Она вынула руку из сумки и что-то бросила мне.
Это были деньги. Пять хрустящих новых стодолларовых банкнот.
— Это послала блондинка, — сказала она. — Она освобождает тебя от дальнейшей ответственности.
Она снова вышла, а я уставился на деньги, валявшиеся на постели. Затем я собрал их и положил на тумбочку. Дверь отворилась, и опять появилась Дженни.
— Что ты имел в виду, сказав, что дело закончено? — спросила она.
— Бонни Данди, — сказал я. — Дело было в ней. Я пытался удержать ее здесь, пока не смогу найти способ отправить домой…
Дженни открыла рот.
— Бонни Данди! Ты хочешь сказать, что это ее имя?
— Да. Понимаешь, она…
Дженни захохотала.
— Бонни Данди? — повторила она, заходясь от смеха. — О нет!
Она хохотала на пределе своих великолепных легких. Она снова вышла за дверь, и я слышал, как она смеялась, не переставая, пока спускалась вниз. Больше она не возвращалась.
Я принял душ, оделся и пропустил пару стаканчиков. Побродил по комнате, решая, ехать мне домой или несколько дней поболтаться в Тихуане и потратить деньги Кэрол, выжидая, пока Дженни не придет в себя. Положил деньги в карман шортов, налил себе еще и сел со стаканом на кровать.
Я тоскливо глядел в окно на блеклую утром в понедельник улицу, и внезапно у меня появилось ощущение, что я опять переживаю уже пережитое; словно время сбилось назад, как игла на заезженной пластинке. Все было четким, ясным и узнаваемым, как мое лицо в зеркале. Я смотрел на «Бомба Клаб» на противоположной стороне улицы, а перед ним был припаркован небесно-голубой «ягуар».
Я помигал, потряс головой, выпил и взглянул снова. Он был там. Он не только был похож по цвету, дизайну и типу на тот небесно-голубой «ягуар», который Панчо сбросил наскалы, — у него был тот же номерной знак.
Или это был тот «ягуар», который сбросили? Я ведь не видел, как он падал. А после, полуслепой, в наступавшей темноте я видел машину, разбившуюся на камнях. Но какую машину?
Это должен быть тот «ягуар». Я был слишком близко за ними, чтобы позволить им уйти в сторону незаметно. Это определенно был «ягуар», за которым я позавчера следовал от Лос-Анджелеса до Тихуаны.
Существовало только одно объяснение. Было два «ягуара». Во всем, исключая номер двигателя и прочие технические детали, машина через дорогу напротив была копией той, которую они сбросили под откос.
Но почему машины-близнецы?
Зачем та запасная шина в сарае на ранчо?
Теперь я мог уже сделать вполне определенный вывод, что Эль Ранчо де лос Компадрес было штаб-квартирой крупных операций по контрабанде наркотиков. Но это была лишьобщая констатация.
Был ли дон Луис так хитер, чтобы проворачивать это дело, играя роль дряхлого старика, помешанного на исторической несправедливости? Или он был невинной, ничего не подозревающей жертвой международной банды, которая просто использовала его и его возможности?
Какую роль в этом играла Бонни Данди? Знала ли она, что делает?
Был еще один вопрос: а мне-то что? После всего, что случилось, какое мне было дело?
Я знал ответ. Я не смог бы это объяснить, и у меня не было времени попытаться это сделать, но мне было до всего этого дело.
Я подобрал нож, который оставила Бонни, вытер пятна засохшей крови на острие. Быстро осмотрел его, нашел едва выступающую кнопку возле рукоятки и нажал. Тонкое лезвие исчезло в рукоятке, как змеиное жало. Я еще раз выкинул и убрал лезвие. Механизм работал великолепно — гладко, остро и смертельно. Я положил нож в карман.
Уходя, я не стал закрывать дверь, спустился в холл, вышел из гостиницы и зашагал через улицу к «Бомба Клаб».
Глава 11
Как и все подобные притоны, «Бомба клаб» в понедельник утром находился в состоянии депрессии. В воздухе висела тяжелая вонь вчерашнего пива. Не было слышно ни смеха, ни музыки. Не было даже проституток. Однако бар уже работал, и, когда я вошел, там находились двое посетителей. Они сидели в дальнем конце бара, в задней части практически пустой комнаты. Одним из посетителей была Бонни, Золотая Девушка, а вторым — Мигель, шофер грузовика.
