К дому подъехало такси, вышел главный. Прежде чем он пересек газон и дошел до лестницы, такси тронулось и умчалось.
Главный возился с ключами, а Лесь сзади, выйдя из кустов, крался осторожно и тихо, как хищный зверь — почему-то он опустился на четвереньки. На четвереньках же вбежал по лесенке и встал в полный рост только за спиной соперника.
Это не Лесь замахнулся! Это кувалда сама поднялась, увлекая за собой его руку, и сама страшным ударом опустилась на голову жертвы!
Главный, падая, громко застонал, так громко и ужасно, что Леся на мгновение парализовало. Он быстро оглянулся вокруг и уже нацелился бежать, как вдруг произошло нечто ужасное!
Уехавшее такси где-то далеко остановилось и задним ходом начало возвращаться. Раздался пронзительный гудок, окна домиков на одну семью начали открываться, отовсюду слышались какие-то вопросы и восклицания, а в довершение всех бед из едущего задним ходом такси выскочил милиционер с пистолетом. Это было уже слишком!
В паническом страхе Лесь рванулся прямо перед собой в черное, неведомое, заросшее деревьями пространство!
Он мчался бездорожьем, продирался через кусты и заросли, спотыкался о корни, не выпуская кувалды: чтобы скрыть преступление, очень важно бросить орудие в Вислу. Упаси Бог, не потерять бы где-нибудь!
Погоня продолжалась. Хуже того, издали донесся лай собак. Кровь застыла в жилах. Вот-вот возьмут след и нагонят его милицейские собаки! Что делать?
Заросли вдруг кончились, и задыхающийся Лесь увидел перед собой улицу, по которой ехал ночной автобус. Автобус остановился, и Лесь бросился к двери, смутно сознавая, что добежал, кажется, до Жвирки и Вигуры — он все время бежал на запад.
В автобусе ждал еще один враг, кондуктор, от которого надлежало спрятать кувалду. Лесь засунул ее за спину, под пиджак, но ведь надо достать деньги и купить билет. Пришлось проделать целую серию немыслимых движений, чтобы купить билет, удерживая одной рукой проклятое орудие. Кондуктор, забрав деньги, с подозрением рассматривал те или иные фрагменты кувалды, вылезающие у Леся то с одной, то с другой стороны.
Внезапно его осенило: не прятать, а просто сделать вид, что он спортсмен. Решительно извлек он кувалду из-под пиджака и, стараясь небрежно подбросить ее, нервно хохотнул:
— Представьте, увлекает, тренировался до поздней ночи… Это метание молота.
— Да, конечно, — кондуктор странновато посмотрел на него. — И метание наковальни.
Этот диковинный ответ поразил Леся до такой степени, что небрежно подброшенная кувалда вырвалась и грохнулась об пол, сотрясая автобус.
Конец! Теперь все пропало, кондуктор запомнит его как пить дать! Мало того, водитель, обеспокоенный непонятным сотрясением, остановил автобус, немногие пассажиры вытаращили на него глаза, а издалека сзади уже слышен вой милицейской сирены!
В панике схватил он кувалду и выскочил из автобуса. В следующее мгновение уже лежал на земле, а над ним стоял огромный пес, ворча и скаля клыки.
Все последующие события слились в один бесконечный кошмар. Словно в тумане, увидел себя на скамье подсудимых в суде и услышал страшные слова, и вдруг понял, что это — приговор. Приговор окончательный, обжалованию не подлежит; приговор к пожизненному заключению в колонии строгого режима…
В его душе не осталось ничего — только ужас и безграничное отчаяние. И на кой черт понадобилось ему убивать главного инженера, порядочного, благородного и симпатичного человека?! Помрачение ума, не иначе?! Ведь впереди была целая жизнь, целая жизнь так по-дурацки погубленная!..
Он очнулся в каком-то странном, ни на что не похожем месте. Вокруг сгустилась темень, рядом коптил маленький светильник Он хотел пошевелиться, но оказалось — прикован к стене тяжелой толстой цепью, на такой же цепи к ногам приковано тяжелое ядро. Он — на земле, твердой, холодной и мокрой земле, около него охапка старой гнилой соломы, а на соломе прямо перед глазами вечным укором совести покоится здоровенная кувалда-камнедробилка. Волосы встали дыбом — так вот она, та самая колония строгого режима, где он будет пребывать пожизненно! Рядом оказалась кружка с водой и миска с какой-то темной и скользкой размазней, видимо, с едой, в размазне торчала вилка.
