— Да. Мне лорд Эш рассказывал. Синтия опять указала на фигуру в кресле:
— Дик, что он тебе сказал про Лесли?
— Ничего! Боже мой, почему ты думаешь, будто он говорил что-то про Лесли?
— Он все про всех угадывал по магическому кристаллу. Могу поклясться, он что-то узнал про Лесли и тебя это беспокоит.
До сих пор Дик всегда считал Синтию славной доброй подружкой, но не образцом высокого интеллекта. Чтобы увернуться сейчас от опасной темы, он захохотал и смеялся, пока ему не показалось, что батальные гравюры на стенах задребезжали в рамках.
— Если это так, — настаивала Синтия, — скажи мне. Пожалуйста!
— Слушай! Неужели ты думаешь, будто Лесли имеет ко всему этому хоть какое-нибудь отношение?
— Зачем мне вообще о ней думать? — ответила Синтия, искоса глядя в ковер. Лицо ее слегка зарумянилось. — Только… все очень странно! Может, нам лучше полиции сообщить?
— Да. Наверно. Который час?
Синтия глянула на свои часы:
— Двадцать минут шестого. А что?
Дик направился к письменному столу. Неподвижная фигура с одним приоткрытым глазом наблюдала за ним с таким саркастическим жизненным правдоподобием, словно мертвец посмеивался в аду.
— Разумеется, я позвоню Берту Миллеру.
Миллер, местный констебль, должен быстро добраться. Хотя Галлоус-Лейн формально заканчивалась в нескольких сотнях ярдов к востоку в открытых полях, где в восемнадцатом веке действительно стояли виселицы (у Дика екнуло в желудке при мысли об этом), дальше через поля шла тропа к Гоблин-Вуд. Неподалеку оттуда и жил Берт Миллер.
— Мне надо также связаться, — продолжал Дик, — с доктором Миддлсуортом.
— Почему с доктором?
— Потому что он знает и о других случаях! И нам надо решить…
— О каких других случаях, Дик?
Так близко к срыву, так близко к предательству, так опрометчиво!
Дик взял себя в руки:
— Я имею в виду вообще криминальные случаи.
— Да ведь ты сказал, этот случай не криминальный, — напомнила Синтия, пристально наблюдая за ним и быстро дыша. — Говоришь, он покончил с собой. А почему теперь утверждаешь другое?
Он не ответил на ее вопрос не столько из-за озабоченности, сколько потому, что сто внимание привлекло нечто другое, добавив к выражению лица мертвеца какой-то причудливый штрих. Дик вновь принялся осматривать тело, на сей раз с другой стороны.
На ковре сбоку от кресла, словно выпав из левой руки жертвы, лежала коробочка с рассыпанными канцелярскими кнопками. Особенно поражало аккуратное расположение кнопок. Дик поднял одну, нажал большим пальцем на острый конец и лениво заметил, что след от острия на руке человека получается очень похожим на, скажем, неумелый укол шприца…
— Дик! — воскликнула Синтия.
Он поспешно поднялся с колен и сказал:
— Телефон, — предупреждая бурю вопросов, увиденных в глазах девушки. — Извини.
Вспомнив, что телефон в холле, открыл замок и щеколду, отметив прочность замка и маленькой крепкой задвижки.
Подумал, что в присутствии Синтии в соседней комнате будет дьявольски трудно говорить с Миддлсуортом. В трубке долго раздавались гудки, прежде чем ответил сонный голос только что проснувшейся женщины.
— Извините за беспокойство в столь ранний час, миссис Миддлсуорт! Но…
— Доктора нет, — сказал сдержанный голос. — Он в «Эшхолле». Одной горничной ночью стало плохо, и леди Эш забеспокоилась. Это, случайно, не мистер Маркем?
— Да, миссис Миддлсуорт.
— Может быть, что-нибудь передать, мистер Маркем? Вы заболели?
— Нет-нет, ничего подобного. Хотя дело довольно срочное.
— Вот как. Очень жаль, что его нет, — пробормотал голос с потаенной подозрительной радостью. Жена врача умела держать себя в руках. — Если дело срочное, позвоните туда. Или пройдите через парк и найдите его. До свидания.
«Пройдите через парк и найдите его».
Так будет лучше, решил Дик. Если срезать путь через рощицу, потом пересечь южное поле, он доберется до «Эшхолла» за несколько минут. И поспешил обратно в гостиную, где обнаружил Синтию, растерянно кусавшую розовую нижнюю губу. Он взял ее за руки, хотя она как-то нехотя их протянула, и крепко сжал.
