Трудно быть богатой - Жукова-Гладкова Мария 9 стр.


— Я не обязана перед вами отчитываться, но раз уж так складывается ситуация… — начала я, глядя на толстяка снизу вверх.

— Ты мне зубы не заговаривай!

— Вы, как я вижу, поклонник моего таланта…

— Какого еще таланта?!

— Литературного, — ответила я невозмутимо. — Я — Эросмани. Как вам «Кобелиная похоть»? Я как раз сегодня получила гонорар за следующую вещь, правда, ориентированную на другую читательскую аудиторию. «Розовые страсти — 2». Вот оттуда и баксы, если вас это, конечно, касается. Вы, кстати, кто такой?

Толстяк опешил, гоблин даже снял ногу с моего тела и уставился на меня, выпучив глаза.

— А сюда я заезжала, чтобы подарить бывшему мужу авторский экземпляр очередного романа. Мы ведь с Лешей Багировым в свое время были женаты. У нас детей двое. Может, слышали?

Гоблин, державший в руках мою сумку, вновь сунул туда нос и нашел визитки. Совершенно обалдевший после знакомства с ними, он затем извлек мое водительское удостоверение и сообщил патрону:

— Багирова Ольга Викторовна. И фотка ее.

Два гоблина и их хозяин изобразили три вопросительных знака. Весьма колоритных, хочу отметить. Патрон пришел в чувство первым, даже сделал попытку помочь мне встать, но вместо этого не удержал равновесия и сам грохнулся на меня. Я дико взвыла, приняв на себя подобную тушу, а толстяк, по-моему, не особо расстроился, как раз наоборот. И дал волю рукам. Я разозлилась не на шутку — и выпустила коготки, проведя пятерней по щеке толстяка, в процессе высказав все, что о нем думаю. Толстяк заверещал, гоблины принялись его с меня стаскивать, я им помогала, пытаясь его столкнуть, но толстяк не желал отрываться от моего тела, несмотря на расцарапанную физиономию. По ходу дела я поработала над его второй щекой.

Наконец гоблины смогли поднять хозяина, я тоже вскочила, направилась к своей сумочке, которую один из телохранителей бросил на асфальт, собрала вновь рассыпавшиеся купюры, пересчитала их, убедилась, что гоблин себе ничего не прикарманил, достала из сумки ключи от машины и целенаправленно пошла к «запорожцу».

— Эросманя! — завопил мне вслед толстяк. — То есть Оля! Ольга Викторовна!

Я не поворачивалась.

— Олечка, я хочу пригласить вас поужинать, чтобы загладить свою вину! Олечка, вы согласитесь со мной покушать? Я знаю одно очень хорошее место. Я уверен: вам там понравится. И вы его потом в романе сможете описать. Как раз по вашей теме.

— Да пошел ты! — бросила я через плечо, села в «запорожец», но тут же поняла, что пока «мерс» не развернется, мне из двора не выехать.

Из дома так никто и не вышел. Что задумала эта старая партийная сука?

Я открыла дверцу рядом с водительским местом, высунулась и крикнула ближайшему гоблину, чтобы отогнал машину. Тот посмотрел на хозяина.

— А вот мы тебя и не выпустим! — сально заулыбался толстяк. — Только вместе со мной!

Его обезьяньи ужимки, видимо, следовало воспринимать, как кокетство, но меня они не впечатлили, а только разозлили. Я вспомнила, что у меня под передним креслом пассажира валяется большой гаечный ключ, который я туда положила, помня об истории на шоссе. Инструмент сейчас пришелся очень кстати.

Оставив сумку в машине и прихватив гаечный ключ (пистолет, на который Лешка выделил деньги, сейчас был бы еще более кстати), я вылезла из «запорожца» и сделала два шага в сторону «мерседеса». Гоблины почему-то сразу же догадались о моих намерениях.

— Сейчас! Сейчас!

