3
Работа на профессора показалась мне исключительно легкой. Я заехал в агентство. Запах там стоял уже не тот, что утром. Дядя Володя возился с какой-то трубой. Лида, опершись о любимую швабру, с которой она не расставалась уже лет двадцать, беседовала с Валей Горностаевой о разных проявлениях геноцида русского народа. Горностаевой я сухо кивнул, поскольку беседовать с ней даже о геноциде мне совершенно не хотелось. Несмотря на достаточно яркую внешность, она, пожалуй, единственный человек в агентстве, с которым я не хочу работать.
Она демонстративно не выполняет требования к личному составу, которые я вывесил в каждом кабинете. Например, курит в неположенных местах. Более того, она категорически не желает пользоваться пепельницами и постоянно, как бы по рассеянности, стряхивает пепел на пол.
Я попросил Марину Борисовну, заведующую нашим архивно-аналитическим отделом, найти мне публикации с компроматом на профессора.
Пока надо было разобраться с проблемой закупки бумаги для агентства.
Собственно, проблемой была не закупка бумаги — тут как раз никакой проблемы не было, иди в магазин и покупай сколько хочешь, — а разумные объемы этой закупки. Поскольку агентство в целом и каждый его сотрудник в отдельности готовы ежедневно расходовать бумагу в абсолютно неимоверных количествах. При этом все они утверждают, что для их ручек и их принтеров подходит бумага только особой плотности и качества.
За день агентство готово сожрать и две, и три, и даже пять пачек бумаги. При том, что на выходе продукции у наших журналистов как минимум в десять раз меньше. Куда они девают остальные листочки — совершенная загадка. Я уже неоднократно ставил перед Обнорским вопрос о необходимости ограничить потребности агентства в бумаге, поскольку скоро все наши доходы будут уходить только на бумагу. Шеф в конце концов сказал, чтобы я самостоятельно решил эту проблему.
Проблема решалась просто — я быстро написал инструкцию, в соответствии с которой каждому отделу на неделю будет выдаваться одна пачка «хорошей» бумаги для распечаток и одна пачка «плохой» для заметок. Если не хватит — пусть покупают из зарплаты.
Марина Борисовна уже нашла статьи, в которых ругался мой профессор.
Публикации были очень похожи. Там сначала говорилось о заказниках, заповедниках и национальном достоянии. Потом о том, что есть некая фирма «Техлесимпорт», которая это национальное достояние ни в грош не ставит. Затем о том, что директор этого «Техлесимпорта» В. В. Заслонов отказался чего-то там прокомментировать корреспонденту и даже прямо нахамил ему, нарушив при этом пару статей закона о печати. Под конец делались намеки на подозрительную связь моего профессора, то есть Заслонова, с кем-то из чиновников из областной администрации. Статьи были подписаны неким И.Ивановым, что сразу говорило о том, что сделаны они на заказ, автором, решившим скрыть свою настоящую фамилию.
Я в очередной раз удивился щедрости профессора — пусть даже потенциальной. Зачем платить деньги за то, что и так видно. А из напечатанного видно, что у фирмы «Техлесимпорт» есть конкуренты. Какие — сам профессор Заслонов наверняка знает. И эти конкуренты решили немного напакостить профессору и его бизнесу.
Тем не менее для отчета надо было узнать кое-что поподробнее. Я позвонил Михаилу Коровину, ответственному секретарю той газеты, в которой я когда-то работал и которая напечатала столь разоблачительный материал о разбазаривании российского леса.
— Миша, мы тут занимаемся расследованиями в области лесозаготовок. А у вас как раз замечательный материал вышел на эту тему. Не подскажешь, кто его готовил?
Коровин сказал, что у них в редакции никто лесом, к сожалению, не занимается, а публикацию подготовило рекламное агентство «МикС». «МикС» было достаточно известным агентством. Периодически ходили слухи, что оно принадлежит «тамбовцам». Потом говорили — «казанцам». В общем, было понятно, что оно готово работать со всеми, кто дает деньги. Оставалось только выяснить, кто именно заплатил «МикСу» в этот раз.