— Слушай, Синтия, мне надо пойти в Холл. Миддлсуорт сейчас там. Это займет не больше десяти минут. Может быть, ты позвонишь пока Берту Миллеру и тут посторожишь? Просто скажи Берту, что сэр Харви Гилмен совершил самоубийство, и пусть он сюда поторопится.
— Дозволь…
— Пойми, старик покончил с собой.
— Но ты доверишься мне, Дик? Я имею в виду, потом все расскажешь?
— Да, Синтия, расскажу.
Как было бы хорошо, если б кому-нибудь можно было довериться, чувствовать среди кошмара присутствие рядом прямодушной и практичной Синтии. Он вновь стиснул ее руки, хотя она на него не смотрела. Потом, когда Дик уходил из дома, пересекал дорогу, пробирался через тенистую березовую рощу, поднимался по зеленому склону южного поля к «Эшхоллу», его сопровождал образ совсем другой девушки.
Теперь взглянем в лицо страшным фактам. Если это действительно сделала Лесли…
«Но, разумеется, — возражал здравый смысл, — Лесли никак не могла убить сэра Харви Гилмена только ради того, чтобы он не открыл жителям Шести Ясеней ее настоящее имя».
«Почему?» — вопросил сомневающийся рогатый дьявол.
«Потому что, — растолковывал здравый смысл, — сюда в результате нагрянет полиция, и подлинная личность, так или иначе, откроется».
«Не обязательно, — возразило сомнение, — если делом займутся местные власти, признав его безличным самоубийством».
«Увы, сэр Харви Гилмен широко известная фигура, — настаивал здравый смысл. — В газетах появится сообщение. И наверняка привлечет внимание Скотленд-Ярда».
Сомнение испустило дьявольский смешок.
«Ты сам, — напомнило оно, — довольно популярный молодой драматург. И о твоем самоубийстве тоже сообщат газеты. Ведь лично сэр Харви никогда не сомневался, что эта леди с ангельским личиком вполне могла подготовить твое отравление!»
Тут сомнение сильно окрепло, выпустило когти, вцепилось в Дика Маркема, разрастаясь в воображении.
«Сэр Харви, — сказало оно, — явно ненавидел Лесли Грант. Он ее преследовал, как никто другой. Вчера почти разоблачил, и она попыталась его застрелить. Ее отношение к нему трудно назвать добрым и милым. Если в этом красивом теле затаилась отравительница, ей могло попросту захотеться нанести ответный удар с помощью необъяснимого отравления».
Случившееся вызывает полное недоумение. Сэр Харви Гилмен самоубийства определенно не совершал, был настороже, как никто другой; никакой хитростью невозможно было заставить его вколоть себе шприц. В этом можно поклясться. И все же, с другой стороны, абсолютно никто не имел возможности его убить.
Дик слепо брел по склонам южного поля.
Впереди уже виднелось южное крыло «Эшхолла», старые кирпичи темнели в ярком утреннем свете. Хотя из кухонных каминных труб не поднимался еще ни один дымок, все находившиеся на виду двери стояли широко открытыми.
Первым Дик увидел лорда Эша, вышедшего из-за угла дома в обычном вельветовом костюме и старом пальто, в садовых перчатках, с ножницами для подрезки розовых кустов в правой руке. Заметив Дика, он замер на месте, поджидая его.
— Гм… доброе утро, — озадаченно сказал лорд Эш.
— Доброе утро, сэр. Рано вы поднялись.
— Я всегда в это время встаю, — объяснил лорд Эш.
Дик пробежался глазами по южному крылу «Эшхолла».
— Вы здесь когда-нибудь запираете двери и окна, сэр?
Лорд Эш рассмеялся.
— Мой милый мальчик, — отвечал он, слегка взмахнув ножницами и крепче насаживая на нос пенсне, — здесь нечего красть. Все картины — копии. Мой старший брат Фрэнк подарил фамильные драгоценности одной известной… гм… леди легкого поведения много лет назад. Конечно, есть столовое серебро, то, что от него осталось… Но чтобы его увезти, потребуется грузовик. — И тут он, еще крепче пристроив пенсне, с любопытством поглядел на собеседника. И поинтересовался: — Если вы меня извините за замечание, мистер Маркем, вид у вас довольно дикий и встрепанный. Случилось что-нибудь?