Водитель плюхнулся за руль и в самом деле отогнал машину к дому. Толстяк все это время вопил, сотрясая воздух кулаками и угрозами в мой адрес и топая ногами.

И тут я наконец вспомнила. Это же депутат нашего законодательного собрания, Жириновский местного разлива. Во времена начала своей политической карьеры, которая совпала со временем появления «600 секунд», он не единожды был заснят Невзоровым с голой задницей в прямом и переносном смыслах. Однако, это не помешало непотопляемому господину продвигаться все выше и выше на политический Олимп, а возможно, даже и способствовало продвижению. На последних губернаторских выборах он даже баллотировался и на этот пост, только народ решил, что обойдется без такого губернатора. В народе также ходили слухи, что нечист на руку и при виде денег словно теряет рассудок. Взяв, отдать не может. Может, поэтому так и отреагировал на мои рассыпавшиеся баксы? Хотел сцапать?

Чтобы как-то прервать поток, лившийся из депутата (кто его только выбирал?! Или наличие электората толстяка свидетельствует о количестве сумасшедших в нашем городе?), я совершенно спокойным тоном поинтересовалась, как долго господин намерен производить шумовые эффекты, мешая горожанам спокойно жить и работать.

Депутат мне не ответил. Зато ответила непонятная волосатая личность, появившаяся во дворе, как джинн из бутылки.

— Смерть от молодой красивой женщины, — волосатик склонился над моей рукой с гаечным ключом и поцеловал ее. — Ну разве у вас не возникает желания его убить?

В первое мгновение я опешила, переключив свое внимание с депутата на волосатика, а потом поинтересовалась, кто он такой и откуда взялся. Волосатик взмахнул тонкой рукой и извлек из нагрудного кармана журналистское удостоверение. Я имела честь беседовать с представителем желтой прессы, а если быть абсолютно точной, то самого нашего известного еженедельника — «Городские скандалы и сплетни».

— Я хотел бы взять у вас интервью, уважаемая Олечка, — продолжал журналюга. — Или Эросмани?

— А у кого именно вы хотите взять интервью: у Ольги или у Эросмани? — прямо посмотрела я на волосатика.

Он задумался на мгновение и ответил:

— У Ольги. Я не думаю, что госпожа Эросмани будет так интересна нашим читателем. Да и, признаться откровенно, коллега по перу, наше издание очень уважает тайну псевдонима. А вы ее тщательно скрываете. Не совсем понятно, почему открыли ее этому… ну, вы понимаете кому.

Я улыбнулась.

— Так почему?

— Сразу ничего другого не пришло в голову. Но обычно я не представляюсь.

— Тайну псевдонима мы сохраним. Я даже сделаю ответный жест, чтобы показать дружественность намерений.

Передо мной стоял один из самых скандальных журналистов всех времен и народов Матвей Голопопов. В миру он, правда, был Александром Ивановым, как я успела прочитать в удостоверении.

Матвей Голопопов обожал демонстрировать народу голые задницы героев своих репортажей. Откуда он набирал столько информации, сказать не могу, однако его еженедельник выиграл все суды. А возбуждали иски против них чуть ли не каждую неделю — причем, после выхода статей Голопопова, обычно сопровождавшихся самыми скабрезными снимками. Но информация всегда была достоверной, и в судах всплывали дополнительные пикантные детали, которые редакция не ставила в первый номер. А потом выходило продолжение статей, где Матвей Голопопов в подробностях докладывал читателям о результатах судебных процессов и о том, что он вначале думал немного подретушировать образ политика, актера, модельера и прочих (думая в первую очередь о читателях, а не героях репортажей), но раз уж те оказались такими сутяжными типами, он не намерен скрывать от читающей публики ни одной детали. И не скрывал.

— Оля, может, мы с вами поговорим в другом месте? — спросил меня Александр, он же Матвей. — Вы меня подвезете?

