— Как нам дали понять, — сказал он, — вы беседовали о чем-то еще.
Наступило продолжительное молчание.
— Итак, мистер Финн?
— Я — что, я жду.
— Чего?
— Того, что, кажется, называется у вас «обычное предупреждение», — ответил мистер Финн.
— Полиция делает такое предупреждение, только если собирается произвести арест.
— А у вас разве нет такого намерения?
— Пока нет.
— Вы, разумеется, получили эту информацию от леди Гигантер, Могучей Мамонтихи, Славной Владетельницы Нанспардона, — произнес мистер Финн и неожиданно покраснел.
Его взгляд был устремлен куда-то за спину Аллейна.
— Разумеется, — добавил мистер Финн, по-прежнему не глядя на Аллейна, — ее величие, по самым приблизительным оценкам, соответствует ее живому весу. Она сообщила вам содержание нашей беседы с полковником?
— Нет.
— В таком случае, — промолвил мистер Финн, — я тоже промолчу. Пока. Если меня не вынудят говорить.
Взгляд его по-прежнему был неподвижен.
— Хорошо, — сказал Аллейн и решительно повернулся.
До этого он стоял спиной к бюро. Теперь он увидел, что на его верхней крышке среди разбросанных вещей и бумаг стоят две фотографии в потускневших серебряных рамах. На одной была изображена та же дама, что и на портрете. На другой — очень похожий на нее молодой человек. По низу этой фотографии было изящным почерком выписана «Людовик».
На эту-то фотографию и смотрел мистер Финн.
Глава восьмая
ДЖЕЙКОБС-КОТТЕДЖ
1
Аллейн решил во что бы то ни стало воспользоваться представившимся случаем, хотя и не испытал от этого радости. Он служил в полиции уже более двадцати лет. Под постоянным давлением его поведение стало более жестким, но, подобно кубику льда, поверхность которого подтаивает под действием тепла, но который все же сохраняет свою кристаллическую структуру, личность Аллейна не претерпела внутренних изменений. Когда расследование вынуждало Аллейна, как в данном случае, совершить несимпатичный ему шаг, он брал себя в руки и делал то, что следует. И все же проявлял при этом сдержанность.
Глядя на фотографию, он спросил:
— Это ваш сын, сэр?
Голос мистера Финна стал совсем не похож на его обычный фальцет. Он ответил:
— Да, это мой сын, Людовик.
— Я не был с ним знаком, но в тысяча девятьсот тридцать седьмом году я служил в особом отделе и, конечно, слышал о том, какая с ним приключилась беда.
— Он был хороший мальчик, — сказал мистер Финн. — Может быть, это я его испортил. Боюсь, что так.
— Ну, об этом трудно судить.
— Да, трудно.
— Извините, но я вынужден говорить о вашем сыне. Совершено убийство, а значит, запретных тем нет. Как выяснилось, сэр Гарольд Лакландер умер с именем Вик на устах. Известно также, что он был озабочен публикацией своих мемуаров и препоручил ее полковнику Картаретту. Мы знаем, что ваш сын был секретарем сэра Гарольда в тот критический период, когда сэр Гарольд был послом в Зломце. Если он с достаточной полнотой описал в мемуарах свою жизнь, он не мог обойти историю смерти вашего сына.
— На этом можете остановиться, — сказал мистер Финн, махнув рукой. — Мне ясно, к чему вы ведете.
Он посмотрел на Фокса, зажавшего в руке блокнот.
— Пишите, инспектор, не стесняйтесь. Мистер Аллейн, вы, конечно, хотите знать, не поссорился ли я с полковником Картареттом потому, что он намеревался опубликовать мемуары Лакландера и предать гласности трагедию моего сына. Ничего похожего!
— Меня интересует, — ответил Аллейн, — не имела ли отношение к этой проблеме та беседа, которую слышала леди Лакландер, но содержание которой нам неизвестно.
Мистер Финн внезапно всплеснул своими пухлыми ручками.
— Если уж леди Лакландер не соизволила ввести вас в курс дела, — промолвил он, — то я тем более воздержусь.
— Боюсь, — продолжал Аллейн, — что это вводит нас в заблуждение относительно ваших мотивов и побуждений леди Лакландер.
