* * *
– Мы с тобой неправильные родители, – прошептала Алекс, обращаясь к Лейси. Они сидели на родительском собрании за низенькими столиками, из-за которых выглядывали их колени. Алекс взяла счетные палочки, которыми пользовались на уроках математики, и выложила из них бранное слово.
– Все это хорошо, пока кое-кто из нас не стал судьей, – Проворчала Лейси и рукой смешала палочки.
– Боишься, что я вышвырну тебя из школы? – засмеялась Алекс. – А что касается судьи, то шансов, что меня назначат примерно столько же, как и того, что я выиграю в лотерею.
– Посмотрим, – сказала Лейси.
Учительница наклонилась между ними и дала каждой маме листик.
– Сегодня я попрошу всех родителей написать одно слово, которое лучше всего характеризует вашего ребенка. Мы потом сделаем из них коллаж любви.
Алекс посмотрела на Лейси.
– Коллаж любви?
– Перестань издеваться над начальной школой.
– Я не издеваюсь. Следует признать, что всем основным законам детей учат здесь. Не дерись. Не бери то, что тебе не принадлежит. Не убивай людей. Не насилуй их.
– Ага. Я помню этот урок. Сразу после завтрака, – сказала Лейси.
– Ты же знаешь, что я имею в виду. Я говорю о социальном договоре.
– А что будет, если на суде тебе придется поддерживать закон, в который ты не веришь?
– Во-первых, еще не известно, стану ли я судьей. А во-вторых, я это сделаю. Буду чувствовать себя гадко, но сделаю, – ответила Алекс. – Поверь мне, нет ничего хуже судьи со свои личными предпочтениями.
Лейси превратила край бумажки в бахрому.
– Если ты станешь судьей, то когда же тогда ты будешь собой?
Алекс хитро улыбнулась и сложила палочки в еще одно непечатное слово.
– На родительских собраниях скорее всего.
Вдруг появилась Джози, раскрасневшаяся и запыхавшаяся.
– Мамочка, – сказала она, дергая Алекс за руку в то время, как Питер взобрался к Лейси на колени. – Мы уже все сделали.
Они готовили сюрприз из конструктора. Лейси и Алекс встали, позволяя вести себя мимо книжных полок, крошечных ковриков, лабораторного стола с гниющей в качестве эксперимента тыквой, покрытая наростами впалая кожура которой напомнила Алекс лицо одного знакомого прокурора.
– Это наш дом, – объявила Джози, отодвигая кубик, который служил дверью. – Мы женаты.
Лейси слегка толкнула Алекс локтем.
– Мне всегда хотелось быть в хороших отношениях со свахой и невесткой.
Питер стоял у деревянной плиты и помешивал воображаемую еду в пластмассовой кастрюльке. Джози надела большой белый халат.
– Пора идти на работу. Вернусь к ужину.
– Хорошо, – ответил Питер. – На ужин котлеты.
– А кем ты работаешь? – спросила Алекс у Джози.
– Я – судья. Я целый день сажаю людей в тюрьму, а затем прихожу домой и ем макароны. – Она обошла выстроенный из кубиков периметр дома и вошла через дверь.
– Садись, – сказал Питер. – Ты опять поздно.
Лейси закрыла глаза.
– Это мне кажется, или я смотрю в зеркало, которое всегда показывает правду?
Они наблюдали, как Джози и Питер отставили свои тарелки и переместились в другую часть дома, в маленький квадрат в квадрате. Там они легли.
– Это кровать, – объяснила Джози.
За спиной Алекс и Лейси появился учительница.
– Они все время играют в дом, – сказала она. – Мило, правда?…
Алекс смотрела, как Питер лег на бок и свернулся калачиком Джози легла за ним, обняв его рукой за талию. Она поду, мала каким образом у ее дочери сформировался образ таких отношений в семье, если она никогда даже не видела, чтобы ее мать ходила на свидания.
Она смотрела, как Лейси, положив бумажку на кубик, написала «ласковый». Это слово действительно точно характеризовало Питера – он был настолько ласковым, что это даже делало его уязвимым. Нужно было, чтобы кто-то, как Джози, всегда прикрывал его спину, чтобы защитить.