Есть Лесю вовсе не хотелось, а на вилку посмотрел с интересом. Он приговорен пожизненно и терять ему нечего. Временем располагал в избытке, а тут какой-никакой инструмент и стена, о которой он, как архитектор, знал абсолютно все.
Взял вилку и начал осторожно ковырять в стене.
Довольно быстро удалось вынуть кирпич, потом второй, наконец в стене образовался проем, примерно, в полквадратного метра. И тут случилось ужасное!
Лесь смотрел и не мог пошевелиться: стена закачалась, выпучилась, выпал кирпич, за ним еще, потом с грохотом рухнула часть стены, а из образовавшегося отверстия вывалился самый настоящий скелет!
Лесь по-прежнему сидел в кошмарной тюремной камере, прикованный к остаткам стены, засыпанный кирпичом и щебнем, в объятиях скелета, и это еще куда ни шло. Но скелет ревел, ревел у Леся над ухом ужасным, пронзительным, металлическим ревом и, судя по всему, будет так реветь до самого Страшного суда!
И тут Лесь не выдержал. С паническим криком он рванулся, дабы сбросить с себя скелет, изо всей силы взмахнул скованными руками и с размаху ударился локтем. На миг все звезды на небесном своде вспыхнули перед глазами, и он пришел в себя.
Ревел будильник. Лесь растянулся под креслом в собственной квартире, ужасно болел локоть. Ревущий будильник лежал около него, показывая шесть утра. За окном сиял солнечный день.
Довольно долго Лесь не мог уразуметь, что, собственно, произошло. Ведь он убил главного инженера?! Где камера, где скелет?! Неужели весь этот кошмар только сон?..
Не веря своему счастью, он не смел пошевелиться. От волнения перехватило дыхание. Лежал под креслом, локоть саднило, и казалось, это чудеснейшее место в мире.
Вдруг вспомнил украденную кувалду и затрясся с ног до головы. Вскочил с бьющимся сердцем, влетел в прихожую, бросился к обувной тумбе. Кувалда лежала на месте. Решение напрашивалось само собой: убрать, выбросить, уничтожить, избавиться любым способом, будто кувалда обладала дьявольской силой, которая сонный кошмар могла заменить на действительность. Лесь схватил ее, но впопыхах запихнутая кувалда и не дрогнула. В Лесе вдруг всколыхнулась нечеловеческая сила. Он уперся ногой и дернул так, как ни разу в жизни ничего не дергал!
Ужасный грохот разбудил Лесеву жену. Полусонная, она вылетела в прихожую: муж сидел на полу в обломках от вырванной из стены тумбы, засыпанный штукатуркой, придавленный оторванной вешалкой, и нежно обнимал здоровенную кувалду-камнедробилку.
Рассудительная, спокойная, уравновешенная Касенька на сей раз упала в обморок.
Лесь явился на работу без опоздания. С шести утра у него было довольно времени, чтобы привести вк чувство жену, убрать побоище в прихожей и дать исчерпывающие объяснения по этому поводу. Он успел даже взять такси и на мосту Понятовского сбросить убийственное орудие в Вислу, возбудив немалое удивление водителя.
Сенсацию вызвало его пунктуальное прибытие на службу и несколько странное поведение. Едва переступив служебные пороги, Лесь возбужденно и беспокойно начал спрашивать о главном инженере. Главного еще не было, и никто не мог сказать, когда будет.
Беспокойство Леся усиливалось. Воспоминание о ночном кошмаре, зловещие предчувствия насчет судьбы несостоявшейся жертвы доводили его почти до потери сознания. Ужасное нервное напряжение парализовало его рабочую активность, он совсем утратил ощущение действительности и заразил волнением всех сослуживцев.
