Михель Гавен
— Ногу! Ногу порезало! Помогите! Помогите! Врач где? Врача сюда! — раздался пронзительный женский крик в коридоре, который заставил Джин вздрогнуть.
Оторвав взгляд от экрана компьютера, она повернулась к окну, потом встала и вышла на улицу. На скамейке перед полицейским участком молодая женщина увидела мальчика лет двенадцати. Он полулежал, вытянув окровавленную ногу, и сдавленно стонал:
— Помогите! Помогите!
— Что случилось? Госпожа? Куда вы? — спросил израильский солдат — турай, охранявший участок. — Здесь нет врачей, госпожа, вам надо в больницу. Езжайте в больницу…
Он остановил женщину, преградив ей путь.
— В чем дело? Минуту, Шомон, что случилось? — раздался громкий мужской голос.
Джин приоткрыла дверь. Расан (майор) Алекс Красовский подошел к невысокой худенькой женщине с изможденным бледным лицом, залитым слезами.
— Господин офицер, горе, случилось горе, — дрожащим голосом и на плохом английском быстро залопотала она. — Мы живем в деревне Маждель Шамс. Мальчишки, играя в низине, подорвались на мине. Двоих насмерть разорвало, а моего только покалечило…
— Почему вы не везете его в больницу? — сосредоточенно спросил майор.
— Мой старший сын пошел служить в израильскую армию. Сирийцы нас презирают, они не примут нас. Помогите…
— А где Маша? — Красовский повернулся к тураю. — Где расар Залман?
— Она уехала в Иерусалим с отчетом, — растерянно сообщил тот.
— Когда же?
— Сегодня утром.
— Значит, доктора нет…
— Я посмотрю, Алекс.
Джин вышла в коридор и приблизилась к Красовскому.
— Позвольте мне воспользоваться кабинетом Маши, — попросила она.
— Да, конечно, — сказал Красовский, неопределенно пожав плечами. — Но надо ли?
— Я только что видела этого самого мальчика под окном. У него наверняка большая кровопотеря, поэтому нельзя терять время, — серьезно ответила Джин. — Турай, помогите привести его, — приказала молодая женщина солдату. — Алекс, откройте, пожалуйста, кабинет.
— Да, сейчас. Только возьму ключи.
Красовский быстро направился к дежурному.
* * *
— Пойдемте к мальчику, — сказала Джин, выйдя во двор участка вслед за тураем, но женщина опередила ее. Подбежав к сыну, она неожиданно заговорила по-русски:
— Миша, Миша, ну, потерпи, родной, сейчас врач посмотрит…
— Больно, мама, очень больно, — стонал мальчик.
— Ты терпи, терпи. Врач все сделает.
— Врач — хороший. Очень хороший, вам повезло, — успокаивающе заметил по-английски турай, поднимая мальчика.
— Осторожно, не повредите рану! — громко сказала Джин, подходя сзади.
— Кабинет готов, можно нести, — сообщил Красовский, выйдя на крыльцо.
— Давайте скорее, — заметила молодая женщина, поспешно поднявшись по ступеням к двери.
Турай внес мальчика в здание полицейского участка, а женщина, всхлипывая, бежала за ними.
— Так вы из России? — спросил Красовский, когда пострадавшего уже усадили на операционный стол, и Джин, надев белый халат и маску, осматривала рану.
— Да, — вздохнула женщина. — Я родом из Курска. Училась в Москве, вот там и познакомилась с Амином своим. Уж двадцать лет тут живу. Будь все проклято…
— Трудно живете? — спросила по-русски Джин, взглянув на нее.