Я кивнула, мы загрузились в машину и быстренько покинули двор. Обалдевший депутат и гоблины остались стоять рядом с «мерседесом».

— А вы не на машине? — уточнила я, выезжая на проспект.

— На машине, но я ее потом заберу.

— Куда вас везти? — спросила я.

— Куда угодно, — сказал Саша-Матвей. — Я просто хочу задать вам несколько вопросов. Может, выпьем где-нибудь кофе? Заверните вон там, — он показал рукой. — Свожу вас в один приятный бар.

Я припарковала «запорожец» и мы с Сашей-Матвеем спустились в тускло освещенный зальчик, где, как оказалось, его хорошо знали.

— Только кофе? — уточнил Саша-Матвей.

— Лучше чего-нибудь попрохладнее, — призналась я. — Апельсинового соку, например.

Он кивнул и вскоре вернулся к столику, взяв сок мне и пиво себе.

— Вы курите?

Я покачала головой.

— Не возражаете, если я?..

Я опять покачала головой и улыбнулась. Саша-Матвей производил на меня самое благоприятное впечатление, хотя типаж хиппи никогда не привлекал. У меня вообще было странное ощущение: мне казалось, что я общаюсь с очень порядочным человеком. Но если вспомнить, где он работает…

— Готов для начала ответить на ваши вопросы, Ольга, — журналист очень приятно улыбнулся.

— Что вы видели или слышали из случившегося во дворе?

— Все, — просто ответил Саша-Матвей. — Все заснято на пленку.

Я охнула.

— Успокойтесь, — он накрыл мою руку своей сухой ладонью. — Нас интересовали не вы, а Жирный. Ваши ножки, конечно, будут фигурировать в газете и производить впечатление на читателей, — он хитро улыбнулся, — и ваша ручка, царапающая Жирному физиономию… И его телохранитель, сующий свой рубильник в вашу сумку… Во всей красе покажем слугу народа с приближенными, у которых при виде денег, причем любых, сразу же срабатывает хватательный рефлекс. Народ любит видеть подтверждение своих подозрений. А что наш народ думает о своих слугах? Вот и получит очередное подтверждение. Читайте следующий выпуск, Оля.

— Обязательно, — ответила я, все-таки не стопроцентно поверившая, что мой светлый лик не появится в скандальной хронике.

Саша-Матвей, словно прочитав мои мысли, сообщил, что давно хотел со мной познакомиться. Его еженедельник и он сам не первый год интересуются Надеждой Георгиевной и компанией. Более того, ни одна из квартир в доме с аркой не принадлежит моей бывшей свекрови. Надежда Георгиевна скупила лишь три дома. В квартире над аркой постоянно дежурит кто-то из журналистов, естественно с фотоаппаратом и видеокамерой. Самого Сашу-Матвея вызвали, когда приехали мы со свекровью.

— Я не ожидал увидеть там вас, Ольга.

Я в свою очередь спросила, стоила ли покупка или аренда квартиры напротив дворика Багировых тех денег, которые пришлось потратить.

Саша-Матвей кивнул.

— Вы, наверное, читаете не все наши выпуски, — сказал он.

Я в самом деле читала не все, а только те, которые в дом приносил свекор.

— Один ваш бывший муж чего стоит, — продолжал журналист. — Он у нас фигурировал уже раз десять. Потом во дворик приезжают разнообразные гости. Ну, мы и стараемся по мере сил…

Я не могла понять, как моя свекровь все это допускает. Неужели она и ее служба безопасности не пронюхали, где у них разместились троянские кони? И как партнеры-герои скандальных публикаций не послали Надежду Георгиевну по известному русскому адресу?