Но с руководителями «МикСа» отношения у меня были плохие, и звонить я туда не стал. Решил, что пока профессору хватит и имеющейся информации. Вот когда заплатит — займемся его делом плотнее.
4
Утром я поехал к профессору.
Он жил на Юго-Западе в одном из недавно построенных домов.
Профессор лежал на земле возле своего дома. Я узнал его по седой пряди и позвонил в «скорую». Крови на теле видно не было. Скорее всего, он упал из приоткрытого окна на седьмом этаже, где находилась его квартира.
Ко мне из подъезда вышла старушка.
— Вы не видели, что с ним случилось? — спросил я ее.
— Да упал он из окошка. Минут десять назад.
— А чего ж в милицию не позвонили?
— Так у меня ж телефона нет.
— А видели кого-нибудь тут недавно?
— Да машина долго стояла, а потом уехала.
— Какая машина-то?
— Да черная.
— А еще что видели: выходил кто, входил?
Вроде женщина какая-то выходила. А может, это и вчера было.
«Скорая» и милиция приехали практически одновременно. Врачи убедились, что профессор мертв.
А за меня взялся старший лейтенант.
— Да, — сказал я чистую правду, — была назначена деловая встреча. Приехал — а тут труп.
Мы поднялись в квартиру на седьмом этаже. Она была закрыта изнутри. Замок был цел. Потом дверь взломали, и мы вошли внутрь. В квартире царила какая-то нереальная чистота.
В прихожей, кроме двух пар мужских ботинок, никакой другой обуви я не заметил. В шкафу висели вчерашний профессорский костюм и светлый летний пиджачок.
— Похоже, он здесь жил один, — сказал старший лейтенант.
— Похоже, он здесь вообще не жил, — ответил я.
Окно было приоткрыто. Чтобы установить контакт с милиционером, я решил рассказать ему какой-нибудь забавный случай.
— У меня был знакомый, — сказал я, — который упал в детстве из окна. С тех пор он классно говорит по-английски. Даже не как англичанин, а как шотландец. Но по всем остальным предметам он получал только двойки. Он всегда говорил, что жалеет только о том, что не запомнил, каким именно боком он стукнулся при падении. Он считал, что если бы запомнил, то смог бы писать потом научные работы и получить какое-нибудь звание. Может, даже Нобелевскую премию.
— Это ты к чему? — спросил меня старший лейтенант.
— Да так, для общего развития, — пояснил я. — А что вы думаете по поводу этого? — спросил я и показал на окно.
— По-моему, криминала тут нет, — ответил милиционер.
Я поехал в агентство к своим вахтерам. Дело о десяти тысячах долларов можно было считать закрытым.
5
Из Финляндии вернулся Обнорский. Вызвал меня к себе. Сказал:
— На счет нашего агентства поступило двести сорок три тысячи рублей. От какого-то «Техлесимпорта». Ты не знаешь, за что?
— Это деньги с того света.
— То есть?
— Ну, профессор пообещал нам десять тысяч долларов авансом. И умер. А деньги в рублях пришли. Когда они, кстати, были отправлены?
— Позавчера.
— Все правильно. За день до смерти.
— Этим надо заняться, — сказал Обнорский, подумав.
— А чего заниматься? Деньги пришли. Клиента нет. Напишем отчет о выполненной работе, и все.
— Нет, — с малопонятной злобой в голосе отрезал Обнорский. — Мы этим займемся.
Как этим заниматься, Обнорский не сказал. Поэтому можно было заняться другими делами.
Например, составить журнал использования автотранспорта сотрудниками агентства. На балансе у нас находились две машины. Но ездили ребята как попало, не следили за уровнем масла и тосола, и этому надо было положить решительный конец.
