— Погоди, Генри! Я отвергаю это обвинение!
Г. М. с тоской посмотрел на него поверх больших очков:
— Ох, сынок! Сбрось хоть на секунду свою публичную маску. Признай ужасное обвинение в том, что ты образованный и культурный человек. Ведь маску можно напялить снова в один миг, как делают люди в Англии. Вчера вечером в саду ты сбросил ее так неожиданно — и без очевидной причины, — что это меня потрясло. Помнишь?
— Да! Незачем сыпать соль на рану.
— Очень сожалею, сынок, но ты сам просил меня все объяснить. Ты в состоянии сбросить публичную маску достаточно быстро, когда увлечен воображением, литературой или… изучением словаря с какой-нибудь женщиной. Но я говорю не об этом. Ты пытался вспомнить, где видел раньше моего доброго старого учителя музыки. Между прочим, я не знаю, где это было, и не хочу знать. Но когда я спросил тебя, абсолютно ничего не имея в виду, как поживает водопроводный бизнес, ты выглядел таким виноватым и напряженным, словно я сказал: «Ага! Ты тайком голосуешь за республиканцев!» И ты быстро ответил: «Забудь. Боюсь, из меня не получился хороший водопроводчик».
Услышать от тебя такое, сынок, было то же самое, как если бы ты заявил, что видел красно-бело-синюю индейку в соломенной шляпе. «Черт возьми! — подумал я. — Это важно! Наверняка это связано с тем, как он стибрил или попытался стибрить панель с надписью кавалера!»
— Но он не мог проползти по водопроводной трубе и огреть по голове невежественный коп! — воскликнул синьор Равиоли. — И здесь нет водопроводная труба.
— Я к этому подхожу, — сказал Г. М. — Таковым было состояние моего ума, когда прошлой ночью — точнее, в половине четвертого субботнего утра — у моей кровати зазвонил телефон. Вирджиния сообщила мне, что произошло в Телфорде. Половину проблемы я уже решил. Ее рассказ помог решить две трети.
Согласно Мастерсу, который знает свое дело, когда речь идет о профессиональных уголовниках, исчезнувший Дженнингс был знаменитым специалистом по подлогам. По словам девочки, он мог подделать любую подпись — значит, любой почерк!
Присутствие Дженнингса, строго говоря, заполнило солидную часть пробелов. Он был профессиональный мошенник. А тебя, Билл, — Г. М. снова посмотрел на мистера Харви, — деньги абсолютно не интересуют. Ты легко их зарабатываешь и легко тратишь. Книгу из Британского музея ты украл не ради денег. Что еще говорил Мастерс о Прентисе Торне, он же Дженнингс?
Согласно тому, что я слышал, когда мы все, кроме Илейн Чизмен, обедали здесь, Том Брейс повторил сегодня утром за завтраком то, что сказал Мастерс. Если в дальнейшем я упомяну какое-нибудь доказательство, которое всплыло, когда меня при этом не было, просто помните, что я услышал о нем позже или, будучи стариком, сам до него додумался. Но ты это слышал.
Мастерс, сказал Том, заявил, что Дженнингс сидел в тюрьме в Соединенных Штатах. Очевидно, он намекнул, что некий Уильям Т. Харви мог знать его там, так как за завтраком Том предположил, что Дженнингс мог быть твоим клиентом.
Разумеется, ты это отрицал, а потом переменил тему так быстро, как умеет только добрый старый Бенсон, уставясь при этом на сахарницу.
Но мне это уже приходило в голову. Предположим, ты раньше знал Дженнингса. Предположим, ты приехал сюда, горя желанием заполучить эту стеклянную панель, но не вполне зная, как украсть ее, не лишившись навсегда привязанности дочери и зятя.
Здесь ты встречаешь бывшего мошенника. Если Цезарь Борджа[77] за клавесином помнит, я предположил, что Дженнингс добавил хлоралгидрат в кофе Тома в среду вечером. Хлорал действует незаметно. Даже если его принимают сознательно, то думают, что он не сработал, и больше ничего не помнят. Мне сразу пришло в голову, что и ты, и Дженнингс принадлежите к типу нервных, страдающих бессонницей людей, у которых всегда под рукой снотворное. Позже Дженнингс признался, что у него был хлорал. Дженнингс вполне мог польститься на крупную взятку, в чем он тоже признался… Что теперь терзает твою совесть, Билл?