— Ах! — с неожиданным добродушием произнес мистер Финн. — Вы вступили на зыбкую почву, дорогой мой Аллейн. Очищая суть дела, как луковицу, от поверхностных мотивов, можно и заплакать. А это, уж вы мне поверьте, не достойно старшего инспектора уголовного розыска.
На губах мистера Финна заиграла самодовольная улыбка. Можно было бы подумать, что он полностью успокоился, но правый глаз его по-прежнему слегка подергивался, а руки ходили ходуном.
— Вы не откажетесь, — спросил Аллейн, — предъявить нам принадлежности, которые вы используете для рыбной ловли? Те, с которыми вы вчера ходили на реку?
— Отчего же! — ответил мистер Финн. — Однако я требую, — добавил он, повысив голос, — чтобы вы сказали мне, подозреваете ли вы меня в этом преступлении. Да или нет?
— Послушайте, — заметил Аллейн, — вам же должно быть ясно, что, отказываясь отвечать на наши вопросы, вы не можете требовать от нас ответа на ваш вопрос. Давайте посмотрим ваши снасти.
Мистер Финн посмотрел на него.
— Они не здесь, — сказал он. — Сейчас я их принесу.
— Вам поможет Фокс.
Судя по виду мистера Финна, он не пришел от этого в восторг, но, видимо, предпочел не отвечать отказом. Они с Фоксом удалились. Аллейн подошел к уставленным книгами стеллажам и снял с полки труд Мориса Картаретта «Чешуйчатая порода». На первой странице он обнаружил дарственную надпись автора: «Январь 1930 г. Викки в день его восемнадцатилетия с пожеланиями удачного улова». Очевидно, подумал Аллейн, у полковника отношения с младшим Финном были лучше, чем со старшим.
Он перелистал книгу. Она была издана в 1929 году и представляла собой собрание небольших, изящно написанных очерков о поведении и особенностях пресноводных рыб. В книге полковника своеобразно сочетались народные предания, сведения по естественной истории, кое-какие научные факты, а местами блеск фантазии. На полях были размещены довольно милые иллюстрации. Взглянув на титульный лист, Аллейн выяснил, что рисунки выполнены Джоффри Сайсом — кстати сказать, еще один пример того, какие тесные связи объединяют жителей Суивнингса. Аллейн представил себе, как двадцать шесть лет тому назад, когда полковник служил в полку, а капитан — на корабле, они обменивались письмами насчет форели и мечтали о том, как оформят свою книгу. Потом в глаза ему бросилось заглавие «Каждая на свой лад», и он стал с удивлением всматриваться в то, что сперва показалось ему знакомым, — перед ним была диаграмма, изображавшая два увеличенных отпечатка пальцев, совсем не похожих друг на друга. На первый взгляд можно было подумать, что это репродукция из руководства по криминалистике. Присмотревшись внимательно, Аллейн прочитал то, что было подписано под рисунком: «Микрофотографии. Рис. 1. Чешуя коричневой форели. Возраст 6 лет. Вес 2,5 фунта. Река Чайн. 4 года медленного роста, за которыми следуют 2 года бурного роста. Рис. 2. Чешуя форели. Возраст 4 года. Вес 1,5 фунта. Река Чайн. Отличается от рис. 1 годовыми кольцами и следами нереста». Заинтересовавшись, Аллейн обратился к тексту:
«Возможно, не всем известно, — писал полковник, — что у любых двух форелей обнаруживаются различия в чешуе. Это микроскопические различия — такие же, как между отпечатками пальцев двух разных людей. Забавно, что в подводном мире форель-преступница могла бы оставить после себя своего рода „отпечатки“, следы своей чешуи».
На полях капитан Сайс нарисовал забавную картинку: плотва в войлочной шляпе и с пенковой трубкой во рту изучает через увеличительное стекло чешую разбойницы-форели.
Аллейну хватило времени, чтобы еще раз перечитать всю страницу. Потом он принялся разглядывать фронтиспис — портрет самого полковника. В его лице угадывались черты воина и дипломата, из-за которых, как подумалось Аллейну, проглядывало лицо типичного сельского жителя. «Судя по виду, славный человек. Ему, наверное, было бы забавно узнать, что он сам вручил мне ценнейшую информацию для расследования».