Дик решил не темнить. Хотел увидеть реакцию солидного человека с тихим голосом, загорелым лицом, серо-стальными волосами на ситуацию, сложившуюся сейчас в Шести Ясенях.
— Сэр Харви Гилмен покончил с собой.
Лорд Эш вытаращил глаза:
— Боже милостивый!
— Вот именно!
— Но это… — Лорд Эш оглянулся, ища, куда положить ножницы, и, не найдя, продолжал держать их в руках. — Это невероятно!
— Знаю.
— Если подумать, — пробормотал лорд Эш, — мне показалось, будто я слышал выстрел среди ночи. Или позже? Или… — Он задумался.
— Сэр Харви не застрелился. Он взял шприц, видимо с синильной кислотой, и ввел ее себе в вену. Мы с Синтией Дрю его обнаружили менее получаса назад.
— Синильная кислота, — повторил лорд Эш. — Мы пользуемся какими-то ее производными для опрыскивания фруктовых деревьев. Осмелюсь сказать, сэр Харви мог ее раздобыть. Но почему, дорогой мальчик? Почему?
— Мы не знаем.
— Казалось, он в самом добром здравии и расположении духа, не считая того самого несчастного слу… — Лорд Эш потер лоб рукой, в которой держал ножницы, подвергая опасности пенсне и глаза. — Он же не был ничем удручен или что-нибудь в этом роде? Я редко встречал людей с такой, как бы это сказать, любовью к жизни. Напоминал мне одного парня, который Библиями торговал. А… гм… позвольте спросить, зачем вы сюда пришли?
— Мне нужно повидать доктора Миддлсуорта. Его жена сказала, он в «Эшхолле».
— О! Да, Миддлсуорт у нас был. У горничной Сесили ночью случился сильный приступ аппендицита. Миддлсуорт сказал, что операции не потребуется. Решил, как они выражаются, «заморозить». Но его уже нет. Ушел какое-то время назад. Сообщил, что ему надо поторопиться в Гастингс.
Пришел черед Дика таращить глаза.
— В Гастингс? В половине шестого утра? Зачем?
Лорд Эш недоумевал:
— Не могу объяснить, дорогой друг. Миддлсуорт говорил довольно загадочно.
Сладко пахнущая трава, сияние зеленых лужаек в широко разливавшемся солнечном свете внушали какое-то легкомысленное ощущение. Дик был плохо подготовлен к взрыву следующей бомбы. Внезапно испытав странное чувство надвигающейся опасности, он заметил, что лорд Эш внимательно изучает его долгим, пристальным, острым как нож взглядом, ожидая, пока лицо собеседника примет спокойное выражение.
— А правда ли я слышал, — обычным для себя мягким тоном произнес лорд Эш, — будто Лесли Грант кого-то убила?
Глава 9
Мисс Лесли Грант, будем так ее называть, проснулась утром в четверть девятого. Дом ее, старый «Фарнем-Хаус», очаровательный, затененный деревьями протяженного сада, стоял на южном конце Хай-стрит в Шести Ясенях, обращенный фасадом к востоку, к границам «Эшхолла». Из окон верхней спальни можно было по диагонали взглянуть через Хай-стрит и увидеть геральдические изображения грифона и ясеня, вырезанные на каменных пилонах въездных ворот. Ослепительный солнечный свет лился в эти окна, когда Лесли проснулась.
Минуту она лежала неподвижно, как мертвая, уставившись в потолок широко открытыми глазами. На столике у кровати тикали часы, издавая единственный в комнате звук. Взгляд Лесли скользнул вбок, видно отметив время, и быстро вернулся к потолку.
Не похоже, чтобы она хорошо или даже долго спала. Под карими наивными глазами легли легкие тени, темные волосы спутались на подушке, губы сложены в странную гримасу. Обнаженные руки ровно вытянуты по бокам поверх одеяла. Минуту за минутой она лежала не двигаясь, слушая тикающие часы, но глаза ее теперь блуждали.
Она видела уютную комнату, обставленную скрупулезно, со вкусом. Здесь было только одно произведение искусства — вставленный в раму черно-белый, несколько гротескный рисунок, висевший между двумя передними окнами. Когда взгляд все это отметил, зубы прикусили нижнюю губу.
— Какая глупость! — вслух сказала она.