Алекс потянулась за карандашом и разгладила свой листик. Прилагательные толпились в ее голове – слишком многие подходили для ее дочери: подвижная, верная, умная, неотразимая, – но рука неожиданно начала выводить другие буквы.
«Моя», – написала она.
На этот раз, когда коробка ударилась об асфальт, крышка отлетела, и следующая за школьным автобусом машина переехала его бутерброд с тунцом и пакет с чипсами. Водитель автобуса, как всегда, ничего не заметил. Пятиклассники уже так наловчились, что окно открылось и закрылось прежде, чем Питер успел закричать, чтобы они остановились. Когда мальчишки довольно хлопнули друг друга по ладони, его глаза наполнились слезами. Он услышал голос мамы, говорящий, что это как раз тот момент, когда нужно постоять за себя. Но ведь мама не понимала, что от этого станет только хуже.
– О, Питер, – вздохнула Джози, когда он вернулся на место рядом с ней.
Питер уставился на свои варежки.
– Думаю, я не смогу прийти к тебе в гости в пятницу.
– Почему?
– Потому что мама сказала, что накажет меня, если я опять потеряю коробку для завтрака.
– Это нечестно, – сказала Джози.
Питер пожал плечами.
– Как всегда.
То, что губернатор штата Нью Гемпшир выбрала ее из короткого списка из трех кандидатов на пост окружного судьи, удивило больше всего саму Алекс. Хотя было логично, что Джин Шайен, молодая женщина губернатор-демократ, захочет назначить молодую женщину судью-демократа, Алекс, когда пришла на собеседование, все еще не могла в это поверить.
Губернатор оказалась моложе, чем ожидала Алекс, и красивее. «Именно так будут думать и обо мне в зале суда», – подумала Алекс. Она села, сунув кисти под бедра, чтобы не дрожали.
– Если я назначу вас, – сказала губернатор, – есть ли что-то, что мне необходимо знать?
– Вы имеете в виду, мои скелеты в шкафу?
Шайен кивнула. Для губернатора было важно, не отразится ли это назначение отрицательно на ней самой. Шайен хотела расставить все точки над «i», прежде чем принять официальное решение, и Алекс не могла не восхититься ею.
– Может ли кто-нибудь прийти на слушание Исполнительного совета, чтобы выступить против вашего назначения?
– Зависит от того, введете ли вы увольнительные в тюрьмах штата.
Шайен рассмеялась.
– Это туда попадают ваши недовольные клиенты?
– Именно поэтому они и недовольны.
Губернатор встала и пожала Алекс руку.
– Думаю, мы поладим, – сказала она.
Мэн и Нью Гемпшир – последние два штата, в которых еще остался Исполнительный совет, группа, которая должна проверять решения губернатора. Для Алекс это означало, что в течение месяца – с момента ее назначения и до заседания, на котором его должны подтвердить, ей придется делать все возможное, чтобы успокоить пятерых мужчин-республиканцев и не позволить им выпить из нее все соки.
Она звонила им каждую неделю. Спрашивала, есть ли у них к ней вопросы. Ей также нужно было найти свидетелей, которые пришли бы на заседание и выступили в ее поддержку. После нескольких лет работы государственным защитником, это казалось простым заданием. Но Исполнительный совет не хотел слушать адвокатов. Они хотели послушать людей, рядом с которыми Алекс жила и работала, – начиная от ее учительницы младших классов и заканчивая патрульным, который хорошо к ней относился, несмотря на то что она была на Темной стороне. Сложность была в том, чтобы люди пришли и свидетельствовали в ее пользу, но Алекс, если ее назначение подтвердят, не была бы им ничем обязана.
И вот наконец-то пришла очередь Алекс держать ответ. Она сидела перед Исполнительным советом в здании законодательного собрания штата и отвечала на вопросы, от «Какую книгу вы прочли за последнее время?» до «Кто несет бремя доказательства в случаях жестокого обращения?». Большинство вопросов задавались по существу и касались работы, пока она не услышала:
– Мисс Корниер, кто имеет право судить других?
– Это зависит от того, – начала Алекс, – судит ли человек в моральном смысле или в юридическом. Морально ни у кого нет права судить других. Но юридически – это не право, а ответственность.
– Тогда скажите, как вы относитесь к огнестрельному оружию?