Я забрался на табуретку в центре стойки, повернувшись к ним боком. Когда я уселся и заказал бутылку пива, они возобновили прерванный разговор. Прислушиваться к их беседе я не пытался — слишком далеко.
Немного погодя Бонни взяла свою сумочку, прошла к двери, на которой было написано «Мухерес», женщина по-испански, и пробыла там довольно долго. Мигель заказал еще пива и почти допил его к тому времени, когда она вернулась. Она не стала вновь садиться, а положила сумочку на стул и подождала. Через пару минут Мигель допил свое пиво, поднялся и они вместе направились в заднюю часть бара.
Я соскользнул с табурета и двинулся следом. По дороге я сунул руку в карман, где лежал нож с пружинным лезвием, и проверил его работу, так как он мог оказаться полезным. Они прошли сводчатым коридором, в котором я их догнал. Коридор был узкий, и там едва хватало места для нас троих. В конце коридора находилась дверь, выходящая наружу. Бонни шла немного впереди Мигеля, а я оказался непосредственно за его спиной.
— Альто! Стой! — тихо сказал я по-испански.
Он замер на месте, а я вытащил нож.
— Слушай внимательно, — сказал я.
В коридоре было тихо, и когда я нажал кнопку и освободил лезвие, то послышался щелчок — не очень громкий, но достаточный, чтобы можно было понять, о чем идет речь.
— Этот нож у твоей спины, Мигель, — сказал я. — Так что стой спокойно.
Бонни обернулась и неуверенно посмотрела назад. Глаза у нее были припухшими и красными, а на щеках остались следы слез.
— Бонни, — сказал я, — выйди через переднюю дверь, сядь в свою машину и подожди меня там.
— Мистер Шофилд…
— Делай, что говорю, — оборвал я.
— Пожалуйста… — начала она. — Я очень сожалею о той сцене, которую устроила вашей жене и обо всем остальном, но…
— Делай, как я сказал, Бонни, — повторил я.
Мигель пошевелился, и я слегка ткнул его слева в поясницу. Он снова замер.
— Все будет хорошо, Бонни, — сказал я.
Она взглянула на Мигеля, потом на заднюю дверь, но затем подчинилась, и я слышал, как ее каблуки простучали по полу в сторону двери.
— Очень хорошо, Мигель, — сказал я. — Иди вперед — и только вперед. Вамос! Иди!
Он двинулся не сразу, и я слегка уколол его. После этого он пошел. Он подошел к задней двери, открыл ее и вышел в аллею. Я подождал, пока дверь не захлопнулась, повернулся, прошел через забегаловку и вышел наружу. Бонни сидела на переднем сиденье «ягуара» на месте водителя. Я обошел машину и сел рядом с ней. Она даже не взглянула на меня.
— Во что ты впуталась? — спросил я.
— Вы все равно ничего не сможете с этим поделать…
— Нет, думаю, что смогу.
— Пожалуйста, мистер Шофилд, вы не понимаете…
— Кое-что я понимаю. Я знаю, что смогу повести эту машину, причем ты будешь сидеть в ней, пересечь границу и доехать до твоего дома, где ты окажешься в безопасности.
— Нет, вы не сможете этого сделать, — сказала она. — Это все равно, что совершить самоубийство.
Она повернула ко мне свое милое, убитое горем лицо.
— Мистер Шофилд, — сказала она, — вы даже не представляете, насколько вы были близки к смерти вчера вечером — там, на дороге.
— Тогда почему же меня не убили? — спросил я.
— Потому что… я кричала и умоляла Панчо до тех пор, пока он не сдался. Но он все равно убьет вас. Он собирался бросить вас там вместе с машиной и… с Эль Лобо…
— А почему ты остановила его?
— Потому что… потому что вы хорошо отнеслись ко мне… вы мне помогли…
— Позволь мне еще раз помочь тебе.
— Вы не сможете!
Я схватил ее за руки и повернул к себе. Она зажмурилась, потом медленно открыла глаза.
— И ты собираешься сидеть здесь, прекрасная восемнадцатилетняя американская девушка, и говорить мне, что если я отвезу тебя домой, в твою собственную страну, в Лос-Анджелес, то это будет самоубийством?