— Еще как! — произнесла женщина, махнув рукой. — Лучше бы никогда сюда не приезжала. Хотя и дома тяжко было. Отец пил без просыпа, а мать, учительница начальных классов, из сил выбивалась, чтоб нас с братом вырастить на мизерную зарплату. Как школу окончила, так с подружкой решили — пропади все пропадом, поедем в Москву счастье искать и поступим куда-нибудь. В общежитии жить будем. Поехали, поступили в технический вуз. Там просто конкурса не было. Вот нас и взяли. Мы ж ни в математике, ни в физике — ничего, ноль. Одни неуды были. Подружка-то за старшекурсника замуж выскочила, так он ей все делать стал, она и удержалась. У меня же продолжались «хвосты» на отчисление. Значит, из общаги вон, и прощай, Москва. Домой, к маме, снова в пьянку. Так что все равно выхода никакого не было.
Мальчик охнул, и женщина встревоженно приподнялась на стуле.
— Ничего страшного, — успокоила ее Джин. — Это одежда присохла. Сейчас все освободим и обработаем рану.
— С Амином этим я в метро познакомилась, — снова усевшись, продолжала женщина. — Он в «Дружбе народов» учился, был в Москве такой институт. Может, и сейчас есть, я на родине давно уже не была. Вроде как ухаживал красиво, деньги у него водились. В ресторан, на такси, весь из себя обходительный. Если б я знала, что это он в Москве такой, напоказ, а дома — сущее чудовище, то лучше бы домой в Курск поехала. Да куда там, — она сокрушенно вздохнула, — дура дурой. Голова и закружилась. Думаю, выпал счастливый билет, поживу по-человечески. Матери написала, дескать, уезжаю. Забеременела, институт бросила и поехала к заграничной родне. Думала, сейчас за границей окажусь, чуть ли не в Париже. Тут такая дыра, что наш Курск по сравнению с этой заграницей покажется раем на земле. Уж про Москву и не говорю. Нищета. Мать померла в прошлом году. Даже на похороны съездить денег не дали, сволочи. Сиди, говорят, молчи, на все мужняя воля.
— Вам повезло, — произнесла молодая женщина, обработав рану и повернувшись к собеседнице. — Осколка я не обнаружила, так как он, скорее всего, прошел по касательной, оставив порез. Довольно глубокий, правда, но это заживет. Я думаю, останется небольшой шрам, хотя на ноге выглядит не так страшно. Сейчас наложим повязку. Главное — покой, осторожность, чтобы избежать повторного кровотечения, а также регулярные перевязки и антисептическая обработка. Все остальное организм сделает сам.
— Где же вы мины нашли? — Красовский строго спросил мальчика. — Сколько раз уже проводили разминирование, а все на них натыкаются. Это у них старые, сирийские, — объяснил он Джин. — Они еще с войны Судного Дня остались.
— Где нашли? — вместо Миши ответила его мать. — Угораздило найти! Сколько раз говорила, не бегай далеко, опасно это. Нет, они все свое, — она сердито посмотрела на сына. — Я тебе дома устрою, подожди ты у меня!
— Дети же, — Джин вздохнула. — Для них опасности — так, пустой звук. Они все смелые.
— Потому что глупые. Вы тоже русская? — женщина придвинулась к ней, заглядывая в лицо.
— Можно сказать, да, — кивнула Джин, накладывая повязку. — У меня мама русская, а отец американец.
— Я бы никогда не догадалась, — заметила собеседница, с явным восхищением покачав головой. — Вы вся такая… Я у нас подобных вам людей не встречала. Если только артистки какие, но это же звезды, не нам чета. Не знаю, может, сейчас что и изменилось. Ходят такие разговоры. Да разве увижу я когда, — сказала Светлана. — Никогда мне отсюда не выбраться. Если только дети…
— Моя мама уехала еще в пятидесятые годы, — объяснила Джин. — Она была русской дворянкой.
— Это и заметно. Я сразу поняла, — хмыкнула Светлана.
— Не работаете? — спросила Джин, когда, сдернув маску и перчатки, она присела за стол у окна для выписки назначений.
