Андрей подходил несколько раз, стоял рядом, но чего-либо сказать не решался — уходил. Принес стакан воды и кофе. Татьяна не притронулась к воде, встала, прошла к холодильнику, достала замороженную водку. Щедро налила стакан ледяной тягучей жидкости и стала пить залпом. Пила до тех пор, пока не стала задыхаться, а из глаз покатились слезы. В желудке сразу потеплело, а голова словно заполнилась туманом. Татьяна на несколько секунд присела на стул, потом пошла в комнату.
— Ты есть хочешь? — спросила она у Андрея.
— Не беспокойтесь, там замороженная пицца есть. Если что — подогрею.
— Я не беспокоюсь. Мне просто надо чем-то заняться. — Она села на диван рядом с ним. — Может, тебе что-нибудь приготовить? Что ты любишь?
Андрей немного подумал, сказал неуверенно:
— Может, гуляш с картошкой?
Татьяна вспомнила, что в холодильнике осталась хорошая говядина. Она с готовностью встала.
— Хорошо. Тебе картошку как сделать?
— А как вам нравится?
— Мне все равно. Я же сказала.
— Тогда пюре.
Татьяна с готовностью пошла на кухню, достала мясо, стало очень-очень аккуратно, так, словно делает большое и важное дело, его резать. Сзади подошел Андрей. Татьяна чувствовала, как он стоит и смотрит на нее.
И вдруг — он ее обнял.
Татьяна изумленно обернулась и встретилась с его глазами — он смотрел не дерзко, не выглядел завоевателем. Он ожидал, что Татьяна оттолкнет его. Она даже растерялась — мужчины целуют в первый раз совсем с другим видом. А он именно ее поцеловал.
Татьяна не была возмущена. Просто удивилась. Она просто тихонько отстранила его и вновь повернулась к своей работе.
— Не нужно меня утешать, — сказала она без тени злости. — Но все равно спасибо.
Ни слова не говоря, он вышел на веранду. А Татьяна продолжала думать о своем.
«Молодой охранник, — думала она. — Симпатичный. Даже, я бы сказала, красивый. И в прекрасной форме. И именно его нанимает для меня Кантор. Зачем? Да все понятно — он мечтал, чтобы я переключилась на него. Хитро, но не придерешься. Типично в духе Кантора».
Грудь вновь затопил гнев. Злой, сумасшедший гнев, от которого можно было сойти с ума. Татьяна открыла шкафчик и методично, одну за одной, начала разбивать тарелки. Пришла в себя она только после того, как вся хозяйственная утварь, в том числе и небьющаяся, лежала на полу. Татьяна смотрела на хаос, который натворила за несколько минут, и в ее голове вихрем пронеслась мысль: «А почему бы и нет?»
Эта мысль была настолько неуловимой, что Татьяне пришлось сесть на стул и сосредоточиться: «О чем это я сейчас подумала?»
И она вспомнила Андрея. Мысль повторилась: «А почему бы и нет?»
Теперь она поняла, о чем подумала. Это было слишком… слишком ненормальным, что ли. Она мысленно поставила свое желание в дальний угол комнаты и издалека его рассматривала. Нет, это невозможно, он — молодой парень, практически мальчик. А она только что рассталась с мужчиной своей мечты. Ей положено страдать. К тому же она старше на восемнадцать лет. На рынке Андрея назвали ее сыном… Но она ему понравилась! Татьяна помнила взгляд охранника, когда шла из бассейна.
Теперь Татьяна стала вспоминать этот взгляд и то, как он покраснел, снова и снова. И это доставляло ей удовольствие. А потом она вспомнила, как Андрей обнял ее. И потом — поцелуй. Странное дело, только сейчас, при воспоминании об этом, по ее телу словно пробежал ток — тогда она была слишком погружена в себя. После этого открытия она с каким-то восторгом начала прокручивать в голове эти короткие мгновения объятий. И вспомнила его взгляд.
Андрей сидел в шезлонге перед бассейном. Она подошла и положила руку ему на плечо. Он не обернулся, только накрыл ее руку своей. Рука была широкой и теплой. Потом он притянул ее к себе и легко посадил на колени. Некоторое время они просто смотрели друг на друга — Татьяна видела свое отражение в его черных зрачках, окруженных светло-зеленой радужкой. Они поцеловались.
Позже, вспоминая этот поцелуй, Татьяна думала только о том, насколько он показался ей целомудренным. Да Андрей и был таким — целомудренным и одновременно неудержимо страстным.