Алекс заколебалась. Она не была поклонницей оружия. Она не разрешала Джози смотреть телевизионные программы, где было насилие какого-либо рода. Она знала, что происходит, когда оружие попадает в руки несчастного ребенка, или разъяренного мужа, или избитой жены, – она защищала таких клиентов слишком много раз, чтобы не обращать внимания на такую каталитическую реакцию.
И все же.
Она находилась в Нью Гемпшире, консервативном штате, перед группой республиканцев, опасавшихся, что она окажется демократкой, от которой можно ожидать всего, чего угодно. Она будет судьей в обществе, где охоту не только уважают, но и считают необходимой.
Алекс сделала глоток воды.
– Юридически, – сказала она, – я за огнестрельное оружие.
– Это ненормально, – сказала Алекс, стоя на кухне у Лейси. – Я захожу на интернет-сайты с мантиями, а там все модели похожи на игрока в американский футбол с грудью. В представлении общественности судья-женщина должна быть как медведь. – Она выглянула в коридор и крикнула: – Джози! Считаю до десяти, и мы едем!
– А выбрать есть из чего?
– Ага. Черная мантия… или черная. – Алекс скрестила руки на груди. – Можно заказать из хлопка с полиэстером или только из полиэстера. Можно выбрать с широкими рукавами или собранными. Они все ужасные. Я всего лишь хочу что-то с подчеркнутой талией.
– Кажется, Вера Вонг не делает модели для судей, – заметила Лейси.
– Не делает. – Она опять высунула голову в коридор. – Джози! Время истекло!
Лейси отложила кухонное полотенце, которым вытирала посуду, и последовала за Алекс в коридор.
– Питер! Мама Джози уезжает домой! – Когда ответа от детей не последовало, она направилась наверх. – Прячутся, наверное.
Алекс поднялась за ней в комнату Питера, где Лейси уже открыла дверцы шкафа и проверила под кроватью. Только вернувшись вниз, они услышали приглушенные голоса из подвала.
– Тяжелый, – сказала Джози.
Затем голос Питера:
– Вот. Вот так.
Алекс спустилась по деревянным ступенькам. Под домом Лейси находился столетний погреб с земляным полом и паутиной, похожей на рождественские украшения. Она шла на шепот, доносившийся из угла подвала, и там, за коробками и полками, заставленными домашним вареньем, стояла Джози, держа в руках ружье.
– О Господи! – задохнулась Алекс, и Джози развернулась, направив ствол на нее.
Лейси схватила ружье и отвернула в сторону.
– Где вы это взяли? – строго спросила она, и, похоже, только тогда Питер и Джози поняли, что что-то не так.
– Питер, – сказала Джози. – У него был ключ.
– Ключ? – закричала Алекс. – От чего?
– О сейфа, – пробормотала Лейси. – Он, наверное, видел, как Льюис доставал ружье, когда ходил на охоту в прошлые выходные.
– Моя дочь ходит к вам в гости уже кто знает сколько времени, а у вас по дому валяются ружья?
– Они не валяются, – возразила Лейси. – Они закрыты в специальном сейфе.
– Который может открыть пятилетний ребенок!
– Льюис хранит патроны…
– Где? – спросила Алекс. – Или давай спросим у Питера?
Лейси повернулась к Питеру:
– Ты же знаешь, что ружье нельзя трогать. Зачем ты это сделал?
– Я просто хотел показать его, мама. Она попросила.
Джози подняла перепуганное лицо.
– Я не просила.
Алекс обернулась.
– Теперь твой сын перекладывает вину на Джози…
– Или твоя дочь врет, – отбилась Лейси.
Они смотрели друг на друга, две подруги, поссорившиеся по вине своих детей. Лицо Алекс горело. «Что, если бы… – Все время вертелось в ее голове. – Если бы они вошли на пять минут позже? А если бы Джози поранилась или погибла?» И где-то в глубине билась еще одна мысль – о своих ответах Исполнительному совету неделю назад.
Кто имеет право судить других?
– Никто, – ответила она.
Тем не менее, именно это она сейчас делала.
– Я за огнестрельное оружие, – сказала она им.
Была ли она лицемеркой? Или просто была хорошей матерью?
