Как же преступник отважился на убийство средь бела дня, когда на выстрел наверняка сбежался бы народ? И неужели его не смутила горящая на столе профессора настольная лампа? Ведь был день, солнце… Стоп! Вчера не было солнца — шел дождь, была гроза… Гроза, гром, грохот… И выстрел! Точно! Он выстрелил в тот момент, когда грянул гром, — и поэтому выстрел никто не услышал! Ай да Щеглов! Ай да молодец!..
Щеглов, не заметив, что у него во рту уже есть сигарета, попытался закурить еще одну — и закурил. За этим занятием и застал его лейтенант. Увидев шефа с двумя сигаретами в зубах, он не выдержал и прыснул.
— В чем дело? — сердито спросил Щеглов.
— Товарищ капитан, — произнес лейтенант, еле сдерживая смех, — есть некоторые сведения об Алфреде, правда, довольно скудные.
— А, давайте! — встрепенулся следователь, машинально кидая одну сигарету в пепельницу и продолжая курить вторую. — Интересно, что вам удалось выяснить.
— Среди знакомых профессора Красницкого Алфреда не оказалось, — начал лейтенант, — но…
— Но?
— Но, как мне сообщили в университете, в конце прошлого года профессор был приглашен принять участие в одной длительной экспедиции к берегам Юго-Восточной Азии…
— Да, я уже слышал об этом.
— Так вот, судно, обслуживающее экспедицию, было в основном укомплектовано эстонцами и латышами. Вот тогда-то я и подумал, что имя Алфред гораздо скорее встретишь среди прибалтийских народов, чем в России, и тщательно проверил весь наличный состав корабля. Поиски мои увенчались успехом: в команде я нашел пятерых, кто носил это имя. Кроме того, один из иностранных гостей, также принимавших участие в экспедиции, звался Алфредом.
— Иностранец? — забеспокоился следователь Щеглов. — Гм… Интересно. Кто же он?
— Профессор из Дании, Алфред Мюссне. Но, я думаю, его можно исключить из списка подозреваемых. Дело в том, что накануне поездки в тропики ему стукнуло девяносто.
— Да, пожалуй, лучше исключить, — согласился Щеглов, садясь в кресло. — Так что же те пятеро?
— Наибольший интерес из пятерых Алфредов, числящихся в списке судовой команды, представляет некий Алфред Мартинес, радист, в прошлом году уличенный в продаже культурно-исторических ценностей иностранным гражданам.
— Иконы? — предположил Щеглов.
Лейтенант кивнул.
— В основном. Но делу хода не дали. Видно, кто-то, — от ткнул пальцем в потолок, — за него поручился. Кстати, узнал я это от бывшего старшего помощника капитана «Академика Булкина» — так называлось исследовательское судно, участвовавшее в экспедиции. Старпом с повышением перебрался в Москву и сейчас работает в министерстве. У остальных Алфредов биографии чистые и для нас интереса не представляют.
— Пожалуйста, поподробнее об этом радисте, — попросил Щеглов.
— Алфред Мартинес, судовой радист, блондин, высок, худощав, тридцать четыре года, живет в Таллинне, женат, детей нет, нрава угрюмого, нелюдимого, авантюрист по натуре… Вот, пожалуй, и все.
— Запросите, пожалуйста, наших коллег в Таллинне, пусть установят наблюдение за Мартинесом.
— Уже запросил…
— Вот как? — Щеглов удивленно вскинул брови. — Отлично, лейтенант, вы делаете успехи.
— …и уже получил ответ, — как ни в чем не бывало продолжал лейтенант. — В течение нескольких дней Мартинес дома не появляется.
— Что?! — Щеглов вскочил из-за стола. — Где же он, черт возьми?
— Неизвестно. Его супруга, Матильда Мартинес, также не имеет понятия, куда запропастился ее муж. По крайней мере, нашим таллиннским коллегам от нее ничего добиться не удалось.
— Хорошо, лейтенант. Не прекращайте поисков Мартинеса. Учтите, этот радист на вашей совести. Все, можете идти. Спасибо.
Лейтенант вышел.
Как же связать этого Алфреда с делом профессора Красницкого? Мартинеса ли имел в виду профессор, когда писал письмо в КГБ, или совершенно другого человека?.. Туман, сплошной туман…
На часах было восемь. Пора было приступать к решительным действиям. В первую очередь Щеглов распорядился вызвать к себе двух свидетелей: к 12.00 — Валентину Храпову, к 14.00 — Максима Чудакова. Потом поехал к Боброву.