Утром она проснулась, когда он уже спал. На цыпочках побежала в ванну — надо успеть накраситься, пока Андрей не проснулся. Он не должен видеть морщин и мешков под глазами. Она посмотрела в зеркало и не узнала себя — оттуда на нее смотрела Татьяна, только помолодевшая лет на десять, со сверкающими глазами. Она очень долго любовалась собой, корча разные гримасы, словно фотографируясь для модного журнала. Потом заскочила в ванну и включила на всю душ. И ей потребовалось контролировать себя, чтобы не запеть.
Интересно, почему одни мужчины способны делать женщину счастливой, а другие — нет? Она любила Кантора, страстно, самозабвенно, но никогда после ночи, проведенной с ним, она не была такой счастливой, легкой и молодой. Наоборот, каждое утро, когда они расставались, Борис словно втыкал в ее сердце невидимую иголку.
Андрей же просто казался ей «эпизодом», который она еще вчера не собиралась повторять. Они ничего не обещали друг другу, ни о чем не говорили. У них вообще не было ничего общего. Но, стоя под струями воды, она чувствовала, что с ней что-то происходит. Уже выключив воду, она поняла, что с ней случилось. Все иголки, которые остались от Бориса, высыпались из ее сердца, и вода унесла их прочь.
Андрей был в Израиле первый раз, и Татьяна решила показать ему Тель-Авив. Дворец независимости, торгово-развлекательный комплекс «Мигдаль-Опера» на набережной, небоскребы «Азриели», «Синематека», Тель-Авивский музей сценических искусств на бульваре Шауль ха-Мелех, живописные кварталы Неве-Цедек и Дизенгоф, музей Земли Израильской, художественная галерея Бруно Гэллери, а также дома-музеи поэта Хаим Нахман Бялика и Давида Бен-Гуриона.
Потом можно было посидеть в одном из тех многочисленных ресторанчиков, которые так похожи на советские заведения — официантки в возрасте, шашлыки по-карски, салат столичный, заливное, цыпленок табака, пельмени в горшочке. И соответствующая музыкальная программа: старые советские песни.
Татьяна скучала по своеобразному шику советских ресторанов и с удовольствием посещала бы в России подобное заведение. Но в Екатеринбурге такого не было. Любая вокзальная кафешка стремилась назвать себя «Венецией» и преподнести сухую отбивную с гордым названием «Грезы Неаполя».
В Москве была та же ситуация. Почему-то в России, кроме до невозможности невкусного «Русского бистро», ресторанов с русской кухней было мало. А и тех, что существовали, — цены, рассчитанные в основном на иностранцев, просто зашкаливали.
Россию сейчас кормил Кавказ: заведения с азербайджанской, армянской, грузинской и прочими кухнями пестрели на каждом шагу. На каждом углу стояли палатки с чебуреками, самсой и шаурмой.
«Куда делись русские?» — спрашивала Татьяна у подруги.
«Уехали за границу либо на окраины Москвы. Многие сдают квартиры — это очень выгодно», — отвечала подруга.
В своей бывшей квартире на Малой Грузинской Татьяна каждый день просыпалась от громких кавказских мотивов, перемежаемых устаревшей дискотечной музыкой — соседи сверху жили громко. Ее дом походил на горный аул — соседки по коридору целый день перекрикивались через открытые двери.
Бродя с Андреем по израильским улочкам, она понимала, куда русские отправились из Москвы: все они, казалось, жили теперь здесь.
Вечером Татьяна с Андреем возвращались на виллу Кантора и почти до утра занимались любовью. Глухая боль, вызванная предательством Бориса, еще иногда бушевала в душе Татьяны, но постепенно проходила, таяла под большими теплыми руками Андрея. Эта была неделя без времени, без распорядка, без мыслей. Татьяна раньше слишком много думала, иногда, даже уставшая до невозможности, она не могла заснуть до утра, перебирая ситуации, людей, события и конечно же думая о Канторе. Теперь она отдыхала. Она позволила себе быть глупой и… чувственной. Теперь, когда они шли с Андреем, взявшись за руки, почти все мужчины оборачивались ей вслед. Она понимала их взгляды, но ей было даже лень гордиться. Впервые в жизни она была «глупой-глупой самкой». Татьяна удивлялась себе, не понимая, что внутри она очень по-женски мудра.