Зав мастерской после долгих и пытливых раздумий, поддержанных советами кое-кого из сотрудников, как раз накануне пришел к выводам, весьма лестным для Леся. Зав признал: у него в мастерской талант, и его, зава, обязанностью является культивировать оный и помочь ему расцвести. Зав оценил великий творческий Лесев порыв, понял оригинальность этой артистической души и решил испробовать новый метод воздействия.
Пани Матильду деликатно проинструктировали насчет поблажек в рабочей дисциплине, а Лесю присудили премию по поводу государственного праздника, который, правда, уже состоялся сколько-то времени назад, но в финансовом выражении отмечался только теперь.
Решившись на такие начинания, зав созвал собрание с целью информировать сослуживцев насчет присужденных премий. Зав сделал приятное выражение лица, произнес краткую речь по случаю, после чего, полный симпатии и доброжелательства, обратился к Лесю, которому на этом собрании отводилась главная роль.
— Я очень рад, пан Лесь… — сердечно заговорил он и осекся.
Дикий, перепуганный Лесь, чей безумный взгляд то и дело рыскал среди присутствующих, гробовая, бледная физиономия забеспокоили зава и он сбился.
— Я очень рад, — повторил он вяло и неуверенно. — Я рад…
Паника, охватившая Леся, достигла зенита. Он ни слова не понимал из того, что говорилось. Только по направлению взгляда уразумел, что обращаются к нему, а молчание, когда зав сбился, вынудило его ответить. Хоть что-нибудь сказать. Открыл рот, еще раз и все безрезультатно, наконец ему таки удалось подать голос.
— Где Збышек?!.. — хрипло простонал он в непередаваемом отчаянии.
Зав почувствовал, как его бросает в странный жар. Паническое состояние Леся передалось и ему. Он вперился в Леся остолбенело и с ужасом.
— Я рад… — повторил он, смутно представляя бессмысленность высказанного, но не в силах овладеть собой.
— Я рад… Как это где Збышек… Что? Да здесь Збышек! — поспешил он сообщить, с огромным облегчением увидев входившего главного инженера.
Главный вошел, не опасаясь никакой напасти, и удивился — все присутствующие молча уставились на него. От растерянности он остановился в дверях, и в этот момент все физические и умственные способности вернулись к Лесю.
— Дорогой мой!!! — рявкнул он душераздирающе и пал в объятия несостоявшейся жертвы, тыкаясь в лицо и плечи безумными поцелуями.
Главный в первый момент совсем ошалел. Он пытался увернуться от такой бури чувств, но не тут-то было: Лесь держал его крепко и изо всех сил прижимал к груди.
— Любимый мой!!! — орал он, почти рыдая от счастья.
— Дорогой!!!..
Главного мороз продрал по коже, зародилось ужасное подозрение, что Лесь, помешавшись, заодно утратил способность различать половые признаки и объектом своих чувств, по странному совпадению, выбрал именно его. Поскольку решительные протесты, отчаянные и бесполезные усилия ни к чему не привели, он воззвал к онемелым и застывшим сослуживцам.
— Да встанет ли кто-нибудь, черт вас возьми! — рявкнул он яростно. — Уймите этого извращенца!!! Пан Лесь, вы что, с ума сошли! Убирайтесь к дьяволу!!
Суматоха, возникшая в результате совместного, всем коллективом, отрывания возгоревшегося пылкой любовью Леся от его жертвы, улеглась лишь через четверть часа. Зав мастерской, несколько охолонув от впечатлений, заново приступил к незаконченной теме премий и поощрений. Объяснение Леся, дескать, видел страшный сон с инженером в главной роли, пусть и хаотичное, всех убедило. Только он сам все еще не мог обрести равновесие, не мог и удержаться от влюбленных взглядов, то и дело бросаемых на главного инженера.
Зав ^мастерской снова подошел к нему и протянул руку.
— Я рад, пан Лесь, искренне рад, что мы смогли, наконец, выразить признательность за вашу работу, — он сердечно пожал Лесю руку. — Надеюсь, это не в последний раз. Я уверен, мы неоднократно будем иметь подобный повод…
Ошеломленный Лесь с трудом оторвал взгляд от главного инженера, взглянул на зава в благоговейном умилении.
— Больше никогда, — возвестил он торжественно и с силою. — Ни за какие сокровища! Больше никогда!..