Алекс увидела, как Лейси опустилась на колени рядом со своим сыном, и этого оказалось достаточно, чтобы все изменилось. Она подумала, что эта слепая преданность Питеру только мешает Джози, тянет ее вниз. Возможно, для нее было бы лучше завести других друзей? Друзей, из-за которых ее не будут вызывать в кабинет директора и которые не вложат ей в руки оружие.
Алекс прижала Джози к себе.
– Думаю, нам пора идти.
– Да, – холодно согласилась Лейси. – Думаю, так будет лучше.
Они стояли в ряду с замороженными продуктами, когда Джози опять завела свою песню:
– Я не люблю горох, – ныла она.
– Ну и не ешь.
Алекс открыла дверь холодильника, холодный воздух расцеловал ее лицо, пока она доставала пакет замороженных зеленых овощей.
– Я хочу печенье с кремом.
– С кремом не получишь. У тебя уже есть зоологическое.
Уже неделю Джози была особенно капризной, после фиаско в доме Лейси. Алекс понимала, что не сможет запретить Джози видеться с Питером в школе, но она не собиралась потворствовать этим отношениям и разрешить Джози приглашать его поиграть после уроков.
Алекс поставила баклажку воды на тележку, затем бутылку вина. Подумав, взяла еще одну.
– Ты будешь на ужин курицу или гамбургер?
– Я хочу соевое мясо.
Алекс рассмеялась.
– Откуда ты узнала о соевом мясе?
– Лейси готовила нам на обед. Оно похоже на сосиски, но полезнее.
Алекс шагнула вперед, когда подошла ее очередь в мясном отделе.
– Дайте, пожалуйста, двести граммов куриной грудки, – попросила она.
– Почему ты все время покупаешь то, что хочешь ты, и никогда то, чего хочу я? – обиделась Джози.
– Поверь мне, тебя не так уж притесняют, как тебе кажется.
– Хочу яблоко, – объявила Джози.
Алекс вздохнула.
– Мы можем выйти из магазина так, чтобы я больше не слышала от тебя «Я хочу»?
Прежде чем Алекс поняла, что Джози собирается делать, ее дочь соскочила с сиденья на тележке, и у Алекс все похолодело внутри.
– Ненавижу тебя! – закричала Джози. – Ты самая плохая мама в мире!
Алекс ощутила неловкость, потому что люди стали обращать на них внимание – пожилая женщина, выбирающая дыню, продавец, держащий брокколи.
Почему дети всегда устраивают истерики на людях, когда твои действия оцениваются другими?
– Джози, – проговорила она, улыбаясь сквозь зубы, – успокойся.
– Я хочу, чтобы ты была как мама Питера! Я бы хотела жить с ними!
Алекс схватила ее за плечи, довольно крепко, и Джози расплакалась.
– Послушай меня, – сказала она тихим, но звенящим голосом, и вдруг услышала отдаленный шепот и слово «судья».
В местной газете недавно вышла статья о ее недавнем назначении в окружной суд, там было и фото. Алекс почувствовала, как пробежала искра узнавания среди людей в хлебном отделе и в бакалейном: «Это она». Но сейчас она еще и ощущала ожидание в их взглядах на нее и Джози, они ждали ее действий, рассудительных действий.
– Я понимаю, ты устала, – ослабив хватку, сказала Алекс достаточно громко, чтобы услышали все присутствующие в магазине. – Я знаю, что ты хочешь домой. Но нужно вести себя. хорошо, когда находишься в общественном месте.
Джози непонимающе смотрела сквозь слезы, слушая Голос Разума, и спрашивала себя, что это существо сделало с ее настоящей мамой, которая сейчас кричала бы на нее в ответ и приказывала замолчать.
Судья, неожиданно поняла Алекс, не перестает быть судьей, даже выйдя из зала суда. Она все равно будет судьей – и в ресторане, и танцуя на вечеринке, и когда захочет придушить своего ребенка посреди продуктового магазина. Алекс надела предложенную мантию, не подозревая о подвохе: она уже никогда не сможет ее снять.
Если всю жизнь следить за тем, что подумают о тебе другие, можно ли забыть, кто ты на самом деле? А если лицо, которое ты показываешь миру, превратится в маску… под которой ничего не останется?