Кантор звонил несколько раз. Говорил, что все в порядке, что он работает. Постепенно после его звонков у Татьяны стало появляться недоумение — как раньше она могла быть рядом с этих сухим надломленным деревом. В первые дни она еще пыталась разобраться в своих чувствах. Потом ей стало лень. Все утонуло в ленивом блаженстве. Татьяна не признавалась себе, что впервые в жизни встретила мужчину, который удовлетворял ее. Не признавалась потому, что возник бы вопрос: а что было все эти годы до него? Почему она мирилась с таким положением вещей, с такими мужчинами? Почему секс с Борисом, торопливый, малочувственный, с заученными раз и навсегда движениями, принимала за любовь?
Да потому что на самом деле в мире очень мало настоящей любви. А любить хочется. И тогда человек создает себе химеры под названием «любовь», «страсть», «желание», и они порой навсегда берут его душу в плен. Татьяна, сама не понимая этого, уничтожала химеру любви к Борису. Потому что к ней пришла настоящая любовь.
Через неделю, ночью, позвонил Кантор. Он был почти на грани истерики.
— Таня, Зайцева убили!
Татьяна почувствовала незнакомое ранее чувство: она была раздражена звонком Бориса.
— Как убили? Подожди, успокойся.
— Он умер в СИЗО. Такова официальная версия. Но этого не может быть, наверняка убийство. Мне не дают никакой информации, я… я не знаю, что делать.
— Подожди, Борис, успокойся.
— Таня, прошу тебя, вылетай первым же рейсом. Ситуация выходит из-под контроля. Я все тебе расскажу на месте.
Татьяна посмотрела на Андрея. Он проснулся, открыл глаза.
Перед Татьяной промелькнули кадры: она вскакивает с кровати, собирает сумку, как бешеная мчится в аэропорт, томится в зале ожидания, перелет, посадка, встреча с Кантором. СТОП. Где место Андрея в этом фильме?
— Может, не стоит вскакивать среди ночи и мчаться в аэропорт? Разузнай все получше, я прилечу потом. — Татьяна не узнавала себя. Она не откликнулась на зов Бориса?
В трубке на несколько секунд воцарилось молчание.
— Татьяна, но ты нужна мне. Мне плохо, я дезориентирован, мне нужен твой совет.
— Давай поговорим по телефону. Утром. Я хочу спать.
— Таня, но мне нужна помощь!
Она вспылила:
— Борис, дорогой, разве я не просила тебя не ехать в Москву? Разве я не предупреждала тебя, что сейчас разумнее все бросить? Раз поехал — расхлебывай все сам. Ты взрослый мальчик. Пока.
И добавила про себя, отключив телефон: «Спрашивай совета у своих шлюх!»
Татьяна положила телефон на тумбочку. Сердце бешено колотилось. Раньше она никогда не поступала так. По крайней мере, с ним. Несколько мгновений она ждала: не появится ли настойчивое желание включить телефон, позвонить ему и повиниться. Сердце стучало на всю спальню: «Бух, бух, бух». Она чувствовала себя, словно раб, который давно ушел от скверного хозяина, но, случайно встретив его, почувствовал необходимость ему подчиниться.
Андрей, полусонный, приподнялся, обнял ее. И она приникла к нему, расслабилась и через две минуты напрочь забыла о Борисе.
Но Кантор не отпускал ее. Он начал звонить на мобильный Андрея. Охранник вопросительно посмотрел на Татьяну. «Отключи телефон», — прошептала она одними губами. Андрей нажал кнопку «отбой».
Татьяна хотела включить телефон утром, но так и не вспомнила про него. Все утро они продурачились с Андреем, потом они полезли в бассейн, устроив и там небольшое «китовое побоище». Потом Андрей сбегал в дом за фотоаппаратом, и они стали фотографировать друг друга с дурацкими рожами. Потом немедленно, просто немедленно нужно было напечатать фотографии, и они поехали в город.
Вернулись они под вечер с несколькими бутылками портвейна (почему-то этот город «пробивал» Татьяну на ностальгию) и парной свиной вырезкой. Решили делать шашлыки. Татьяна принялась мариновать мясо. Хотя считается, что хороший шашлык может приготовить только мужчина, она думала об этом иначе.
Пока мясо мариновалось, они с Андреем занялись любовью — не успели даже подняться в спальню: все произошло здесь же, на кухне.
Когда Андрей ушел разжигать угли, Татьяна вспомнила о том, что она так и не включила мобильный телефон. Удобно усевшись, она решила прослушать голосовую почту.