При выходе Щеглов столкнулся со старшим лейтенантом Мокроусовым — одним из его помощников по расследовании дела об убийстве профессора Красницкого. Именно Мокроусов занимался выяснением личности Боброва.
— А я к вам, Семен Кондратьевич, — обратился к Щеглову старший лейтенант.
— А, Мокроусов, — обрадовался Щеглов. — Вы как раз кстати. Узнали что-нибудь о Боброве?
— Да, и довольно любопытное.
— Вот и отлично. Садитесь со мной в машину, по дороге все и расскажете. Я как раз к Боброву.
— Бобров Михаил Павлович, тысяча девятьсот сорок девятого года рождения, — начал Мокроусов, когда оба сотрудника угрозыска уселись на заднем сиденье служебного автомобили, — русский, женат, имеет сына, который сейчас служит в армии, ранее не судим. В данный момент работает грузчиком в мебельном магазине номер… номер у меня где-то записан…
— Неважно, — нетерпеливо перебил его Щеглов. — Дальше.
— Но в мебельном он работает всего лишь год, да и в Москве он живет немногим более года. До переезда в столицу он работал в таллиннском порту — и тоже грузчиком.
— В таллиннском порту, вот как? — насторожился Щеглов. — Гм… Интересно.
— Ничего предосудительного за ним замечено не было — ни там, ни здесь.
— Вам удалось установить, где он был двадцать седьмого июня в два часа пополудни?
— Нет, не успел, Семен Кондратьевич. Ведь для этого по крайней мере нужен опрос свидетелей, а на это необходимо время.
— Да, это верно, — согласился Щеглов. — Хорошо, спасибо и на этом. А каким образом он в Москве оказался?
Мокроусов пожал плечами и кратко ответил:
— Обмен. Это все, что мне известно.
— Ясно.
Машина остановилась на Чкалова, пятьдесят восемь.
— Идемте со мной, — пригласил помощника следователь. — Вы мне можете понадобиться.
Дверь открыла супруга Боброва, миловидная полная женщина средних лет, видимо, хлопотавшая по хозяйству.
— А Михаила нет, — сказала она, удивленно оглядывая обоих мужчин. — Он с полчаса как ушел на работу. Вы по какому, собственно, делу?
Щеглов предъявил удостоверение и молча вошел в квартиру. Квартира была богатой, но, как несколько часов спустя выразился по поводу аналогичной квартиры в Таллинне некто Виталий Барабанов, представляла собой скорее склад дорогих безделушек, нежели со вкусом обставленное жилье. Однако не убранство бобровской квартиры заинтересовало Щеглова, а нечто другое, сразу бросившееся ему в глаза, как только он переступил порог.
— Это ружье вашего мужа? — спросил он, кивая головой на стену, отлично просматриваемую из коридора.
— Да, это его ружье, — ответила Боброва.
— Разрешите взглянуть на него, — попросил Щеглов.
— Разумеется. Я сейчас вам его принесу.
— Не надо, я сам, — остановил хозяйку Щеглов и, отстранив ее рукой, прошел в комнату.
Осторожно сняв ружье со стены, он обнаружил на нем слой пыли по крайней мере трехмесячной давности. Щеглов криво усмехнулся и понимающе кивнул. Да, именно на это он и рассчитывал. Позавчера Храпов, зайдя к Боброву, видел это ружье, но это было не его ружье. Его ружье в этот самый момент находилось в руках убийцы. И Бобров, похоже, был этим самым убийцей. Да, неплохо разыграно.
— Может быть, вы мне все-таки объясните, что произошло? — с тревогой спросила хозяйка, переводя взгляд с одного мужчины на другого.
Щеглов сокрушенно покачал головой.
— Боюсь, ничего утешительного я вам сообщить не могу. Из ружья, которое находилось у вашего мужа, было совершено убийство.
— Этого не может быть, — твердо возразила женщина. — Ружье висит здесь, почитай, уже с полгода. И никто его отсюда не снимал.
— Совершенно верно, это ружье висит здесь давно, но у вашего мужа было еще одно. Вам ничего о нем не известно?
Хозяйка отрицательно покачала головой.