На ее лице появилось твердое упрямое выражение.
— Эль Лобо мертв? — спросила она.
— Да, но послушай, Бонни…
— Тогда, пожалуйста, мистер Шофилд, ради Бога, оставьте меня в покое!
Все ее существо от пяток до кончиков волос выражало это желание. Я отпустил ее, и она повернулась к двери и поискала что-то под рулем. Затем она открыла свою сумочку и вытащила оттуда ключи.
— Но если ты не отправишься домой, — сказал я, — если ты сейчас начнешь делать то, что, как ты думаешь, ты должна делать…
— О, я не думаю, мистер Шофилд!
— Разве это не будет таким же самоубийством, только немного растянутым по времени?
— Нет. Это мой единственный шанс.
Я взглянул на нее. Убедить ее было невозможно.
— Хорошо, Бонни, — сказал я, открывая дверцу. — Желаю тебе удачи.
Я вышел, закрыл дверцу и на мгновение наклонился к открытому окну. Она вставила одной рукой ключ в замок зажигания, а кулаком другой отбивала по рулевому колесу медленный размеренный ритм. Глаза ее были закрыты, а губы шевелились.
— Еще раз, — услышал я, как она сказала, словно пытаясь уговорить себя в чем-то. — Еще только раз.
Это выглядело так, словно меня здесь уже не было. Я повернулся, перешел улицу и остановился перед отелем. Я видел, как «ягуар» выехал со стоянки, повернул на улицу и направился к северу.
Моя машина стояла за углом на боковой улочке. Я попытался вспомнить, осталось ли у меня в отеле что-нибудь стоящее, что следовало бы забрать с собой. В конце концов пришел к мысли, что там нет ничего стоящего, если не считать бутылки виски.
На прощание я взглянул на вестибюль отеля и увидел у большого окна женщину, глядевшую в мою сторону. Это была Кэрол Данди. Пришлось собрать нервы в кулак и войти внутрь.
Она была изумительна, как всегда. Мне почему-то было очень трудно взглянуть ей в лицо.
— Выпьешь что-нибудь? — спросил я.
Она кивнула, и мы пошли к бару. В отличие от того заведения, которое именовалось «Бомбой», здесь было прохладно и чисто, он был модно и нарядно отделан. Мы сели у стойки, она достала сигарету, и я дал прикурить. Заказали виски с содовой. Я достал новенькие хрустящие банкноты, которые она прислала мне с Дженни, и передвинул их по полированной деревянной стойке.
— Мне очень жаль, но все, что я могу, это признаться в своей полной неудаче.
Она взглянула на деньги, потом на меня. Ее изумительные платиновые волосы мягко обрамляли лицо.
— Вы не должны осуждать себя, — сказала она. — Я знаю, вы пытались что-то сделать.
Я продолжал думать о Бонни. Кэрол вытянула руку, и ее холодные пальцы коснулись ссадины на моей щеке.
— Мне очень жаль, — сказала она.
— Существует еще один последний способ спасти Бонни от нее самой — или от того, во что она оказалась замешанной.
— Что это такое? Я имею в виду, что это за способ?
— Мы можем связаться с полицией. По обе стороны границы.
Она закрыла глаза, словно от боли.
— Во что она оказалась замешанной, Пит? Что это за ужасная вещь, что она никого не хочет слушать?
— Ты говоришь так, словно что-то знаешь, — заметил я.
Она погасила сигарету.
— Бонни приходила ко мне вчера вечером.
— Куда?
— Думаю, что я должна кое-что объяснить, — сказала она. — После того как Дженни — твоя жена — получила вчера твою телеграмму, мы решили приехать сюда. Я точно не знаю, почему мы это сделали, если не считать того, что мы обе были очень взволнованны и расстроенны — это естественно. Во всяком случае, мы приехали и остановились в том большом мотеле возле самой границы. Ты его знаешь.
— Да, знаю. Вы приехали вместе на маленькой машине Дженни?
— Нет. Я приехала на своей. Дженни отвезла меня в отель, чтобы я могла ее взять. Понимаю, что это было рискованно, но после всего, что случилось, слишком многое было поставлено на карту, и, кроме того, я могла, по крайней мере, надеяться, что Эль Лобо — его тело, — она закрыла глаза, — привезли куда-то сюда и полиция вообще меня не ищет. Во всяком случае, никаких проблем не возникло. Мы приехали сюда и зарегистрировались. Мы пытались дозвониться к тебе в отель, но никто не отвечал.