Первое сообщение: 04.30 — «Татьяна, позвони мне!» Требовательный голос. Кантор. Сообщение записано через несколько минут после того, как он ей позвонил.
Второе сообщение: 04.42 — «Черт возьми, что у вас там происходит? Позвони мне!» Это сообщение Борис записал после того, как Андрей отключил свой мобильный. Потом долгое затишье, вероятно, Кантор размышлял.
05.53 — «Татьяна, пожалуйста, перезвони мне. Мне нужно кое о чем тебе сообщить. Если не хочешь приезжать — не надо. Только перезвони мне».
08.29 — «Я знаю, у тебя есть причины на меня обижаться. Прости меня. Давай поговорим спокойно — мы же взрослые люди. Прошу тебя, позвони мне прямо сейчас, заяц. Мне плохо без тебя».
Татьяна усмехнулась — он уверен, что она не спит и ждет его сообщений. Ну что же. Возможно, еще неделю назад все так и было бы.
И последнее сообщение от него.
10.40 — «Тань, я сейчас выезжаю. Если что — звони на второй мобильный. Пока. Целую».
А потом, неожиданно, сообщение от Тренина.
11.10 — «Танюш, ты чего отключилась? Как услышишь, сразу набери меня». Голос растерянный.
12.20 — «Срочно со мной свяжись». Коротко и отчетливо. Слышно, что Яков находится в таком месте, где говорить неудобно.
Потом до самого вечера — тишина.
Обеспокоенная Татьяна набрала мобильный Тренина.
«Абонент недоступен». Дома его тоже не оказалось. Она набрала екатеринбургский офис. Секретарша сообщила, что последний раз разговаривала с Яковом Севастьяновичем вчера вечером.
Мобильный Кантора тоже не отвечал. Тогда она набрала второй, «личный» номер Кантора, который он использовал для связи с близкими, и никогда не отключал.
— Слушаю, — сказал хриплый мужской голос, не принадлежащий Борису.
— Простите, не туда попала! — Татьяна отключилась и вновь набрала тот же номер.
Ей снова ответил чужой голос.
— Простите, а можно услышать Бориса Кантора? — спросила Татьяна, замирая от волнения.
— А кто его спрашивает?
Татьяна вспомнила, что высвечивалась на дисплее канторовского телефона под ником «Заяц».
— Простите, а вы кто такой?
— Майор Станислав Брилин. Управление по борьбе с организованной преступностью, — представился мужчина. — Можно узнать ваше имя?
У Татьяны в душе все моментально оборвалось.
— Кокушкина. Татьяна Кокушкина. А что случилось?
— Здравствуйте, Татьяна Леонидовна. Вы, пожалуйста, не волнуйтесь…
— Что случилось? — закричала она.
— Дело в том, что Борис Кантор обнаружен сегодня утром во дворе своего дома. Он убит выстрелом в голову.
— Как убит?
— Он скончался на месте до прибытия «скорой помощи». Выстрел произошел приблизительно в десять пятьдесят утра.
— Не может этого быть. Он говорил со мной за десять минут…
— О чем шел разговор?
— Это сообщение в голосовой почте. Он сказал, что выходит из дома.
— Да. Именно после того, как он вышел из подъезда и направился к своей машине, и был произведен выстрел.
— Кто стрелял? Его поймали?
— Стреляли с чердака напротив. Но никого обнаружить не удалось — снайпер ушел.
Все сказанное не помещалось в голове у Татьяны. Она вспылила:
— Скажите, «майор», это шуточки Кантора? Он сидит рядом и смеется? Мстит мне за то, что я не приехала?
В трубке повисло секундное молчание.
— Боюсь, что нет, Татьяна Леонидовна, — сказал майор. — А приехать вам не помешало бы. Нам нужно снять с вас свидетельские показания.
Именно эти слова — «свидетельские показания» — вдруг убедили Татьяну, что в трубке говорят правду. Она сразу сникла.
— Когда мне нужно приехать? — спросила она почти шепотом.
— Чем скорее, тем лучше.
Татьяну словно придавила вся несправедливость мира. Так нечестно. Еще пять минут назад она была счастлива, они с Андреем хотели дарить шашлыки и пить вино, смеясь, как молодые боги, а тут раз — «огнестрельное ранение», «свидетельские показание», серый московский снег, гарь, длинный коридор кабинетов и кто-то, кто убил Бориса.