— Я в охотничьи дела своего мужа не вмешиваюсь. К сожалению, — добавила она тихо.
— Да, к сожалению, — согласился Щеглов. — Вспомните, во сколько ваш муж вернулся домой двадцать седьмого июня. Позавчера.
Женщина на минуту задумалась; видно было, что от волнения она не может сосредоточиться.
— Как обычно, — наконец ответила она, — в начале восьмого. А вы что, подозреваете Михаила в этом… убийстве? — Голос ее задрожал, когда она произносила последнее слово.
Щеглов развел руками.
— Факты — упрямая вещь, — сказал он, — и пока что они свидетельствуют не в пользу вашего супруга. Но мы далеки от мысли считать его сопричастным к преступлению, пока не будут собраны все улики, вплоть до самых мельчайших.
— Улики против Михаила? — упавшим голосом спросила Боброва.
— Улики, изобличающие преступника, — поправил ее Щеглов. — А кто им окажется — это определит следствие. Вернее, определит суд, а следствие лишь предоставит необходимые материалы. Пока же, повторяю, против вашего супруга есть одна очень серьезная улика: ружье, из которого стреляли в человека… Всего вам хорошего. Если вы не возражаете, ружье мы возьмем с собой.
— Боброва надо брать, — убежденно сказал Мокроусов, когда они вышли на улицу. — Чует мое сердце — он был в Снегирях двадцать седьмого июня.
— А вот это мы как раз сейчас и выясним, — ответил Щеглов. — Если, конечно, застанем его в магазине.
Мебельный магазин, в котором Бобров работал грузчиком, размещался на соседней улице и еще издали привлек внимание сыщиков многочисленными кучками людей, жаждущих приобрести мебельный дефицит и терпеливо топтавшихся у стен неприступного торгового заведения. Магазин еще не открылся, но жизнь в нем уже кипела вовсю.
В кабинете директора работников уголовного розыска встретил маленький юркий человечек с хитрым взглядом прищуренных глаз и подобострастной улыбкой.
— Директор магазина Мормышкин Степан Ильич. Чем могу служить? — прощебетал он после того, как Щеглов представился.
Из беседы с директором выяснилось, что весь день двадцать седьмого июня Бобров находился на работе и ушел домой около семи вечера.
— А вы не могли бы нам его показать? — попросил Щеглов.
— К сожалению, сейчас Бобров отсутствует. Вы ведь понимаете, товарищи, что, помимо работ непосредственно в магазине, наши грузчики должны разгружать мебель при доставке ее населению. — Директор, казалось, извинялся перед товарищами из МУРа.
— Вот как? — Щеглов весь напрягся. — И как длительны бывают эти отлучки?
— Бывают весьма длительны, — уклончиво ответил директор Мормышкин.
— Так, значит, и двадцать седьмого Бобров отлучался? — с надеждой спросил следователь.
— Нет, — на этот раз уверенно ответил директор. — Я могу совершенно точно сказать, что тот день Бобров, как ни странно, безвыездно провел на работе и в развозке мебели не участвовал.
— Странно? Почему же?
— Понимаете ли, — директор замялся, — обычно грузчики рвутся в такие поездки — подкалымить можно где-нибудь на стороне, да и с клиента лишний червонец взять никто не помешает. Но в тот день Бобров сидел в магазине, это могут подтвердить многие из наших работников.
Щеглов в недоумении поскреб затылок. Выходит, у Боброва стопроцентное алиби. В профессора Красницкого стрелял не он. Но именно его безупречное алиби окончательно укрепило Щеглова в мысли, что Бобров, если и не принимал личного участия в преступлении, то, по крайней мере, активно помогал готовить его. Действительно, не слишком ли явно пытался Бобров подчеркнуть свое алиби, отказываясь от выгодных поездок? Ведь для создания алиби совсем не обязательно было сидеть в магазине у всех на виду, достаточно было заполучить в свидетели шофера или, в крайнем случае, клиента — и алиби было бы столь же безупречным, но куда менее броским. Да, здесь Бобров перегнул палку. Но если не Бобров, то кто же? Кому он передал храповское ружье?
— Разве вас не интересует, товарищ Мормышкин, причина нашего интереса? — спросил Щеглов, пристально разглядывая маленького директора. — В подобных случаях люди обычно сгорают от любопытства.
Директор хитро улыбнулся, сощурив свои маленькие глазки.