— Когда я защищаю преступников в суде, — ответил мистер Харви без тени хвастовства, — они обычно не попадают в тюрьму.
— И это не дает тебе покоя?
— Не это, а Дженнингс! Единственное, чего я искренне стыжусь!
— В каком смысле?
— Я искушал его, Генри, и он не выдержал! Уверяю тебя, денег у него теперь достаточно. Если его не арестуют, он отправится в Канаду и начнет новую жизнь, как обещал. Но где он теперь?
— А ты не знаешь, сынок?
— Понятия не имею! — искренне ответил мистер Харви. — Томми говорил мне, что днем видел Дженнингса на лужайке, разговаривающим с Джинни и Томом. Но этого не может быть! Ты же знаешь, каковы дети, — Томми может искренне верить, что видел Генриха Наваррского в шляпе с белыми перьями, после той лжи, которую ты ему наплел. Джинни и Том это отрицают, а они законопослушные граждане.
«Цезарь Борджа», чью правую руку скрывала крышка клавесина, открыл рот для взволнованной речи. Но взгляд Г. М. пригвоздил его, как стрела, и он ничего не сказал.
— Угу, — мечтательно произнес Г. М. — Том Брейс — англичанин, сынок. Не будучи янки вроде тебя, он никогда не подумает о том, чтобы нарушить закон. Дженнингсу придется выбираться своими силами. Поэтому, ради бога, позвольте мне вернуться к тому, как я сидел и думал рано утром.
Самым поразительным фактом, от которого могли бы встать дыбом отсутствующие у меня волосы, являлось то, что Дженнингс был опытным специалистом по подлогу. Взгляни на окно позади тебя! Было бы несложно изготовить дубликат одной из стеклянных панелей. Почему? Потому что стекла в Телфорде отличного качества — в них нет трещин и завитков, которые часто можно видеть на более ранних стеклах елизаветинского периода. Достаточно аккуратно вырезать кусок стекла XVII века где-нибудь в доме — и можно продублировать отсутствующую панель.
Но талант Дженнингса мог позволить ему также продублировать каким-нибудь очень острым предметом надпись на стекле, идеально подделав почерк!
Синьор Равиоли, как он указал сам, был не дурак. Он, безусловно, понимал, к чему идет дело. Но это его не успокоило.
— Это понятно, сэр Генри! Но почему этот джентльмен вынуть чаша из сейф и поставить ее на стол? Первый раз он сделать это, когда здесь сидеть прекрасный молодой джентльмен, а второй раз — когда здесь сидеть невежественный коп! Два раза! Почему?
Г. М. покачал массивной головой:
— Это проще всего. Чтобы заставить всех думать то, что они подумали, — будто вся атака вора-призрака была нацелена на чашу и не имела никакого отношения к окну!
— А-а! — Лицо учителя музыки прояснилось.
— Этот тип, который мог бы добиться оправдания Иуды Искариота, отвлекая внимание от самых существенных деталей, ловко использовал ложные указания. Совсем как использовал их, правда менее эффективно, другой мой знакомый, чтобы отвлечь внимание…[78]
— Но я хотеть знать, — прервал синьор Равиоли, — как он входить и выходить из комната! Водопроводчики? Ба! Бах-бах-бах по свинцовая труба! Водопроводная или газовая труба? Какой от них толк?
— Никакого. Но вы подобрались близко к истине. Что напоминают вам слова «свинцовая труба»?
— Огреть ею коп!
— Нет-нет! Вы настолько одержимы… хм!., одним или двумя событиями, случившимися с вами в прошлом, Калиостро,[79] что не можете думать ни о чем, кроме того, как приятно, когда копа бьют по башке. Свинцовая труба… А как насчет освинцованного окна?
Синьор Равиоли вытянул шею, чтобы посмотреть на окно позади мистера Харви.
— За последнее время, — продолжал Г. М., — никакие два слова мы не слышали так часто, как этот термин «освинцованное окно». Беда в том, что большинство людей не задумывается о том, что он означает. Они смутно представляют себе родовые гнезда с девизами на гербах, забывая о самом важном моменте — что рама и все перегородки между продолговатыми стеклянными панелями таких окон действительно сделаны из свинца.