— Мы же не сообщаем, что такой-то такой-то приезжал вести переговоры с уважаемой госпожой Багировой. Это никому не интересно. Интересно другое. Как бьют машины под этой чертовой аркой, как выскакивают из них с соответствующими выражениями лиц… Мы все это фотографируем и еще даем стенограммку, с купюрами, конечно. Даже в нашей газете не все можно напечатать из произносимого уважаемыми в городе людьми. Даем свои смешные комментарии. Например, высказываем предположение, что дядя поехал к юной леди, пока жена вела переговоры с банком о предоставлении кредита, торопился, чтобы успеть, врезался и вот… Так дядя даже доволен такому комментарию: с одной стороны, в глазах мужиков рейтинг повышается, с другой, в глазах жены невиновен, жене можно арку показать (если так не знает) и Надежду Георгиевну, которой принадлежат все квартиры в трех домах. Ехал на переговоры, а гады-журналюги отсебятину написали. Видишь, дорогая законная супруга, сколько у меня врагов. Никакой любовницы у меня нет и быть не может, поскольку думаю только о тебе, дорогая, и о нашем общем деле. И все довольны, включая читателей. — Саша-Матвей замолчал на мгновение, потом продолжил: — Людям интересно, как, например, двое высокопоставленных лиц пытаются разобраться, кому первому выезжать со двора, кто кому должен уступать дорогу… А танцульки у вашего бывшего! Он еще не переболел дискотеками. Любит их у себя устраивать. Мы и ставим оптику… Надежда Георгиевна про нас знает. Ее, кстати, мы не фотографируем. У нас нечто типа негласной договоренности. Ваша свекровь считает, что лучше мы, ловящие определенные кадры, чем другие. Других-то мы сами не пустим, и это ее очень устраивает. Она же понимает, что умному человеку, хорошо знакомому с раскладом сил и обстановкой в городе, этот двор дает представление о том, что делается в данный момент в Питере, и как определяется его политика. Можно за неделю не сделать ни одного снимка, но получить информацию, стоящую сотни тысяч долларов… Хотя у нас несколько другая специализация… Поэтому госпожа Багирова нас и терпит.

— И вам их предлагают? В смысле, сотни тысяч долларов?

— Регулярно, — с самым серьезным видом кивнул Саша-Матвей.

Я не стала спрашивать, берут ли журналисты эти взятки, но считала, что в большинстве случаев — нет. Иначе еженедельник просто перестал бы выходить. Или они работают на кого-то всемогущего? Если вникнуть в суть речи моего собеседника… С какой целью они все-таки купили или сняли там квартиру? Журналист намекал на… Или я стала слишком подозрительной?

Далее он сказал, что, узнав о моем существовании, удивлялся, как я попала в семью Багировых.

— Рассказать? — улыбнулась я.

— Нет, я все выяснил. Не знал только, что вы — Эросмани. Признаться, думал, что эти романы кропает мужчина. У вас скорее мужской стиль письма.

— Вы тоже читали? — удивилась я.

— Должен же я был ознакомиться. Кстати, а откуда у вас в сумке такие деньги? Я не верю, что ваша работа даже сейчас, при таких тиражах оплачивается подобным образом. Я ведь знаком с «кухней» не хуже вас.

— Надежда дала на одежку.

Саша-Матвей удивленно посмотрел на меня. Я сообщила про презентацию и даже показала приглашение.

— А… — протянул он. — Там от нас будет один паренек. Я не могу появиться. Не тот уровень мероприятия. — Он дотронулся до длинной пряди. — Если не возражаете, он вам представится… Обменяетесь информацией.

— Буду рада. Мне очень не хочется туда идти, — вдруг выпалила я. — А если там окажется хоть один нормальный человек…

— Серега абсолютно нормальный, — улыбнулся мой собеседник, потом неожиданно посерьезнел.

Он спросил, почему, по моему мнению, меня вдруг решили взять в компанию. Я не знала ответа на этот вопрос, более того, сказала, что не намерена работать в «Алойле», а идти на презентацию согласилась только из-за денег.

— Зря, — сказал журналист. — Эта змея ничего не делает просто так.

Тогда я спросила

Назад Дальше