Еле передвигая ноги, в комнату вернулась жена управляющего с ключом в руке:
— Квартира номер четырнадцать, наверху, последняя дверь справа.
Я поднялся по лестнице и прошел в конец коридора. Пока я вставлял ключ в замочную скважину, за дверью соседней комнаты лихорадочно застучала и тут же смолкла пишущая машинка. Я отпер дверь и попал в темную комнату. Нащупав на стене выключатель, я повернул его, но свет не зажегся. Тогда я подошел к окну и раздвинул шторы.
Внизу, прямо под балконом, за рулем сидел Галлорини. Стоило мне выглянуть, как он, вскинув голову, с опаской покосился на дом, словно боялся, что сверху в него целится снайпер. Увидев в окне меня, он успокоился, и его голова скрылась в машине. А у меня за спиной в соседней комнате опять застучала машинка.
Комната была обставлена дорогой и безвкусной мебелью стиля модерн, которая была в моде года два-три назад, а теперь безнадежно устарела. Вокруг массивного чайного стола стояли громоздкие стулья с прямыми спинками, а поодаль — софа, обтянутая букле. Все это напоминало мне трехстенные макеты, выставленные в витринах мебельных магазинов.
Большую часть спальни занимала необъятная двуспальная кровать с голым, видавшим виды матрасом. Все тут было розовое: и сам матрас, и стены, и занавески с оборками, и абажуры, и ковер, в котором ноги утопали, точно в зыбучих песках. В обстановке комнаты было столько женского, что я боялся забеременеть.
Я раздвинул занавески, в комнате стало светлее, и в глаза мне сразу бросилась висевшая над кроватью абстрактная картина, очень похожая на ту, что я видел в Медоу-Фармс, над камином. Я снял ее со стены и стал разглядывать: какие-то зигзаги, линии, пятна масляной краски, выкрашенная в белый цвет деревянная рамка, внизу инициалы: К. У.
Вешая картину обратно, я обнаружил в двух-трех дюймах ниже крюка дырку, наспех замазанную белой штукатуркой. Толщиной эта дырка была в мой мизинец или в пулю сорок пятого калибра. Я уже было вытащил перочинный нож, чтобы соскоблить с розовой стены белую штукатурку, но передумал: за стеной со скоростью обезумевшего дятла снова застучала машинка.
Мне вдруг ужасно захотелось узнать, не пуля ли это, а если пуля, то не пробила ли она стену насквозь. Прикинув, что дырка в стене находилась примерно на высоте шести футов от пола, я перевесил картину Кэтрин Уичерли пониже, чтобы дырки видно не было, после чего вышел в коридор и постучал в дверь квартиры номер 12.
Дверь мне открыла молодая женщина довольно экзотической наружности: босая, в ворсистом оранжевом свитере поверх черного гимнастического трико; густые рыжие волосы собраны в узел и стянуты резинкой, а в узел продет карандаш. Глаза цвета слегка разбавленного цветочного меда.
— А я решила, что это Стэнли, — шепнула она, но разочарования в ее голосе я не почувствовал. Зато почувствовал на себе пронзительный взгляд ее медовых глаз.
— Меня зовут Лью, — представился я. — Собираюсь поселиться по соседству с вами.
— Я не против.
— Я услышал за стеной пишущую машинку. Это вы печатали?
— Я, — прошептала она. — Пишу историю своей жизни. Хочу назвать эту книгу «В кромешной тьме». Вам название нравится?
— Очень даже.
— Я рада. Кроме Стэнли, я никому еще про свою книгу не говорила. Вам первому. А я подумала, что это Стэнли пришел, хотя обычно он раньше шести из магазина не возвращается.
— Стэнли — ваш муж?
— Не совсем, — вполголоса сказала рыжая, переступая с ноги на ногу. — Он разрешил мне пожить у себя, пока я не кончу эту свою… как ее… автобиографию. — Она была из тех женщин, которые тихим голосом говорят громкие слова.
— По-моему, вам еще рано автобиографию писать.
— Не скажите, я просто молодо выгляжу. Мне уже двадцать четыре. Жизнь у меня богата событиями, и все мне советуют автобиографию написать. Действительно, чем я хуже Джека Керуака и Аллена Гинсберга[18]? У меня тоже немалый жизненный опыт.
— Охотно верю.
— Может, вы про меня слышали? Я — Джезбел Дрейк.