Целую неделю в этом доме работали водопроводчики. Уносили они с собой на ночь свои инструменты, как обычно? Нет, не уносили. Как упомянул за завтраком Том Брейс, он имел с ними крупный разговор, заставив их оставлять инструменты здесь, так как другой работы сейчас у них не было.
Не понимаю, как Тому удалось их убедить, — в наши дни единственный человек, не имеющий никаких прав, — это работодатель. Но он смог это сделать. Каким же инструментом, среди прочих, они, безусловно, располагали? Паяльной лампой, тупоголовые вы мои! Ее используют на свинцовых трубах. Направляя на них узкую, но мощную струю синего пламени длиной в несколько дюймов. Свинец становится мягким, как оконная замазка.
Помните, когда именно на эту змею Мастерса снизошло вдохновение, и он закричал, что знает, как был проделан трюк? Когда он наступил своими ножищами на инструменты, оставленные водопроводчиками на верхней площадке лестницы, ведущей в главный холл, и пнул паяльную лампу, прежде чем полетел вниз и шмякнулся башкой. Теперь смотрите сюда!
С мученическим видом Г. М. поднялся с высокого стула и приковылял к левому окну. Конгрессмен Харви, все еще раздираемый между интересом и страхом, стоял молча.
— Посмотрите на панель с надписью сэра Бинга Родона, — продолжал Г. М. — Вы уже видели ее, поэтому знаете, где она.
Он указал пальцем на продолговатую панель справа шириной чуть больше растопыренной мужской ладони; тяжелая металлическая ручка оконного шпингалета была зафиксирована в положении «заперто».
— Давайте представим, что вы стоите снаружи запертого окна и с горящей паяльной лампой. Пламя издает достаточно сильный звук, поэтому вы должны быть уверены, что находящийся в комнате крепко спит.
В принципе любой мог бы проделать трюк с паяльной лампой. Но только человек, обученный ремеслу водопроводчика или другой работе, связанной с паянием, мог осуществить его без всякого риска неудачи.
Почему? Ну, вообразите, что вы стоите снаружи. Вы направляете тонкую мощную струю пламени на три стороны панели — нижнюю и две боковые. Пламя размягчает свинец снаружи и внутри.
В то же время вы очень легко и быстро проводите струей пламени вдоль верхней стороны панели, лишь чуть смягчая свинец. Таким образом, эта сторона действует как дверная петля для трех полностью свободных сторон.
Снаружи вы нажимаете пальцем на стекло. Свободная по бокам и снизу панель открывается внутрь, придерживаемая верхней стороной, как петлей. Полурасплавленный свинец не течет, как вода, но может образовать зазубренную линию, если вы не будете держать пламя лампы прямо, ровно и устойчиво, и впоследствии на это могут обратить внимание. Вот где требуется опытная рука, причем время исчисляется секундами, а не минутами. Если сомневаетесь, спросите того, кто много работает со свинцом.
Теперь посмотрите на окно! Видите, как близко от панели находится металлическая ручка в положении «заперто»? Вы стоите снаружи, а окно начинается на расстоянии всего трех футов от земли. Вы не крупный мужчина с большими руками, как у Мастерса, а маленький и с маленькими руками, как у конгрессмена Харви.
Предположим, все, что вам нужно, — это оставить комнату запертой. Отлично! Протолкнув свободную панель внутрь на верхней петле, вы просовываете в отверстие руку и поворачиваете ручку, отпирая шпингалет. Потом вы открываете окно, влезаете внутрь и проделываете то, что вам нужно. Уход также не составляет труда.
Выбравшись наружу, вы закрываете окно и запираете его, снова просунув руку в отверстие. То, что вы должны сделать дальше, можно осуществить дюжиной способов. Но простейший из них — использование детской игрушки, которую мы все видели. Всего лишь пружинный пистолет, стреляющий в стену или картонную мишень легкими деревянными стержнями, похожими на карандаш, с маленькой резиновой присоской на кончике. Когда присоска попадает в цель, то давление воздуха крепко прилепляет ее к ней.
