димы указательным пальцем, – самое страшное будет, если ты уснешь в этот момент! Не дай бог, не дай... Кофе надо сварить. Курит, – кивнул он на жену, – а только что провела целую лекцию о сосательном рефлексе у мужчин.
Дима внимательно посмотрел на генерала. Не так уж он и пьян, как показалось в первый момент.
– По ее теории получается, что мужчинам всегда надо чего-то сосать, они как начали сосать грудь в младенчестве, так и не могут остановиться. Хотя это не ее теория, я уже это где-то слышал. У нее нет своих теорий, понимаешь, вот в чем беда. Она чужими тебя травит, травит. Но распаляется, как будто они – ее. Вот спроси ее – смотрит ли она сериалы? Спроси, спроси... О, обиделась! – Генерал показал пальцем на жену. Люда сидела неподвижно, закрыв глаза. – Нормальный человек тебе честно скажет, смотрю, мол... Или чихал на них!.. А она – нет. Сначала перечислит, почему их не надо смотреть! Смешно. Она смотрит все подряд, чтобы потом мне подробно сказать, почему это не надо смотреть. Какая это гадость и пошлость. Пойдем в бильярдную. Я тебе там подробно расскажу, почему она к тебе пристает проко... вока... провокационно, вот так, да. – Генерал встал и поманил за собой Диму. Его жена меланхолично сбросила на пол бокал. – Она не может просто так тобой заняться, но все должна знать, где ты и с кем, понимаешь? – Генерал повышал голос, чтобы жене было лучше слышно. – Она же верная, добропорядочная жена и все такое. Хочешь на спор? Ты никогда ничего у нее бы не разузнал. Ты застрелился бы через неделю. Пить будешь? Дима отказался. Он почти не слушал генерала. На кухне через равномерные промежутки времени падало на пол стекло.
– Мне только надо, чтобы ты меня выслушал – крикнула Люда.
– Всего-то. Вот ты понимаешь, чего бабам надо?
Дима забрал у генерала бокал и поставил на зеленое сукно бильярдного стола. Он задумался, катая ладонью шар.
Генерал затих, а через минуту уютно всхрапнул.
– Понимаю, – сказал Дима, разглядывая его лысину.
Он прошел в кухню и попросил Люду помочь ему перенести генерала в кровать. Она вышла, хрустя осколками. Они несли генерала по лестнице вверх, не глядя друг на друга. В спальне сумрачно светился торшер голубым светом, пахло духами и сигаретным дымом. Люда открыла окно.
– Людмила Павловна, – сказал тихо Дима, – разрешите с вами поговорить.
Люда от неожиданности резко повернулась к нему. Всхрапнул генерал. Простучала электричка далеко, за деревьями. Они спустились в кухню.
– Людмила Павловна, я ничем не могу вам помочь. – Дима сел напротив изумленной женщины и смотрел внимательно и участливо в близкое лицо. – Вы мне не интересны, не вызываете у меня никакого чувства притяжения. Извините за прямоту. Давно, в молодости, вы сделали выбор. Этот выбор для вас тяжел, вы должны быть верной, умной, безликой женой генерала. Вы с этим выбором смирились, но нуждаетесь в понимании. Вам кажется, нет, вы уже точно уверены, что вас не ценят, что жизнь загублена, хотя вам хватило бы просто каждодневного признания – несколько секунд игры. Когда мужчина выворачивается наизнанку и изображает, что без вас он просто пропадет. Несколько секунд, а их нет. Вы беситесь, портите нервы. Я ничего не могу вам дать. Кроме совета. – Тут Дима предостерегающе поднял руку, потому что возмущенная женщина напротив глубоко вздохнула и открыла рот. – Жеребец. Отменный, с хорошими физическими показателями жеребец. Лучше – глупый. Чем глупее, тем лучше. Его можно будет бить. Это необыкновенно, это щемит внизу живота – бить большого и сильного мужчину. Щемит, Людмила Павловна?
Рука Людмилы Павловны слепо шарила по столу в поисках ножа, вилки или любого другого предмета, чтобы запустить этим предметом в невозможно притягательное и насмешливое лицо напротив. Ни одного стакана или чашки – это уже осколки на кафеле пола. Рука находит пачку сигарет и комкает ее.
– Ах ты, маленький противный жиголо! – шипит женщина, словно не веря, что все это происходит с ней. – Ты с кем разговариваешь?!
– Всего вам доброго, Людмила Павловна. – Дима встал и откланялся. Он медленно шел по большой гостиной и долго возился с замками входной двери.
На улице в него ударил свежий мокрый воздух ночи. Он слышал, как в спальне наверху Люда кричала на своего мужа. Ему стало жалко ее. Дима вздохнул и открыл дверь в дом.
– Люд! – крикнул он. – Прости негодяя. Очень трудный день случился, если бы я мог все тебе рассказать, ты не поверишь. Сам не понимаю, что на меня...
Здесь Дима замолчал и упал на пол. Профессионально, закрыв голову руками, потому что оглушительно и странно в полной тишине грохнул выстрел. Потом еще один. Дима отполз к двери, осторожно встал и выбежал на улицу. Он стоял неподвижно, прижавшись к стене дома, и прислушивался. Полная тишина. Из окна наверху выбросили что-то небольшое. Предмет упал совсем рядом с Димой в траву. Дима встал на четвереньки, пошарил руками и застыл, наткнувшись кончиками пальцев на пистолет. Подумал, поднял его И понюхал дуло. Вытер тщательно носовым платком и бросил обратно в траву. Он застыл на несколько секунд. Этих секунд ему хватило, чтобы принять решение. Он не пошел в дом, не нашел обезумевшую женщину, не надавал ей пощечин, не вызвал «скорую», не закрыл простреленную голову генерала простыней, не дождался визга тормозов за окном. Он пошел медленно к тому месту, где оставил машину. Нельзя сказать, чтобы Дима был уж совсем спокоен: в машине он обнаружил, что забыл у генерала пиджак.
Ева смотрела, как медсестра умело пеленает мальчика Сережу. Сережа сучил ножками и иногда вдруг резко делал крошечными ручками вращательные движения, словно хотел взлететь.
– Никаких памперсов! – еще раз предостерегла медсестра. Она была немолода, на родинках у рта и носа кучерявились седые волоски. – А то у вас дети будут до пяти лет под себя ходить.
– Но ему же мокро, если...
– Конечно мокро! Он сразу подаст голос, вы его перепеленаете, и все дела! Зато ребенок привыкнет, станет потом заранее подавать голос, прежде чем надудорить, вы его – на ручки и подержите над раковиной. В два месяца уже можно держать, к полугоду они у вас всегда будут сухими! Да вы как мать почувствуете, что он хочет. Они хотят, – добавила она неуверенно, повернувшись к кроватке, где резко делала ручками вращательные движения маленькая Ева. Словно хотела взлететь...
Ева, пошатываясь, отнесла в ванную мокрые пеленки. Она заставляла себя смотреть прямо перед собой и не натыкаться на предметы.
– Я белье поглажу и молоко погрею, а вы прилягте на полчасика, – сказала медсестра, раскладывая гладильную доску. – Надо вам няню нанять, раз муж такой попался неучастливый. Что ж вы все одна и одна? Без няни вы пропадете.
Ева упала навзничь на огромной кровати, раскинув руки.