— Имя знакомое.
— Вообще-то меня зовут Джесси. Но Джесси ведь имя неинтересное, вот я и придумала себе прозвище Джезбел Дрейк, имя взяла из песни, а в отеле «Дрейк» я как-то сама жила, когда еще деньги водились. Ничего, опять появятся, внешностью и талантом меня бог не обидел.
Говорила рыжая скорее сама с собой, чем со мной. Таких девиц я хорошо изучил: они живут мечтой и верят в то, что она рано или поздно сбудется.
— Что вы хотели? — спросила наконец девица, вспомнив про меня.
— В данный момент меня интересует прочность этого здания.
— Прочность здания?
— Именно. Дело в том, что я работаю по ночам, а днем сплю, а потому хочу убедиться, достаточно ли толстые здесь стены.
— А где вы работаете?
— Тайна.
Девица еще раз испытующе посмотрела на меня, словно прикидывала, гожусь ли я для ее автобиографии.
— Военная?
— Так вам все и расскажи. Вы не будете возражать, если я осмотрю нашу с вами общую стену? У себя в комнате я ее уже обследовал.
— У вас есть для этого специальное оборудование?
— Да нет, просто стену выстукиваю. Рукой. Можно войти?
— Входите, мы ведь теперь с вами соседи.
Комната была обставлена дешевой металлической мебелью. В глаза бросались многочисленные детали стереосистемы и прочая музыкальная аппаратура, в том числе магнитофон. У той стены, что меня интересовала, стоял низкий столик с портативной пишущей машинкой, зажженной настольной лампой и ворохом дешевой желтой бумаги.
Я постучал по стене. Судя по звуку, с этой стороны дыры не было. Впрочем, это еще ни о чем не говорило, ведь пуля могла застрять в штукатурке.
— Ну как, толстая стена?
— Вроде бы ничего.
— Не волнуйтесь, днем вы сможете отсыпаться. Я сама люблю днем поспать: дом в это время вымирает, все на работе, я одна. — И, словно бы комментируя сказанное, девица качнула бедром, а затем, упершись рукой в бок, вернула бедро на место. — Ведь вечером Стэнли не дает мне заснуть.
Я побоялся спросить, каким образом, но она пояснила:
— Пускает магнитофон на полную мощность. Видно, днем никак не наслушается, а потом полночи пластинки крутит. Он ведь раньше на радио работал.
— Кем?
— Ведущим музыкальных программ. А теперь открыл магазин музыкальной аппаратуры.
Тут мое внимание привлек к себе плинтус. Я сел на корточки и увидел отверстие в дереве. Сначала я решил, что это дырка от пули, но потом, присмотревшись, понял, что отверстие просверлено дрелью, а затем заклеено фанерой, отличавшейся от плинтуса по цвету.
— Что там? — полюбопытствовала она. — Термиты?
Как бы не так. Дырка под картиной, отверстие в плинтусе, магнитофон, принадлежавший специалисту по радиоаппаратуре, — все это вместе навело меня на мысль: провод пропущен через стену, чтобы подслушивать разговоры в соседней спальне.
— Очень может быть, — отозвался я. — Вы давно здесь живете, мисс Дрейк?
— С начала года. До зимы я работала, но на Рождество полиция устроила у нас облаву. Термиты опасны?
— Они проникают в здание и заполоняют его.
— И дом может рухнуть? — Девица повела плечами, взмахнула руками и присела, изобразив, как будет рушиться дом.
— Не исключено, хотя, конечно, маловероятно. Об этом, впрочем, лучше будет поговорить с вашим приятелем. — «Приятелем-термитом», — пошутил я про себя, а вслух добавил: — Где он работает?
— В магазине грампластинок, если это можно назвать работой. Это ведь его собственный магазин. Находится он в Сан-Карлосе, в недавно открывшемся торговом центре.
— Мне кажется, я знаю вашего друга. Как его фамилия?
— Квиллан.
— Широкоплечий блондин?
— Он самый, — подтвердила Джесси довольно, впрочем, равнодушным голосом. — Если будете с ним беседовать, пожалуйста, не говорите, что я впустила вас в квартиру, хорошо? А то он у меня ужасно ревнивый. — И она опять, словно комментируя сказанное, вильнула бедром.
— Давно вы его знаете?
— Всего несколько дней — поэтому он так меня и ревнует. Мы познакомились на новогодней вечеринке в доме его сестры. Бардак там был — страшно вспомнить. Пришла с одним, а ушла с другим. — Джесси довольно кисло улыбнулась. — У меня, впрочем, всегда так. Но я как кошка — живучая. — В подтверждение своих слов она высоко подпрыгнула и мягко, по-кошачьи, опустилась на пол. — Кстати о кошках. Сестра Стэнли на дух меня не выносит. Она теперь, когда замуж вышла, больно важная стала. Нос дерет. Забыла уже, как по ресторанам побираться ходила, выпивку у клиентов выпрашивала. Да и Стэнли тоже хорош: его, между прочим, в прошлом году с работы за взятку уволили. Видите, сколько я вам всего рассказала. Когда мне кто нравится, я болтаю — остановиться не могу.
Девица обеими руками прикрыла рот и покосилась на меня своими подведенными глазами:
— Не скажете Стэнли, о чем я вам говорила?
— Ни за что на свете.
— А то он меня прибьет. С него станется. Вообще про наш разговор не упоминайте, хорошо? Пусть это будет нашей тайной.
Меня это вполне устраивало. Перед уходом я показал Джесси фотографию Фебы, но ни про мисс Смит, ни про миссис Смит, жившую с ней по соседству, ей было решительно ничего не известно.
— До скорой встречи, соседка, — сказал я, выходя в коридор.
Спустившись вниз, я остановился у двери в квартиру № 1, чтобы придать своему лицу надлежащий вид. С ним, я чувствовал, творилось что-то неладное.
— Дверь не заперта, — откликнулась на мой стук жена управляющего.
Она лежала на диване-кровати, откинувшись на подушки.
— Простите, что не встаю. Наш с вами разговор ужасно меня утомил. Долго вы, однако, ходили. — В комнате по-прежнему было темно, и больная пристально всматривалась в мое лицо. — Вам чем-то не понравилась квартира?
Я опять почувствовал, что мое лицо меня не слушается. В таких случаях лучше всего уйти на пляж и долгое время в одиночестве гулять вдоль моря. Но на прогулки времени у меня не было.
— Отчего же, квартира мне очень нравится, — с деланной улыбочкой сказал я.
Миссис Гирстон просияла:
— Где вы найдете двухкомнатную квартиру с отдельной спальней, да еще в таком хорошем районе, всего за один доллар семьдесят пять центов? Одна мебель чего стоит. Она вам тоже понравилась?
— Не то слово. Так вы говорите, обстановка принадлежит предыдущей квартирантке, миссис Смит?
Больная кивнула.
— Иначе бы эта мебель не была такой роскошной. У миссис Смит, как вы, наверно, догадываетесь, деньги есть. Когда она здесь поселилась, то велела освободить комнаты от казенной мебели и обставила квартиру своей, совершенно новой. Как вы могли убедиться, ее мебель до сих пор в очень хорошем состоянии. Да это и не удивительно: миссис Смит ведь у нас почти не жила. От силы раз в неделю ночевала.
— Зачем же она тогда снимала квартиру?
— Понимаете, миссис Смит писала картины и квартиру сняла под мастерскую. — Жена управляющего подмигнула. — Вас, я вижу, миссис Смит очень интересует. Вы-то сами ее хорошо знаете?
— Нет, видел несколько раз. Но ссориться с ней мне бы не хотелось. Как вы думаете, она не потребует назад свою мебель?
— Нет, она ее нам оставила. Помнится, миссис Смит сказала мужу, что ей лень с этой мебелью возиться. Спросите лучше мужа — он вам все объяснит.
— «Конкистадор» — ваша собственность?
— Если бы! Владелец дома живет в Саусалито, мы сами его почти не видим.
— А миссис Смит давно отсюда уехала?
— Несколько месяцев назад. Я уж и не помню, когда ее последний раз видела. Потом какое-то время квартирой пользовалась ее дочка, но было это совсем недолго. А с ноября квартира пустует. Если бы миссис Смит хотела забрать свою мебель, она бы давно уже это сделала. Впрочем, Алек вам сам все разъяснит, он имел с ней дело, а не я.
— А когда ваш муж вернется?
— Обычно он возвращается к ужину. Если хотите встретиться с ним сегодня, я его предупрежу, что вы придете. — Подтянувшись на локтях, она села в кровати. — Простите, вы, кажется, не назвались?
Я назвался и сказал, что вечером зайду еще раз.