Вы придавливаете присоску к наружной стороне стеклянной панели и тянете ее на себя, снова смягчив свинец в случае надобности, пока панель не встанет на прежнее место, туго запечатанная.
Осуществленное воздействие вы можете скрыть, но вам придется действовать предельно тщательно. Этот парень, — Г. М. кивнул в сторону виновного, — оба раза работал в спешке. Если бы он действовал более осторожно, то мог бы полностью замести следы, как индеец Чинга… как бишь его… у Фенимора Купера. Но он торопился, и вы видели результат.
Направляя жаркое пламя на старый, почерневший от времени свинец, вы частично окисляете его, и он становится слегка серебристым. Вы можете вернуть ему первоначальную окраску с помощью обычной грязи, которую нельзя отследить — грязи в мире слишком много во всех смыслах, так что улику вы не оставите.
Но может быть, герцог Гандии,[80] — Г. М. указал пальцем на синьора Равиоли, — помнит, как мы были в этой комнате днем. Внезапно солнце вынырнуло из-за деревьев и осветило окно. Одна из перегородок панели сразу блеснула серебром.
Повторяю: рамы и перегородки между панелями освинцованных окон должны были почернеть от возраста. Кто-то слишком спешил, покрывая потревоженные перегородки грязью, чтобы они не бросались в глаза.
Итак, тупоголовые мои, вы стоите снаружи окна, которое только что закрыли наглухо с помощью стержня с присоской от игрушечного пистолета. У Томми был такой пистолет — дедушка купил ему его. Вы легко отрываете стержень от панели. Свинец застывает и твердеет, не оставляя никаких признаков проникновения через окно. Шпингалет опущен в гнездо.
— Corpo di Вассо! — воскликнул синьор Равиоли. — Я мог бы сделать это сам! Я бы хотеть попробовать, да?
— Нет! Оставайтесь на месте!
— Вы первый додуматься до этот фокус-покус с освинцованным окном?
— Да, за исключением конгрессмена Харви.
— Но как вы до этого додуматься? Конечно, вы помнить все показания. Но все равно, как вы суметь…
— Потому что я старик, — ответил Г. М. — Вся моя жизнь была посвящена разгадке таких фокусов и «чудес».
— Пожалуйста, можно я попробовать?
— Нет, сынок. Потому что вы все еще не понимаете, к чему это ведет. Все это вы должны были совершить, если бы вам требовалось проделать фокус только с запертой комнатой. Но нашему другу была нужна оконная панель с надписью, ради которой он и придумал весь свой план…
— Да, — прервал конгрессмен Харви, — и вот тут-то все пошло не так, как надо! Я сделал первую попытку в ночь со среды на четверг, когда здесь остался Том. Конечно, ты можешь догадаться, что Дженнингс приготовил для меня точный дубликат этой панели, того же размера вплоть до долей миллиметра и с точной копией надписи сэра Бинга Родона. Это была лучшая подделка Дженнингса.
Но труднее всего ему было не подделать почерк, а раздобыть кусок стекла, которое могло бы сойти за оригинал…
— Ой! — Г. М. повернулся к синьору Равиоли. — Гарибальди!
— В чем дело?
— Помните, что Дженнингс говорил Тому и Вирджинии днем? «Вы понимаете, в чем моя трудность, сэр и мадам. — Г. М., никогда ничего не забывавший, цитировал слово в слово. — Это то же самое, что с банкнотами. Сложность не в гравировке, а в бумаге. Нужно найти точную копию, иначе ничего не выйдет. Копия была в этом доме, только в другой его части — вы никогда не догадаетесь где, — и я ее раздобыл». Том и Вирджиния думали, что Дженнингс свихнулся, но…
— Он говорить о стекло! — воскликнул учитель музыки.
— Я едва не умер, — отозвался конгрессмен. — В ночь со среды на четверг я освободил три стороны панели — как ты говорил, Генри, — просунул руку в отверстие, повернул ручку и открыл окно. Но каждую секунду я боялся, что стекло треснет. Я не хотел использовать бензиновую паяльную лампу — мне нужна была электрическая, которой пользуются в радиомастерских. Помимо того что она бесшумная, такая лампа дает более мощную и в то же время более узкую струю пламени, которая практически не видна. Тогда бы стекло не могло треснуть, и…