Зав мастерской, едва пришедший к выводу, что Лесь уже больше ничем и никогда не сможет его удивить, услышав эти клятвенные слова, усомнился в своих умственных способностях.
Часть вторая. Налет столетия
С некоторого времени над мастерской навис несомненный финансовый крах.
Началом и непосредственной причиной этого печального положения вещей стал великолепный монументальный конкурс, в котором зав мастерской решил принять участие вместе с родным коллективом.
Искушение было велико: предлагалось разработать большой курортно-туристический комплекс для разбивки в самых живописных уголках отечества — от комфортных зданий до эстетичных, радующих глаз мусорных контейнеров. Весьма подбадривал и дополнительный стимул: комплекс предназначался скорее на экспорт, нежели на отечественную реализацию. Призеров ждали слава, почет, да и немалые денежки!
Зав мастерской загорелся с первого момента: очами души созерцал он толпы восторженных иностранцев, заполнивших прекрасные гостиничные, им спроектированные строения; заморские гости плескались в живописных бассейнах, скользили в танце на паркетах ресторана и кафе, орали от восхищения и визжали от восторга на каждом шагу; пожелтелые от зависти лица и вытаращенные глаза иностранных архитекторов маячили в его сновидениях. Заголовки хвалебных статей в отечественной и зарубежной прессе мелькали повсюду — на стенах и потолках, причем на мыслимых и немыслимых языках, а однажды привиделась лестная надпись арабскими закорючками; правда, расшифровать ее он не смог, но сердце подсказало, что она самая хвалебная из всех. Вот он в окружении государственных мужей, поздравляющих его: пиджак оттягивают всевозможные медали и ордена. Под конец приснился сам премьер, затормозивший около него черный «мерседес»: первый сановник страны вышел из машины и публично, на весьма людной улице, выразил ему глубочайшее уважение.
Это видение из высших сфер воодушевило его до крайности, и зав без особого труда заразил своим энтузиазмом весь коллектив.
Три с лишним месяца шла адова работа. На три с лишним месяца двенадцать подвижников забросили текучку, изощряясь в точнейшем черчении, лепке, рисунке, обрамлении и расчетах, выкладывая на поставленную цель последние гроши, вкалывая по ночам до потери пульса. Настал звездный час зава: окрыленный великим порывом, он хотел как можно искусней воплотить блистательное провидение и до последней минуты изменял, улучшал, дополнял, не обращая внимания на приближение неумолимого срока. И вот время выкинуло обычный свой фортель — остались последние сутки.
Последние сутки — конец света, землетрясение и Дантов ад, вместе взятые.
В семь вечера на импозантный макет туристического комплекса наводили последний глянец. Януш и Каролек сбивали из досок ящик, в коем шедевр уезжал во Вроцлав, волевая Барбара, с трудом сдерживая лихорадочное нетерпение, тщательно и тонко засыпала последние газоны порошковой зеленой краской, Влодек-электрик феном для волос просушивал фотооттиски, а зав топал ногами и бушевал в переплетной мастерской, где обрамляли цветные таблицы.
В девять вечера выяснилось, что на таблице одного из интерьеров отклеилась целая стена, выложенная клинкером. В половине одиннадцатого кто-то сигаретой прожег последние страницы пояснительной записки к проекту, старательно выпестованной пани Матильдой. В одиннадцать при упаковке макета оторвалась труба котельной. В одиннадцать тридцать весь коллектив зашелся в истерике — в машине Влодека-электрика не включалось зажигание, а именно этому средству передвижения выпала почетная обязанность доставить ценный груз в экспедицию на Центральном вокзале. Машина зава не годилась, ящик с макетом можно было впихнуть только в «вартбург-комби», принадлежавший Влодеку. Поиски грузового такси поздним вечером — дело гиблое, равно как поиски шофера-филантропа. Надо заметить, что истощились все капиталы коллектива, самоотверженно вложенные в конкурс.
Ровно в полночь кончался срок сдачи конкурсных работ.
Зав призывал бороться до конца. К тому же стоящая рядом с ним, локоть к локтю, пани Матильда — олицетворение административного усердия — выкрикивала нечто мало вразумительное, но безусловно ободряющее: