— Папа! — позвала Наташа. — К тебе!
Из комнаты вышел полуодетый старик, он лихорадочно искал рукава наброшенного на плечи пиджака.
— Не к вам, — извиняющимся тоном проговорил Фиолетов, — а за вами…
— Что я сделал?! — растерянно прошептал старик. — За что, господа?! Это какое-то недоразумение… Я благонамеренный обыватель! Я…
— Я тоже так думаю, — согласился поручик. — И весьма сожалею… Но я солдат. Приказ есть приказ.
— Я протестую! — голос старика окреп. — Я всегда! При всех властях! Всегда и при всех властях был благонамерен и верноподдан! Я русский обыватель и горжусь этим! Мы воспитаны в преданности!
— Господин офицер, — заплакала Наташа. — Он старый человек. Ему не до политики. Оставьте его дома, прошу вас…
— Я обещаю вам во всем разобраться, — заверил Фиолетов. — Тем более, не далее, как сегодня, я имел удовольствие с вами познакомиться. Не признаете?
— Господин офицер… Такое несчастье…
— У меня нет иного выхода. Ведите, — бросил поручик солдатам.
— Наташа, — воскликнул старик. — Дочка моя… Прощай!
Дверь захлопнулась. Тяжелые сапоги застучали по лестнице. Удар парадной двери оборвал все звуки.
Андрей вышел из кухни. Наташа сидела на полу, у вешалки, прижавшись лицом к ножке тумбочки. Он наклонился к ней, поднял на руки и понес по коридору. Девушка плакала хрипло, навзрыд.
— Господи… Его-то за что?.. Он же настоящий ребенок… — Лежала на кровати и шептала задыхающимся голосом: — Он там с ума сойдет…
Андрей закурил. Сцепив зубы, долго ходил от одной стены к другой.
«Абсолютно неожиданно… Зачем им старик? А что он знает обо мне? Какие-то черточки характера… Поведение несколько странное для уголовника… Это сразу насторожит контрразведку. Зачем они арестовали старика?! Надо торопиться. Снаряды падают слишком близко… Словно обложили со всех сторон… Надо спешить. Пока не поздно… Жаль Наташу. Бессилен что-либо сделать…»
— И ты… Ты! — почти в истерике закричала она. — Ходишь спокойно. Помоги ему… Помоги…
Он опустился у кровати и взял ее голову в ладони.
— Завтра… Завтра все узнаю… Не плачь… Не надо плакать.
Она заснула глубокой ночью. Держа над головой керосиновую лампу, Андрей прошел по комнате. Тени шевелились на стенах, в стекле отражался язык огонька, и шаги гулко отдавались в тишине. Дверь в коридоре была высокой, из темного дуба, на ней мерцали металлические запоры и цепь. В кухне на окне чернела решетка. Андрей долго смотрел в ночь. Он мысленно угадывал бескрайнюю россыпь домов, проникал за их стены взором и видел каменные соты комнат, бледные от бессонницы лица, крошечные огоньки свечей. Он слышал шелест голосов, шлепанье босых ног по холодному полу. В скольких домах сейчас стучат винтовочные приклады и слышатся солдатские голоса? Вернутся ли те, уводимые в ночь? Под покровом темноты на засекреченных явках собираются люди, чтобы назначить день, в который лопнет городская тишина от первых залпов восставших. В сырых подвалах ветошью протирают каждый холодный патрон, вынутый из цинковых ящиков, чтобы, не дай бог, не заржавел, не застрял в патроннике в нужный момент, не произошла осечка…
Но обыватель еще надеется на то, что стены оградят его от несчастий и бед. Он по-прежнему ищет убежища в тесных лабиринтах своих прихожих и комнат, которые давно уже превратились для него в глухие безвыходные тупики. Он навешивает на двери все новые замки и цепи, но если беда приходит, то сам открывает их дрожащими руками, пугаясь стука собственного сердца. И двери распахиваются, бряцая оружием, вваливаются чужие люди, хлещет вода из раскрытого крана, качается абажур, задетый штыком… А тысячи других прислушиваются к шагам на лестничных клетках, привычно холодея под стегаными одеялами, словно забыв навсегда, что жить им в этом мире придется один раз, и никакие силы не дадут возможности повторить все заново. Хоть бейся головой о стены, рви на груди рубашку, в запоздалом раскаянии грози кулаком небу — она не вернется опять.
А где-то стороной, как могучая гордая эскадра на горизонте, прошло за это время все настоящее — благородный испепеляющий гнев, единственная любовь, слезы отчаяния и радости сопротивления. Там в реве судовых сирен — гул восставших городских площадей, в крике чаек — голоса погибших, а волны поют о единственной яростной жизни, разбиваясь о скалы в миллион пронзающих воздух литых капель.
Андрей вернулся в комнату. Наташа спала, уткнувшись лицом в подушку. Он накрыл ее упавшим одеялом и постоял над ней, прислушиваясь к ее тяжелому дыханию. Он любил ее, и она была для него самым дорогим человеком. Он не хотел, чтобы она здесь жила, и ничего не мог поделать.
«Завтра будет известно о ее отце, — подумал он. — Хватит ли у нее сил жить со мной?.. И помочь мне…»
Глава 17
Грозный генерал-интендант Смирнов был человеком набожным и придерживался в своей канцелярии нравов патриархальных. Свой рабочий день он начинал с ранней церковной службы и любил, чтобы его офицеры следовали примеру своего начальства.
Жил генерал-интендант напротив церкви, и ему не доставляло труда в утреннее время посетить храм, тем более что, прожив на белом свете уже шесть десятков лет, его превосходительство страдало бессонницей. Другое дело — офицеры. Им приходилось, если они не хотели потерять личное расположение генерала, тянуться к церкви со всех концов города. Многих из них мучила головная боль от вчерашних увеселений, а другие просто терпеть не могли церковной службы, но наступало утро, и с первыми лучами солнца торопливые фигуры уже спешили к видимой издалека высокой колокольне Успенского собора.
Какие только смешные истории и анекдоты не ходили по этому поводу, но генерал-интендант был неумолим, считая, что утренняя молитва есть верное средство для поддержания духа товарищества и братства.
Андрей не вошел в глубину храма, а остался перед входом, смешавшись с редкой толпой верующих, стоящих на паперти. Он так рассчитал, чтобы войти за несколько минут до окончания службы, и вскоре, окруженный офицерами, показался оживленно беседующий генерал-интендант. Молодцеватым шагом он сбежал по ступеням и направился к коляске. Андрей шагнул к группе оставшихся на паперти офицеров и, когда все стали расходиться, неторопливо пошел за одним из них, негромко окликнув:
— Капитан Переверзеев?
Тот оглянулся на догоняющего его прапорщика и, сдвинув брови, попытался вспомнить:
— Простите… — сказал он неопределенным тоном. — Не имею чести…
— Прапорщик Зиновьев, — отрекомендовался Андрей, чуть коснувшись пальцами козырька своей по-фронтовому примятой фуражки. — Из ставки главнокомандующего… Курьером. Сегодня возвращаюсь в Екатеринодар. Мне рассказали о ваших ежеутренних радениях, и я рад с вами здесь встретить.
Андрей говорил, а капитан Переверзеев только молча слушал его, внимательно изучая лицо незнакомого человека.
Когда продавался вагон кофе, коммерсант Курилев показал со стороны вот этого молодящегося офицера с короткими усиками и сообщил Андрею, что, как и поручик Фиолетов, капитан отдела снабжения канцелярии генерал-интенданта получил за соответствующие услуги определенные суммы денег.
Риск был большим, но игра стоила свеч, выхода другого не было, и Андрей, поигрывая улыбкой, непринужденно продолжал:
— Я побывал в вашем благословенном городе и отдохнул душой и телом. Здесь ближе к фронту, но больше порядка и тишины… У нас же каждый день события… Известно ли вам, что на своем съезде в Новочеркасске горнопромышленники решили домогаться от правительства получения взрывчатых материалов из-за границы с уплатой их стоимости за счет кредита, отпущенного Англией России? Я вчера об этом сообщил в одной нашей компании, и эта новость буквально произвела впечатление взорвавшейся бомбы. Да и кто им позволил всякие съезды? Каждая копейка… Господа промышленники думают только о своей наживе… Когда я ехал сюда, то в отделе главного начальника снабжения меня попросили… безусловно, если я выкрою для этого несколько минут… Да, попросили встретиться с вами… Нет, нет, ничего страшного…
Капитан Переверзеев спокойно спросил:
— Вы имеете в виду?..
— Я имею в виду только то, что просили сообщить… Кофе… Вагон кофейного зерна, которое пошло по рукам, пока не попало в ставку главнокомандующего…
— Мне известно об этом, — сухо проговорил капитан.
— Ну и прекрасно, — улыбнулся Андрей. — Одной заботой меньше… Кроме того, коммерсант Курилев… кажется так, именно Курилев. Знакомая фамилия?
— Допустим, — коротко сказал капитан.
— Он арестован. Проворовался в пух и прах. Оказался крупной сволочью. Путает в свои дела прекрасных офицеров…
— Что вам от меня надо? — хмуро произнес капитан.
— Побойтесь бога, — воскликнул Андрей. — Ровным счетом ничего… Считаю поручение выполненным. Честь имею откланяться.
— Постойте, — капитан удержал прапорщика за плечо. — И это все?
— С арестом этого Курилева, — тихо проговорил Андрей, — многие оказались в трудном положении. Приезжайте сами в Екатеринодар. У вас есть там друзья, но важна каждая минута. Промедление подобно… Нужны, как мне кажется, большие средства, чтобы потушить этот пожар. И не ожидайте, капитан, каких-то предупреждений. Все страшно напуганы…
Капитан помолчал, потом, подняв побледневшее лицо, холодно сказал, вглядываясь в неморгнувшие глаза прапорщика:
— Я постараюсь воспользоваться вашим советом… Благодарю.
— Всего хорошего, — серьезно ответил Андрей. — Будучи в Екатеринодаре, прошу посетить… Улица Поперечная, собственный дом Зиновьева.
Капитан первым повернулся и медленно зашагал по площади, в задумчивости закинув руки за спину.
Андрей быстрым шагом пересек улицу и сел в поджидавшую его коляску, под матерчатый навес с фестонами. Он закурил и, прикрыв ладонью лицо, приказал извозчику:
— Погоняй… Не по проспекту. По набережной и в переулок.
Днем капитан Переверзеев через дежурного офицера вызвал поручика Фиолетова в вестибюль и здесь предъявил ультиматум: если поручик боится военно-полевого суда, то в течение двух дней он обязан внести обусловленную сумму.
Фиолетов, глядя вслед торопливо уходящему из гостиницы капитану, еще помня его бегающие, растерянные глаза, подумал, стискивая кулаки в карманах: «Если через два дня не достану, то убью его… Подстерегу на улице… Убью… Его или себя…»
А вечером поручик Фиолетов пошел в ресторан «Фортуна» и направился к своему столику в углу. Хозяин ресторана обрадованно заулыбался ему навстречу.
— Здравствуйте, господин офицер… Добро пожаловать.
— Как видите, я выполняю свои обещания, — Фиолетов коротко поклонился и сел на стул. — Чем будете кормить, любезный?
— Есть прекрасный балычок… Икорка. Смирновская водка…
— Прошу, на усмотрение. Я верю вашему вкусу.
— Весьма польщен, — хозяин направился к буфету. Фиолетов закурил и откинулся на спинку стула. Он равнодушным взглядом обвел зал ресторана, Все так же, словно они никуда не уходили, пьянствовали офицеры. Шумели спекулянты. Били в бубны цыгане, и табачный дым застилал потолок.
Наташа принесла поднос, поставила его на край стола.
— Здравствуйте, господин поручик, — прошептала она.
— Добрый вечер, Натали, — обрадовался Фиолетов и закачал головой. — Аи, аи, на вас лица нет… Да полноте так убиваться…
— Я ходила к отцу… Меня не пустили. Я ничего о нем не знаю. За что его арестовали?
— Садитесь, прошу вас, — поручик вскочил на ноги и подвинул девушке стул. — Я узнал кое-что… Ваш отец арестован по доносу. Анонимному доносу. Он обвиняется в шпионаже в пользу красных…
— Боже мой, — Наташа не находила слов от волнения. — Ужасная глупость! Как людям могло прийти в голову?!
— Вы знаете, — задумчиво произнес Фиолетов, — уж такое сейчас время… Главное — это донос. Доносам верят.
— Но мне-то вы можете поверить? — вырвалось у Наташи.
Поручик чуть усмехнулся и кивнул головой.
— Да, Натали… Могу.
— Так помогите освободить отца.
— Хорошо, — вдруг просто сказал он. — Мы его выручим. Я имею определенный вес и влияние… Но, Натали, — поручик положил свою ладонь на руку девушки. — Вы должны нам тоже помочь кое в чем…
— Все, что угодно, — решительно произнесла она.
— Вот и прекрасно, — с одобрением отметил он. — Вы расскажете мне все, что знаете о хозяине и буфетчике… Как ведут себя. С кем встречаются. Нет ли за ними чего-либо подозрительного… И вообще, что у вас в ресторане происходит. Вам ясно, Натали?
— И отец будет свободен?
— Хоть завтра.
— Я… Я… — Девушка счастливо засмеялась. — Вы можете на меня рассчитывать, господин офицер…
Ее взгляд метнулся в сторону, и она наклонилась к нему.
— Подождите, пожалуйста… Я сейчас. Хозяин будет ругаться… Еще не подала офицерам…
— Жду… — поручик вежливо поднялся со стула.
Наташа торопливо вышла во двор. Андрей показался из подворотни.
— Он просит меня следить за хозяином и буфетчиком… В чем-то подозревает их.
— Тогда все в порядке, — даже обрадовался Андрей. — Отец вернется! Они определенно арестовали его для того, чтобы завербовать тебя… На втором этаже тихо?
— Там сейчас никого… Что мне делать дальше?
— Как договорились, — сказал Андрей, — но будь осторожна. Умоляю тебя.
Он подождал, когда девушка скроется в дверях, и вошел на черную лестницу. Направо был вход в зал. Оттуда доносились голоса, звон посуды.
Андрей стал медленно подниматься на второй этаж. Сунул ключ, который дала ему Наташа, в замочную скважину и повернул два раза. Не скрипнув, дверь отворилась, и он оказался в комнате Джентльмена. Надо было торопиться. Высветив фонариком дорожку, Андрей подошел к столу и торопливо стал дергать ящики. Все они были заперты. Тогда он скользнул в спальню. Здесь стояла громадная кровать со множеством подушек. Один из ящиков комода поддался, Андрей увидел стопы чистого белья, посуду. В глубине что-то блеснуло, он протянул руку и достал большие, луковицей, часы. Нажал на кнопку, и крышка, отскочив, обнажила витиеватую надпись: «М. С. ЛЕЩИНСКИЙ».
Это было лучшее доказательство причастности Джентльмена к убийству Забулдыги. Теперь необходимо отвести от Джентльмена подозрения. Во что бы то ни стало выиграть время… День… Два… За эти часы…
Андрей открыл дверь ключом в комнатушку Неудачника. Здесь было душно, окно закрыто, пахло селедкой, табаком и лежалыми вещами. Не раздумывая, Андрей сунул под подушку найденные часы и вышел на лестницу. Больше ему тут была делать нечего.
Держа в руках пустой поднос, Наташа присела за столик Фиолетова.
— Да, у нас иногда происходят странные вещи, — поколебавшись, сказала она. — Меня ничуть не удивляет, что вы заинтересовались рестораном… Но какая гарантия, что папа будет выпущен на свободу?
— О! — приятно изумился поручик. — Вы не так беспомощны… Браво! Я даю вам эту расписку.
Фиолетов быстро набросал на листке из блокнота несколько слов.
— Этого вполне достаточно, слово русского офицера, Натали. А завтра ожидайте папу.
Девушка сунула записку за вырез платья и задумалась.
— Хозяин у нас обычный… Никто к нему не ходит, да и сам сидит все время дома… Если уж говорить о странных вещах, то… Буфетчик… Замкнутый. Злой… Часто куда-то пропадает. День его нет, а то и два… Я как-то задержалась в пришлось ночевать тут в зале. Ночью слышу — дверь открывается, и входит он…
— Буфетчик? — улыбнулся Фиолетов.
— Да. Я страшно перепугалась, вся замерла… В комнату он к себе никого не пускает, словно сокровища царские бережет. Иногда постучишь к нему по работе, так сразу не откроет. Вещи передвигает, крышкой сундука хлопает, точно прячет что-то.
— А где его комната?
— На втором этаже… Третья дверь.
— Спасибо, Натали, — Фиолетов отпил из стакана. — Идите, вас ожидают.
Он проследил за ней взглядом и медленно поднялся из-за стола. Словно прогуливаясь, прошел через зал и скрылся за шторой, отгораживающей ресторан от кухни. Прислушавшись, поручик торопливо взбежал на второй этаж и нашел нужную дверь. Он открыл ее отмычкой и ступил в комнату Неудачника. Щелкнув зажигалкой, осветил ее бледным огоньком. Из темноты проступили очертания кровати, тяжелого комода и вешалки с одеждой.