— Я, знаете ли, в дела органов не вмешиваюсь. Раз интересуетесь, значит, так надо. Если же вы сочтете возможным сообщить мне что-нибудь, то это вы сделаете сами. В таких случаях я предпочитаю придерживаться пассивной позиции.
— Разумный подход, — согласился Щеглов. — И часто у вас бывают такие случаи?
— Да бывают, — уклончиво ответил директор. — Только все больше по линии ОБХСС. Мебель, знаете ли… А вот и Бобров! — вдруг воскликнул он, тыча пальцем в окно.
Прямо перед окном остановилось грузовое такси. Из него вывалился здоровенный детина под два метра ростом и вперевалку направился к магазину. Щеглов невольно нащупал пистолет в кармане. «Вот так бугай! — с непонятным чувством подумал он. — Такому место как раз в порту».
— Вы разрешите нам побеседовать с ним? — попросил директора Щеглов. — И если можно, здесь, в вашем кабинете.
— Конечно, конечно! — вскочил Мормышкин. — О чем речь!
Он приоткрыл дверь и крикнул кому-то:
— Петрович! Скажи Боброву, что я его жду!
Через минуту вошел Бобров. Руки и плечевой пояс его были настолько развиты, что он вполне мог бы выступать на соревнованиях по культуризму — и наверняка вышел бы в лидеры. Но то, что возвышалось у него над плечами, производило впечатление совершенно потрясающее. Маленькая голова венчала толстую мускулистую шею, и все вместе это — то есть шея с головой — напоминало некий обрубок с торчащими в разные стороны ушами и коротким ежиком жестких, как проволока, волос.
— Вызывал, шеф? — неожиданным тенором спросил Бобров и настороженно покосился маленькими глазками на двух незнакомцев.
— Вызывал, Бобров, вызывал, — ответил директор магазина. — Вот эти два товарища из уголовного розыска желают с тобой побеседовать… Мне выйти? — обратился он к Щеглову.
— Если вас не затруднит.
— Конечно, конечно! Я же все понимаю…
Директор вышел, осторожно прикрыв за собой дверь, а Бобров, не дожидаясь приглашения, развалился в отчаянно заскрипевшем кресле шефа.
— Вы Бобров Михаил Павлович? — начал Щеглов.
— Да, я Бобров Михаил Павлович, — ответил тот, закуривая. — О чем же вы хотели со мной побеседовать, товарищ начальник?
Щеглов решил действовать напролом.
— Вы подозреваетесь, гражданин Бобров, — резко произнес он, — в убийстве некоего профессора Красницкого…
Щеглову показалось, что Бобров вздрогнул, но уже в следующий момент мебельный грузчик нагло ухмылялся и пускал дым в потолок.
— Продолжайте, — произнес он фамильярным тоном, — я люблю слушать про убийства и вообще всякую детективную дребедень. Особенно про Жеглова с Шараповым.
— Не паясничайте, Бобров, — строго сказал следователь Щеглов, — вам это не поможет. Если вы невиновны…
— А, так вы еще сомневаетесь! Нет уж, я сознаюсь сразу: да, я убил и этого вашего профессора, и еще с десяток других, а заодно трех академиков и четырех депутатов Верховного Совета. Нет, вру, — пятерых! Точно, пятерых!.. — Глаза Боброва постепенно наливались кровью; вдруг он вскочил и заревел: — Вы что, думаете, вам все позволено?! Не те сейчас времена! Честного трудового человека обвинять в убийстве! Пролетария, можно сказать! И в то время, когда враги перестройки снова поднимают головы, когда преступность растет не по дням, а по часам, когда мафия проникла во все сферы нашей жизни, а от рэкета нет покоя ни днем, ни ночью!.. Не позволю!!
Щеглов молча выслушал этот монолог оскорбленного достоинства и спокойно спросил:
— Вам знаком человек по имени Алфред Мартинес?
Бобров застыл на полуслове и вытаращился на Щеглова, забыв закрыть рот. Вся спесь с него слетела буквально на глазах. Вопрос следователя застал его врасплох. Он шумно выдохнул и рухнул в кресло.
— Впервые слышу, — ответил он тихо, но Щеглов все же уловил в его голосе некоторые нотки растерянности. — Нельзя же так, товарищи… — попытался было продолжить игру Бобров, но осекся и махнул рукой.