Аллейн поставил книгу на место и повернулся к столу, на котором в неописуемом беспорядке валялись брошюры, рекламные листки, вскрытые и нераспечатанные конверты, газеты и журналы. Оглядев то, что лежало на поверхности, он начал осторожно перебирать бумаги и вскоре увидел письмо, на котором красивым почерком, несомненно принадлежавшим полковнику Картаретту, было написано «Октавиусу Финну, эсквайру».
Аллейн только успел убедиться, что в конверте лежит около тридцати страниц машинописи, а на первом листе значится цифра «7», когда на лестнице раздался голос Фокса. Аллейн отошел от стола и принялся разглядывать портреты.
Мистер Финн и Фокс вошли в кабинет с рыболовными снастями.
— Какой очаровательный портрет! — сказал Аллейн.
— Это моя жена.
— Удивительное сходство с доктором Марком Лакландером.
— Они дальние родственники, — лаконично ответил мистер Финн. — А вот и мое имущество.
Мистер Финн, судя по всему, относился к тем рыболовам, которые не могут устоять перед иллюстрированными каталогами и любят блестящие игрушки. Его корзина для рыбы, багор, сеть, набор блесен и великолепная удочка были уснащены самыми немыслимыми приспособлениями и обошлись, как подумал Аллейн, в целое состояние. Все эти богатства были уложены в многочисленные прорези и кармашки холщовой сумки, из которых Аллейн и извлек рыболовные принадлежности одну за другой — свои снасти мистер Финн содержал в чистоте и образцовом порядке.
— На какую блесну, — спросил Аллейн, — вы поймали Старушенцию? Это ведь, наверное, была настоящая битва?
— Не судите меня за то, — взволнованно воскликнул мистер Финн, — что я ловил под мостом, и тогда я вам расскажу.
— Ладно, — усмехнулся Аллейн, — с мостом мы потом разберемся. Сделаю вам уступку. Рассказывайте.
И мистер Финн принялся за дело. Казалось, вспомнив о своем подвиге, он начисто позабыл о тех чувствах, которые им недавно владели. Страх, если он только испытывал страх, отцовское горе, если он и его испытывал, и озлобление, если только он на самом деле ощущал злобу, — все это уступило место чисто охотничьей страсти. Он вывел полицейских на улицу, чтобы показать им, как великолепно ему удалось забросить удочку, потом вернулся с ними в дом и с помощью гротескной пантомимы продемонстрировал им, как разыгралось его сражение со Старушенцией, как он вел ее, то ослабляя, то натягивая леску, пока она не выплыла из-под моста и не оказалась наконец на законном участке мистера Финна. Как Старушенция чуть не сорвалась, какую хитрость она проявляла и на какие уловки приходилось идти мистеру Финну, чтобы обмануть ее. За этим в конце концов последовала капитуляция, форель была вытащена на берег, и там ей был нанесен последний удар с помощью налитой свинцом дубинки — этот удар мистер Финн продемонстрировал с особым воодушевлением. Аллейн взял дубинку в руки и взвесил ее.
— Как называется эта штука? — спросил он.
— Эта дубинка называется «монахом», — пояснил мистер Финн. — А почему — не знаю.
— Наверное, потому, что она провожает рыбу в последний путь.
Аллейн положил «монаха» на стол, а рядом — стрелу капитана Сайса. Мистер Финн посмотрел на нее, но ничего не сказал.
— Надо бы вернуть эту стрелу капитану, — небрежно произнес Аллейн. — Я нашел ее в роще — она вонзилась в дерево.
Казалось, взорвалась бомба. Лицо мистера Финна исказилось злобой и побагровело. Он завопил, проклиная капитана Сайса за его подлость. С яростью припомнил он капитану и то, как была убита мать Томазины Твитчетт. Мистер Финн кричал, что Сайс — чудовище, что он садист и алкоголик, только и жаждущий крови. С коварным умыслом пронзил он стрелой покойную миссис Твитчетт. Ссылки на несчастный случай просто нелепы — это дело рук маньяка. Сайс напивается, входит в раж и стреляет куда попало. К примеру, вчера вечером, продолжал мистер Финн, когда сам он возвращался с берега после небольшой размолвки с полковником Картареттом, он услышал, как зазвенела тетива на лужайке капитана, а потом стрела попала в дерево в непосредственной близости от мистера Финна. Это случилось в четверть девятого. Время мистер Финн помнит, потому что как раз зазвонил колокол.