6
Обнорский решил устроить совещание. Позвал меня, бывшего опера Зудинцева и нелюбимую мной Горностаеву. Она зачем-то надела жутко короткую юбку. Ноги у нее действительно довольно приличные. Но зачем надевать такие юбки, если не испытываешь никакого интереса к мужчинам?
Обнорский сел в любимое кресло. Кресло заскрипело и закачалось. Я от греха подальше устроился в уголке на диванчике. Как назло, рядом со мной стала дымить своим кубинским зельем Горностаева.
— Финны, — сказал Обнорский, — обеспокоены смертью профессора Заслонова. Они готовы оплатить нам расходы на расследование его смерти.
— А откуда твои финны знают о профессоре? — спросил я.
— Это не мои, а другие финны. У него был с ними договор на поставку леса. И наверное, что-то еще, но они об этом не говорят. Ну давайте, рассказывайте, что мы о Заслонове знаем.
— Знаем мы мало, — доложил я. — Называл себя профессором. Неизвестно, каким и где. Намекал, что химик и даже открывал сто четырнадцатый элемент в таблице Менделеева. Директор «Техлесимпорта». Конкуренты. Слежка. Сумасшедший священник.
— Давайте так, — сказал Обнорский, — Зудинцев займется выяснением всех данных по профессору и попытается узнать в РУВД, как идет расследование по его смерти. Горностаева доработает ситуацию с «МикСом». Скрипка узнает, что там с коммерческой деятельностью профессора. Координировать работу будет он же.
Работать с Зудинцевым было хорошо. Он всегда в срок выполнял задания и пытался докопаться до сути вещей. Кроме того, у подполковника милиции в отставке были приятели практически во всех районных управлениях, которые — порой даже с удовольствием — делились с ним информацией. Другое дело Горностаева. Работать с ней я не хотел. Но — пришлось.
Мы вышли с Горностаевой в коридор. Она демонстративно закурила в неположенном месте. Я не стал с ней ругаться.
— У одного моего приятеля, — сказал я ей, — жили кошка и собака. Собака была добрая и умная. А кошка ей постоянно портила жизнь. И вообще никакой пользы хозяину не приносила. Но приятель мой был добрый и кошку не только не бил, но даже подкармливал всякими «Вискасами». А потом наступил финансовый кризис. И «Вискасы» закончились. И что ты думаешь? Собака осталась, а кошка сбежала.
— Я думаю, Алексей Львович, — сказала Горностаева, — что завхоз — он и рождается завхозом, и умирает завхозом. И на могиле ему ставят памятник, на котором выбита инструкция по использованию этого надгробного камня.
— В общем, Горностаева, — ответил я на этот бред, — топай в «МикС». Завтра доложишь.
7
Я отправился в «Техлесимпорт». Повод у меня был железный — необходимость подписания акта приемки-сдачи работ на сумму двести сорок три тысячи рублей.
Этот «Техлесимпорт» оказался не государственным или постгосударственным предприятием, как можно было бы заключить из названия, а недавно образованным обществом с ограниченной ответственностью. Оно занимало две комнаты в здании какого-то НИИ у метро «Академическая».
Бухгалтер — пятидесятилетняя тетушка в толстых очках — ни слова ни говоря поставила мне печать на принесенный мной документ, а когда я спросил ее, что будет делать фирма после смерти профессора, сказала, что не знает. Пока деньги на счету есть. Может, объявятся другие учредители.
— И кто они?
— А я их никогда не видела, — ответила бухгалтер.
8
Утром следующего дня мы уже кое-что знали о профессоре Заслонове.