— Где ж тут работать-то? Я еще раз учиться хотела пойти. Думаю, ну, хоть на медсестру, на фельдшера. Надо же что-то делать. Так куда там! — пробормотала женщина дрогнувшим голосом. — Сиди дома, лишний раз нос не кажи. Вдруг люди скажут, что Амин жену в подчинении удержать не может и сам семью не обеспечивает? Так этот лентяй образование за государственный счет получил. Вот теперь работать и не хочет. Сидит месяцами дома и с дружками за кальяном байки травит часами. Толку никакого, а слово поперек скажи, так он и избить может. Смотрите, — женщина показала синяки на запястье, — это позавчера он таскал меня по комнате. Амину все дай, дай. Ну, я думаю, вы поняли, — женщина смутилась. — В общем, ненасытный, а у меня голова раскалывается. Ему-то что? Женщина у них нужна вроде как ноги вытереть и дальше идти. Деревня не приняла меня сразу. Мол, на русской женился. Своих девок али нет? Мать его нормально меня приняла, по-доброму. Хотя против отца женщина никогда не пойдет, а тот все слушает, что старейшины скажут. Как будто своего ума нет! Чуть недовольны старцы эти, как ты по деревне прошла, как на кого посмотрела, так сразу выволочку устраивают. С Андрейкой моим, знаете, что было, когда я его к израильтянам отправила? — она взглянула на Красовского. — Сама, без ведома дедов приняла решение. Где ж такое видано? Прибежали эти старейшины, кричали, мол, вы — предатели, Сирию предали, мы вас из деревни выгоним, чтоб духу вашего гнилого здесь не было! Я твердо возразила. Это мои дети, говорю, и по матери они русские. Никакая ваша замечательная Сирия им не нужна. Она даже образования приличного им не дала! Всему сама учила. Никаких старейшин слушать я не буду больше, не говоря уже про мужа с отцом. Зачем в нищете прозябать, на демонстрации бегать, когда надо учиться и работать? У меня два сына. Неужто они так безработными и будут слоняться? Сказала Андрею, заключай контракт и служи. Армия тебя жизни научит, даст возможность продвинуться. После и нас с братишкой из ямы вытащишь. Ты им не сириец, ведь отец твой пальцем не пошевелил, чтоб твою жизнь устроить. Дальше видно будет. Так он у меня уже это, как называется, — женщина поморщилась, вспоминая, — равтурай, младший сержант. На границе с Ливаном служит. На деньги, которые мальчик мой сюда присылает, они все обжираются, ни разу не поперхнувшись. Игнорируют меня всей деревней. Я вот даже в больницу обратиться не могу! С пареньком-то моим еще двое ребятишек пострадало. Их приняли, а нас с презрением выставили. Помирай, мол, — пожаловалась она. — На попутке сюда в Кацрин добрались. Сжалился один добрый израильский адвокат, подобрал на дороге. Уж не думала, что вытащу своего Мишку, — пробормотала женщина, обнимая мальчика за плечи. — Есть еще люди на свете, и за то, Господи, спасибо, — растроганно сказала Светлана, спешно осенив себя православным крестом. — Даже на краю земли, в дыре этой, есть. Спасибо, господин офицер, — стерев слезы с лица, она взяла Красовского за локоть. — Вам, доктор, хоть в ноги поклонюсь…
— Не надо, не надо, — смущенно возразила Джин, мягко удерживая женщину.
— В самом деле, не нужно, — сказал Красовский, подойдя к столу и помогая мальчику спуститься. — Вот как получается. Мама доктора в пятидесятые годы уехала из России. Мои родители-врачи репатриировались в начале семидесятых. Они переехали в Израиль, и я уже здесь родился. Вы — лет на десять попозже, а все мы в Кацрине встретились. Любопытно, правда?
— Так вы тоже из России? — удивленно спросила женщина.
— Откуда же еще? Родители уезжали из Москвы. Там у матери брат двоюродный живет. Родственников много, в гости наведываются.
— Завтра приезжайте на перевязку, — напомнила Джин, провожая женщину к дверям. — Вероятно, Маша Залман уже будет на месте. Впрочем, я, скорее всего, тоже еще буду тут, так что обязательно вас посмотрю.