— Вы, наверное, ошиблись, — мимоходом вставил Аллейн. — Сестра Кеттл сказала нам, что вчера вечером капитан Сайс был прикован к постели острым приступом люмбаго.
Мистер Финн насмешливо усмехнулся и выругался.
— Какая ахинея! — изрек он. — Она либо его сообщница, либо его любовница, либо, — добавил он, несколько смягчившись, — простофиля. Клянусь вам, вчера вечером он чертовски много двигался. Клянусь! Я боялся, как бы моя Томазиночка, сопровождавшая меня к реке, не разделила судьбу своей матушки. Когда я возвращался домой, она не пошла за мной, а решила еще подышать вечерним воздухом. Собственно говоря, сегодня рано утром я — слегка на драматический лад — явился в Хаммер по той причине, что надеялся отыскать мою загулявшую киску. Но вы сообщили мне такие ужасающие новости, что я начисто о ней забыл, — подытожил мистер Финн, видимо, не слишком рассчитывая, что ему поверят.
— Понятно, — сказал Аллейн, и виду не делая, что верит. — Надо же, какое совпадение! Вы не возражаете, если мы на время заберем у вас ваши снасти? Тут, знаете ли, необходимо кое-что проверить.
Мистер Финн не сразу нашелся, что ответить.
— То есть как же это?! — воскликнул он наконец. — Мои снасти? Но возражать, видимо, нет смысла.
— Мы не станем держать их у себя дольше, чем необходимо, — заверил его Аллейн.
Фокс разложил все вещи по местам и закинул мешок за плечо.
— Кроме того, — извиняющимся тоном произнес Аллейн, — нам понадобится обувь и костюм, которые были на вас, когда вы ходили ловить рыбу.
— Обувь? Костюм? Но почему? Зачем? Нет, мне это не нравится. Совсем не нравится!
— Может быть, вас утешит то обстоятельство, что с такой же деликатной просьбой я обратился еще к четырем местным жителям.
Мистер Финн несколько приободрился.
— Кровь ищете? — спросил он.
— Не только, — холодно ответил Аллейн. — То-се, пятое-десятое. Так вы дадите нам вещи?
— А какой толк отказываться? — пробормотал мистер Финн. — Господи, да хоть всю мою одежду берите! С криминальной точки зрения она чиста, как свежевыпавший снег.
Взглянув на одежду мистера Финна, которую тот надевал прошлым вечером, Аллейн подумал, что даже если она и чиста с криминальной точки зрения, во всех остальных отношениях чистой ее никак не назовешь — одежда была грязная и воняла рыбой. Он с удовлетворением отметил липкий след на правом колене старомодных бриджей. Ботинки были измазаны, чулки — в дырах. Их владелец с вызовом бросил на кучу одежды изгвазданную твидовую шляпу, за ленту которой были заткнуты блесны.
— Можете делать со всем этим что хотите, — величественно произнес он, — но только не забудьте вернуть мне вещи в том же состоянии.
Аллейн, сдерживая улыбку, дал мистеру Финну соответствующие заверения, а Фокс написал расписку в получении этой малопривлекательной кучки.
— Мы не станем больше вас задерживать, — сказал Аллейн, — если только вы не пожелаете информировать нас о ваших ночных передвижениях.
Мистер Финн безмолвно уставился на него и на мгновение сам стал похож на вытащенную из воды рыбу.
— Вы ведь еще ничего нам об этом не рассказали, — продолжал Аллейн. — Дело в том, что всю эту историю насчет освещенных окон и вашего желания сообщить полковнику о Старушенции полностью опровергла леди Лакландер. А новая ваша история… о том, что вы разыскивали кошку… право, ни в какие ворота не лезет. Кошки, особенно кормящие матери, — а по вашим словам, ваша кошка — преданная мать, — ни при каких условиях не бросают своих котят на несколько часов. К тому же вчера вечером мы повстречали миссис Твитчетт — около половины первого она возвращалась домой. Наконец, если вся эта история с кошкой — правда, почему вы не рассказали ее с самого начала? — Помолчав, Аллейн добавил: — Как видите, вы пока не дали ответов на эти вопросы.