Зудинцеву удалось выяснить, что версия самоубийства Заслонова уже не рассматривалась. Прежде чем он выпал из окна, кто-то ударил его по голове тяжелым предметом. Оперативники считали, что этим предметом была мраморная пепельница, которую обнаружили в квартире. Сейчас ее отправили на экспертизу. Впрочем, этот удар пепельницей или чем-то другим не был смертельным. Скорее всего, Заслонов потерял сознание. А потом его выбросили из окна. Из квартиры вроде бы ничего ценного не пропало. В квартире сняли отпечатки пальцев, но кому они принадлежат, пока не выяснили. Жильцы дома говорят, что профессор купил в нем квартиру около полугода назад, но появлялся в ней редко. А если и появлялся, то в основном один. В течение нескольких дней, предшествовавших убийству, соседи видели около дома немолодого мужчину, который кого-то явно ожидал или искал. После убийства его никто не видел. Машину, которая стояла рядом с домом в утро убийства, кроме моей старушки никто больше не видел. А старушка утверждает, что в машине сидели двое мужчин. Марку и номер машины старушка назвать не может.
— Есть еще чудеса с профессором, — продолжал Зудинцев. — Скорее всего, он никакой не профессор.
— Может, он был доктором каких-нибудь непрестижных наук, — предположил я. — Вот у меня был знакомый, который упорно называл себя прапорщиком, хотя на самом деле был только сержантом-сверхсрочником. Когда его спрашивали, зачем он так мелко обманывает окружающих, он отвечал, что, конечно, прапорщик не Бог весть какое звание, но сержант-сверхсрочник — это что-то еще более неприличное. Самое удивительное, что он не считал, что кого-то обманывает. Вот, говорил он, если бы я называл себя старшим прапорщиком, тогда, наверное, обман имел бы место…
— Не отвлекайся, Алексей, — сказал Зудинцев. — Ладно, проверим все диссертации — докторские и кандидатские.
— А что с его семьей?
— С семьей все хорошо. Он дважды женат. С первой женой жил долго. Потом развелись. И она куда-то уехала. То ли в Иркутск, то ли в Минусинск. От этого брака у него дочь. Она уже большая. Ей двадцать один год. Студентка университета. Недавно вышла замуж. Вторая жена моложе его на двадцать лет. Живет в отдельной квартире в центре. Не работает.
— Что же они, и жили раздельно?
— Вроде да.
Горностаева, поджав губы, тоже выложила мне кучку информации.
— «МикСу», — сообщила она, — заказал подготовку компромата на «Техлесимпорт» некий Рушан из Петрозаводска. Рушан — это молодой и уже очень состоятельный бизнесмен, занимающийся лесом. Говорят, что одновременно он — один из лидеров карельского преступного сообщества, которое пытается взять под свой контроль весь экспорт леса на Северо-Западе.
— Кроме того, — продолжила Горностаева, — говорят, что через несколько месяцев у «Техлесимпорта» заканчивается лицензия на вырубку леса. И если раньше у Заслонова была рука где-то среди вице-премьеров областного правительства, то теперь и этой руки уже там нет, и самого профессора нет. В общем, кое для кого все очень удачно складывается.
9
Неожиданно меня вызвали в ФСБ. Следователь был очень молод.
Я хотел рассказать ему историю о молодом дворнике, у которого украли метлу, но он мне не дал этого сделать.
— Вы были знакомы с Заслоновым?
— Я с ним беседовал один раз.
— О чем?
— Он хотел заказать нам расследование о том, кому выгодно было публиковать в прессе статьи, в которых он подвергался критике.
— Вы выяснили?
— Нам кажется, что это выгодно одному господину в Петрозаводске.
— Говорил ли он с вами о каких-либо химических технологиях?
— Он говорил, что открыл сто четырнадцатый элемент.
— Это какой?
— Еще не знаю.
— Он просил вас еще о чем-нибудь?
— Он говорил, что за ним якобы следят.
— Кто?
— Не знаю.
— Вы рассказали все, что вам известно о Заслонове?
— Да. А какой у вас к нему интерес?
Молодой следователь промолчал. Я подписал протокол и в недоумении поехал к Обнорскому.
Обнорский сказал, что, скорее всего, наш профессор был связан или с террористами, может быть, чеченскими, или с иностранными разведками.
Обнорский задумался:
— Я постараюсь что-нибудь разузнать. А ты пока съезди к его жене.