— Итак, — сказал я, — позднее в этот вечер Бонни пришла к тебе?
— Да.
— Как она узнала, где тебя найти?
— Это оказалось просто более или менее счастливой случайностью. Мы — Бонни и я — останавливались здесь прежде. По-видимому, она пыталась дозвониться мне домой, ноне смогла, позвонила в мотель просто на всякий случай. И я оказалась там.
— Ты не заметила, как она приехала туда? Я имею в виду, она была на своей машине или приехала на такси?
— Не заметила. Когда она приехала, мы с Дженни играли в карты, а она просто постучала в дверь. А когда уезжала, я была настолько взволнованна, что не обратила внимания.
— Что она сказала, что так взволновало тебя?
— Это было ужасно, Пит. Мне… мне просто стыдно говорить тебе об этом. Видишь ли… я была не совсем честна с тобой. В том, что касается Бонни и меня… Я никогда не делала этого из простой благотворительности; не было и речи об уступчивости незамужней женщины или о чем-то в этом роде. Я не отношусь к женщинам подобного типа, Пит. Я… ну, наверно, наиболее мягким словом будет… я — авантюристка. Может быть, это слово выглядит несколько старомодно, но я уверена, что ты понимаешь, что я хочу сказать.
— Давай не будем заниматься всякими мелочами, — сказал я. — Где ты нашла Бонни?
— Это правда, — продолжила она, — что она была беременна. Ей было около пятнадцати. Я познакомилась с ней через Гретхен Уайли. А та познакомилась с Бонни на пляже. Девушка была из неблагополучной семьи, болталась без присмотра и в результате попала в беду. Гретхен спросила, не смогу ли я ей помочь, так как ей не приходилось рассчитывать на какую-то помощь дома.
Она достала вторую сигарету, и я снова дал ей прикурить.
— Мне незачем говорить тебе, какой изумительной девушкой она была. Но это было больше, чем просто красота, — у нее было что-то еще глубоко внутри, что-то особое, какое-то детское обаяние, и все это вместе с какой-то диковинной индивидуальностью. И, как ребенок, она до полусмерти перепугалась, когда узнала, что беременна.
Ну… я познакомилась с ней, поговорила, и что-то произошло. Я не могу тебе этого объяснить. Может быть, материнский инстинкт… но я должна была помочь этому ребенку, позаботиться о ней. Ты можешь не верить, но это правда… мне хотелось заботиться о ней так, словно она была моей собственной дочерью. Мне хотелось увидеть, смогу ли я помочь ей стать тем, чем, по моему мнению и мнению Гретхен, она могла бы стать.
Она еще немного отхлебнула из своего стакана. Я взглянул на часы, висевшие на стене бара, не потому, что мне стало скучно, а потому, что я думал о чем-то, какая-то смутная мысль как червь шевелилась в моем мозгу, и часы, казалось, каким-то образом были связаны с этой мыслью.
— Так, чтобы она не была похожа на меня, — продолжала Кэрол. — Может быть, ты даже не поверишь, но у меня не было никакого намерения сделать из нее куртизанку, если уж использовать это старомодное слово.
— Как вы справились с беременностью? — спросил я.
— Об этом я тебе тоже солгала, — сказала она. — Хотя ты должен поверить, что я предоставила ей возможность выбора. Я сказала, что позабочусь о ней во время беременности и возьму на себя все расходы, если она захочет оставить ребенка. Однако она этого не захотела. Итак… я знала врача, и у нее был еще небольшой срок, около месяца, поэтому все прошло очень хорошо.
Я снова взглянул на часы и увидел, что уже четверть двенадцатого.
— Ну, — сказал я, — а как вы уладили дело с твоей собственной — м-м — работой? Бонни знала о ней?
— Нет… по крайней мере, довольно долго. В течение двух лет после аборта ее здесь не было, она была в школе. Я ее навещала. И потом, ты, конечно, понимаешь. Я же не выходила на улицу и не ловила там мужчин, чтобы потом приводить их домой.
— Очень хорошо, — кивнул я, — суть заключается в том, что ты старалась не позволить Бонни узнать о твоем образе жизни.