— Ой, спасибо, спасибо вам…
— Вас отвезут.
Красовский вышел в коридор, строго приказав дежурному:
— Распорядитесь, чтобы раненого отвезли в Маждель-Шамс.
— Слушаюсь, — отчеканил тот.
— Пойдемте, я помогу вам сесть в машину, — сказала Джин, взяв женщину под руку. — Не волнуйтесь, все обойдется. Как вас зовут?
— Светлана. Светлана Акимова я, в девичестве-то. Уж и сама позабыла, как звучит отцовская фамилия, — грустно добавила она. — Вот чудно как вышло! Все в деревне нашей проклинают израильтян, а уж про американцев — и говорить нечего, — женщина взглянула на Джин блестящими от слез глазами. — Все плюются на вас, а мне обратиться больше не к кому. Вот как получается. Только к врагу и иди. Я сама чужая среди этих людей. Сколько лет прошло, а как была чужая, так и осталась. Никогда за свою уже не примут. Я вот знаете, решила, — медленно произнесла женщина, глядя, как Шомон усаживает мальчика в автомобиль. — Разведусь с мужем и домой поеду. Если старший сын в Израиле устроится, то в Иерусалим сначала, а потом, когда денег наберу, домой. Мочи больше нет. Только все одна. Одной против всех, как думаете? — произнесла Светлана срывающимся голосом.
— Я понимаю, тяжело, — согласилась Джин и успокаивающе погладила ее руку. — Я думаю, мы сможем вам помочь, — она взглянула на Красовского, и тот согласно кивнул. — Я сама здесь не останусь, а уеду завтра или послезавтра. Я познакомлю вас с Машей. Она дальше будет лечить вашего мальчика. Когда же он поправится, и если вы не перемените своего решения, после развода вполне сможете перебраться в Израиль, раз ваш старший сын служит в израильской армии. Ну, а уж оттуда в Москву попасть совсем просто. Теперь для этого даже и визы не надо. Расан, возможно, позвонит родственникам, чтобы приняли на первых порах, а может, вы и здесь захотите остаться, а в Москву только в гости ездить.
— Позвоню, — подтвердил Красовский, — и напишу, если надо будет. У меня там живут племянники двоюродные, вашему мальчику ровесники. Думаю, они найдут общий язык.
— Я уж и надежду потеряла когда-нибудь домой вернуться, — запричитала в слезах женщина, закрыв лицо платком. — Врагу не пожелаешь такой жизни, какая у меня здесь получилась.
— Ничего, ничего, все наладится, — сказала Джин, ласково обнимая Светлану за плечи. — Поезжайте домой, отдохните, а завтра приезжайте сюда, на перевязку.
— Я пришлю машину, — предложил Красовский. — На автобусе будет ехать не очень удобно, только рану растревожат. Да и ломаются эти автобусы часто. Особой надежды на них нет. Ну, садитесь, садитесь.
Он подвел женщину к машине.
— До завтра. Увидимся. Невеселая жизнь, — серьезно добавил мужчина, наблюдая, как полицейская машина выезжает за ограду. — Муж бьет, нищета. Ты можешь себе это представить?
— Лично я не могу, — задумчиво сказала Джин, пожимая плечами. — Хотя и в России таких историй хватает. Вполне вероятно, не такой уж большой был выбор у этой Светланы. Печальная история, конечно. Дэвид ничего не прислал? — встревоженно спросила молодая женщина, внимательно посмотрев на Красовского.
— Нет, пока нет, — сказал тот, лишь качая головой.
— Значит, что-то не склеивается, — вздохнув, тихо произнесла молодая женщина.
Машина скрылась за поворотом. Джин поднялась на крыльцо.
— Пойдешь туда? — негромко спросил Красовский.
Она обернулась. Он показывал в сторону Сирии, где находился пограничный пункт.
— Если прикажут, пойду, — спокойно ответила Джин.
— Не страшно?
— Это не обсуждается. Не в первый раз, — твердо заметила молодая женщина.