Глава XVII
Увидев меня, Галлорини вылез из машины.
— Она здесь?
— С начала ноября девушка здесь не живет. Примерно в это время ты ее и видел.
— Ты все еще считаешь, что я вытягивал из нее деньги?
— Нет. Зато я кое-что разузнал про блондина, который тебя выгнал. Поможешь мне его опознать?
Таксист поднял вверх обе руки, как будто проверял, идет ли дождь.
— Не знаю даже. А как?
— Очень просто. Поедем вместе в Сан-Карлос, и ты мне его покажешь.
— Не могу, мистер. Я и без того уже потерял целый час, даже полтора.
— Не бойся, я плачу.
— Так бы сразу и говорил.
Я ехал впереди, Галлорини за мной. Дорогой я читал вывески: «Витамины», «Импортные автомобили», «Педиатрия и психиатрия», «Фуксии», «Хранение и перевозка», «Гимнастика для глаз», «Только в Вудленде вашим покойникам обеспечен покой», «Омоложение», «Агентство по продаже недвижимости». На витрине «Стерео», захудалого магазинчика радиоаппаратуры, были выставлены пластинки и проигрыватели. В только что открывшемся торговом центре находилось не меньше двадцати таких же дешевых лавчонок.
Машины мы оставили на стоянке, перед въездом в центр, и по моему совету Галлорини поменялся со мной пиджаком и снял фуражку. Я дал ему денег на покупку пластинок.
Вышел таксист из магазина через несколько минут, неся под мышкой тонкий квадратный сверток. Вид у него был возбужденный.
— Этот сукин сын узнал меня.
— Что он сказал?
— Ничего. Но по тому, как он на меня пялился, я сразу понял: он меня вспомнил.
— А ты его?
— Еще бы! Это он, как пить дать. Наверняка девчонку у себя прячет.
— Дай-то бог, Ник, — сказал я, а про себя подумал, что это маловероятно: одной такой женщины, как Джезбел Дрейк, любому мужчине более чем достаточно.
Я расплатился с таксистом и решил немного подождать — идти в «Стерео» следом за Галлорини мне не хотелось. А чтобы не терять времени зря, я раскрыл блокнот и стал подсчитывать расходы: бензин и свидетели — 45 долларов; пластинка — 5 долларов. Ник купил «Сельскую честь», и я оставил пластинку ему.
Когда я вошел в магазин, за стеклянной перегородкой студийного помещения надрывалась пластинка «Шум улицы». Стэнли уменьшил громкость и вышел ко мне. Это был тот самый блондин с козлиной бородкой, которого я встретил накануне в конторе Мерримена. Вид у него был какой-то встрепанный, но меня он, судя по всему, не узнал.
— Слушаю вас, сэр. — Со мной он разговаривал тихим, вкрадчивым голосом — не то что с женой Мерримена.
— Я ищу одну девушку.
— К сожалению, ничем не могу помочь. Девушек мы тут не держим. Ха-ха-ха.
— Ха-ха-ха. Осенью эта девушка прожила некоторое время в «Конкистадоре» под фамилией Смит. Квартира четырнадцать, по соседству с вами.
— А откуда вы знаете, где я живу?
— Слухами земля полнится.
— Не понял. — Держался Стэнли спокойно, но голос у него переменился, из низкого стал высоким. Изменился и язык: — Проваливай-ка отсюда, у меня работа стоит.
— И у меня тоже.
— Ты что, легавый?
— Частный сыщик.
Его выпученные голубые глаза, казалось, вот-вот выскочат из орбит. Он зашел за прилавок, а я, подойдя к нему вплотную, сунул ему под нос фотографию Фебы:
— Ты не мог ее не видеть. Она в ноябре не меньше недели у тебя за стенкой жила.
— Ну видел, и что дальше? Я днем много кого вижу.
— А ночью?
Набычившись, Квиллан взглянул на меня, словно драчливый кот, который строит из себя льва.
— Ты когда-нибудь был у нее в квартире, Стэнли?
— А если и был? — Он злобно тряхнул своей козлиной бородкой. — Ты подослал этого итальяшку за мной шпионить?
— Я послал его в магазин, чтобы он тебя опознал. Только и всего.
— А итальяшка случайно не рассказывал тебе, чем сам он занимался у нее в спальне? Как-то вечером слышу за стенкой шум, вхожу, а он завалил ее на кровать и раздевает.