Каждого, кто в тот момент ее видел — а ее, к счастью или к сожалению, никто не видел, — несколько удивила бы осторожность движений. Выскользнув из постели в белом шелковом пеньюаре с кружевной отделкой, она подбежала к картине, сдвинула ее со стены.
Под картиной обнаружился маленький, встроенный в стену круглый сейф из тусклой стали, американского образца. Открывался он не ключом, а с помощью наборного диска, комбинация которого была известна лишь производителям и так называемой Лесли Грант.
Лесли глубже задышала, хотя грудь под шелковым пеньюаром почти не вздымалась. Она дотронулась до наборного диска, дважды повернула на несколько делений, и тут тяжелые шаги по лестнице под звяканье посуды на подносе известили о приближении миссис Рэкли с утренним чаем.
Девушка сразу же опустила картину на место, прыгнула обратно в постель, уселась, подложив под спину подушки, отбросила назад волосы, почти не раскрасневшись и не запыхавшись, и тут миссис Рэкли открыла дверь спальни.
— Проснулись, мисс? — спросила, как обычно, миссис Рэкли. — Чудесное утро. А вот чашечка доброго чая.
Миссис Рэкли, горничная, кухарка и экономка в одном лице, была бесценной находкой для любой женщины, которая не возражала против строжайшей заботливой опеки. Оглядев комнату и кивком одобрив порядок и открытые окна, она со скрипом прошествовала к постели под астматический аккомпанемент и опустила на колени Лесли поднос. Потом, отступив назад, подбоченилась и принялась наблюдать за своей подопечной.
— Плоховато выглядите, — заявила миссис Рэкли.
— Я отлично себя чувствую, миссис Рэкли.
— Выглядите плоховато, — тверже повторила миссис Рэкли. Тон ее становился настойчивее. — Почему бы немножечко не полежать, а я подам завтрак в постель?
— Нет-нет! Я через минуту встаю.
— Мне нисколько не трудно, — уговаривала искусительница.
— Но я в постели не хочу завтракать, миссис Рэкли.
Миссис Рэкли надула губы, явно глядя на все это в высшей степени неодобрительно. Качая головой, снова оглядела комнату. Взгляд ее остановился на стуле, на спинке которого висела аккуратно сложенная черная юбка и белый вязаный джемпер, а на сиденье лежали комбинация, чулки и пояс для чулок.
— Это что еще такое! — проговорила миссис Рэкли тоном констебля столичной полиции. И добавила помягче: — Вы вчера вечером выходили, мисс?
Лесли, налив себе чаю и поднося к губам чашку, быстро на нее взглянула.
— Выходила? — эхом повторила она.
— Выходили, — уточняла миссис Рэкли, — после того как его лордство привез вас домой вчера вечером от мистера Маркема?
— Нет, боже упаси!
— Когда вы вернулись от мистера Маркема, — заявила миссис Рэкли, — то были в темно-зеленом платье. Я отчетливо помню, как вы в нем выглядели. А тут… — И она указала на спинку стула, на черную юбку и белый джемпер. В тоне ее все сильней звучала укоризна. — Вы существо деликатное, мисс. Такая же, какой всегда была моя младшенькая. Нельзя такие вещи делать.
— Какие вещи?
— Выходить, — туманно, но упрямо твердила миссис Рэкли.
— Да я не выходила! — возразила Лесли, дернув локтем и чуть не опрокинув чашку. Странное выражение мелькнуло в глазах и исчезло, но щеки окрасил неисчезнувший румянец. — Слышите, не выходила! Если кто-нибудь скажет, что я выходила, это будет гнуснейшая ложь!
Миссис Рэкли опешила, но промолчала, так как заметила нечто еще более любопытное, и с таким интересом уставилась в окно, что Лесли, рывком отставив поднос, выскочила из постели и подбежала к нему.
На небольшом расстоянии от калитки в ярком солнечном свете стоял майор Хорес Прайс и разговаривал с мистером Уильямом Эрншо, банковским менеджером.
Плотная, коренастая фигура майора Прайса контрастировала со стройным изяществом собеседника. Мистер Эрншо снял шляпу, обнажив голову с угольно-черными волосами, очень тщательно расчесанными на пробор, который сверкал на солнце. Хотя стояли они чересчур далеко, чтобы наблюдавшие могли что-то услышать, отношения между мужчинами определенно были неважными. Оба разгорячились; можно было сказать, что майор раскраснелся сильней. Впрочем, не это привлекло внимание женщин.