— Я знаю. Аматула Байян… Так тебя там зовут? — тихо произнес Алекс, когда они уже входили в кабинет Красовского.
Мужчина снял телефонную трубку.
— Кофе принесите, пожалуйста, — приказал он помощнику и сел за стол.
— Да, так, — негромко сказала Джин, опускаясь в кресло напротив.
— На самом деле, как мне сообщили, подполковник Фостер-Роджерс. Я прав?
— Просто Роджерс, — ответила молодая женщина с грустной улыбкой. — Вчера я развелась с Майклом. По обоюдному желанию и согласию. Я заранее дала подтверждение, так как Дэвид уже сообщил, что мне надо ехать сюда.
— Не сошлись характерами? Помешала работа? — спросил мужчина, внимательно посмотрев на Джин.
— Я ему изменила и все сказала, как было, без лишней утайки. Он меня не простил, — ответила она почти спокойно. — Я и не добивалась, чтобы простил. У него уже другая женщина, одна из его подчиненных на базе.
— Я тоже разведен, — нехотя признался Красовский, закуривая сигарету. — Почти такая же история. Жена спуталась с боссом в офисе. Попросила развод, но он ее потом бросил. Двое сыновей. Жена хотела все вернуть, но я уже не хочу.
Дверь открылась, и в комнату вошел турай, держа в руках поднос с кофе.
— Спасибо. Поставьте здесь, — сказал Красовский, показав на край стола. — Прошу, — едва ли не торжественно произнес он, беря с подноса чашку и протягивая ее Джин.
— Благодарю, — молодая женщина кивнула.
— Ну а тот, другой? С которым ты изменила мужу? — спросил мужчина через мгновение.
— Он живет сейчас в Пенсильвании. У него новая жизнь, и я знаю, он меня любит, — медленно произнесла молодая женщина, отпивая кофе. — Я не была готова к тому, чтобы порвать с прошлым, и не порвать не могла. Все как-то само порвалось. Некогда даже задуматься над этим и окончательно решить для себя, как жить дальше.
— Он из этих, из арабов? — с интересом спросил Красовский.
— Нет, он перс.
— Ты там была? — вновь задал вопрос мужчина, наклонившись вперед.
— Да, — сказала Джин и взглянула на ладонь, где остался глубокий шрам от ожога полонием. — Только говорить об этом я не имею права.
— Я понимаю, — заметил Красовский, вскоре замолчав и задумчиво глядя перед собой. — Тогда, если ты свободна, может быть, вечером съездим куда-нибудь, отдохнем?
— Съездим, — с легкостью ответила Джин. — Если только Дэвид ничего не пришлет.
— Это само собой. Здесь есть отличный ресторан, — продолжил мужчина, — недалеко, за городом. У них есть собственный пивной завод, так что пиво там подают свежайшее, практически при тебе варят, а используют для него пресноводные источники. Они здесь считаются уникальными. Потанцевать там тоже можно.
— Посмотрим, — с долей кокетства произнесла Джин, встав и подойдя к окну.
Вдалеке, за домами, над плоскими желтоватыми верхушками потухших вулканов реял на ветру израильский флаг, а рядом с ним флаги ООН и Красного Креста. Где-то там, за этими холмами, ее должны были поджидать активисты оппозиционного народного фронта Сирии, которым было поручено доставить Джин в Дамаск. Уже были готовы и легенда, и документы, но что-то не складывалось, поэтому приказа еще не было. Возможно, его и вовсе не будет.
— Я заметил, ты порезалась. Вот этот шрам, — сказал Алекс, тихо подойдя сзади, и, взяв ее правую руку, повернул ладонью вверх.
— Нет, не порезалась, — отрицательно покачала головой молодая женщина. — Ожог от радиации.
— Там, в Иране? — тихо спросил Красовский, накрывая руку Джин своей.
— В Иране, — подтвердила она. — Иногда этот шрам вскрывается и болит. Тогда мне очень трудно работать. Похоже, до конца он никогда не заживет.