Мимо прошел охранник, совершая очередной обход – пробежка в тяжелых ботинках мимо камер, – и тут Питер услышал:
– Я знаю, что ты сделал.
«О Господи, – подумал Питер, – я уже начинаю сходить с ума».
– Все знают.
Питер опустил ноги на цементный пол и уставился в объектив камеры, но ответа там не было.
Голос был похож на ветер со снегом – холодный шепот.
– Справа от тебя, – сказал голос, и Питер медленно поднялся и прошел в правый угол камеры.
– Кто… кто здесь? – спросил он.
– Наконец-то. Я уже начал думать, что ты никогда не прекратишь свой рев.
Питер попробовал выглянуть за прутья решетки, но ничего не получилось.
– Ты слышал, как я плакал?
– Сопляк, – сказал голос. – Пора уже повзрослеть.
– Ты кто?
– Можешь называть меня Хищником, как все.
Питер сглотнул.
– Что ты сделал?
– Ничего из того, в чем меня обвиняют, – ответил Хищник. – Сколько?
– Что «сколько»?
– Сколько ждать до суда?
Питер не знал. Это был единственный вопрос, который он забыл задать Джордану, вероятно, потому, что боялся услышать ответ.
– Мой на следующей неделе, – сказал Хищник, прежде чем Питер ответил.
Металлическая дверь, к которой он прижимался виском, казалась ледяной.
– Сколько ты уже здесь? – спросил Питер.
– Десять месяцев, – ответил Хищник.
Питер представил, как это – просидеть десять месяцев в этой камере. Он подумал о том, сколько раз он пересчитывал кирпичи сколько раз писал, а охранники смотрели на это в свой маленький телевизор.
– Ты убил детей, да? Знаешь, что случается в тюрьме с теми, кто убивает детей?
Питер не ответил. Он был приблизительно одного возраста с остальными учениками в Стерлинг Хай, он ведь не пошел в начальную школу. Он ведь не сделал это без причины.
Ему не хотелось больше об этом говорить.
– Почему тебя не выпустили под залог? Хищник засмеялся.
– Потому что они думают, что я изнасиловал одну официантку, а потом зарезал ее ножом.
Неужели все в тюрьме считают себя невиновными? Все это время, лежа на койке, Питер убеждал себя, что у него нет ничего общего со всеми остальными в тюрьме округа Графтон. А оказалось, что это не так.
Неужели Джордан тоже об этом думал, слушая его?
– Ты меня слышишь? – спросил Хищник.
Питер лег обратно на койку, не сказав ни слова. Он повернулся лицом к стене и сделал вид, что не слышит, как сосед пытался снова и снова заговорить с ним.
Первое, что опять поразило Патрика, было то, насколько моложе судья Корниер выглядела за пределами зала суда. Она открыла дверь в джинсах и со стянутыми в хвост волосами, вытирая руки кухонным полотенцем. Джози стояла прямо у нее за спиной, с тем же безжизненным взглядом, который он уже не один десяток раз видел у других жертв. Джози была важной частью головоломки, поскольку только она видела, как Питер застрелил Мэттью Ройстона. Но в отличие от остальных жертв, у Джози была мать, которая знала все сложности юридической системы.
– Судья Корниер, – сказал он. – Джози. Спасибо, что позволили мне прийти.
Судья смотрела на него.
– Это напрасная трата времени. Джози ничего не помнит.
– При всем уважении к вам, госпожа судья, я должен услышать это от самой Джози.
Он уже внутренне приготовился к возражениям, но судья отошла, пропуская его в дом. Патрик осмотрел гостиную – антикварный столик с вьющимся растением, разложившим свои стебли по его поверхности. Со вкусом подобранные пейзажи на стенах. Его собственная квартира напоминала временную стоянку, царство грязного белья, старых газет и просроченной еды, где он проводил несколько часов между сменами.
Он повернулся к Джози.
– Как голова?
– Все еще болит, – сказала она так тихо, что Патрику пришлось напрячься, чтобы это услышать.
Он опять повернулся к судье:
– Мы можем где-нибудь поговорить несколько минут?
Она провела их на кухню, которая выглядела точно так же, как та кухня, которую Патрик представлял себе, когда мечтал о том, где он должен был бы находиться сейчас. Шкафчики вишневого дерева и много солнечного света, проникающего через огромное окно, а на столе миска с бананами. Он сел напротив Джози, ожидая, что судья пододвинет стул, чтобы сесть рядом с ней. Но, к его удивлению, она осталась стоять.
– Если я вам понадоблюсь, – сказала она, – я наверху.
Джози испуганно посмотрела на нее.
– А ты не можешь просто посидеть?
На секунду Патрик заметил, как что-то зажглось в глазах судьи – желание? сожаление? – но оно исчезло прежде, чем он смог подобрать название.
– Ты же знаешь, что не могу, – мягко сказала она.
У Патрика не было своих детей, но он был уверен, что, если бы его ребенок оказался настолько близко к смерти, ему было бы нелегко выпустить его из поля зрения. Он не знал точно, что происходит между матерью и дочерью, но решил не вмешиваться.
– Я уверена, что детектив Дюшарм постарается не причинить тебе боли, – сказала судья.
Это было отчасти пожелание, отчасти предупреждение. Патрик кивнул ей. Хороший полицейский делает все возможное, чтобы служить и защищать, но когда речь идет о ком-то, кого ты знаешь, все немного по-другому. Ты делаешь несколько лишних звонков, стараешься уделить как можно больше времени этому делу. Патрик пережил это на собственном опыте много лет назад со своей подругой Ниной и ее сыном. Он не знал Джози Корниер лично, но ее мать имела отношение к сфере применения закона – черт, она была на высшей ступени, – и поэтому ее дочь заслуживала особого отношения.
Он смотрел, как Алекс поднимается по лестнице, а потом вынул блокнот и карандаш из кармана куртки.
– Итак, – начал он. – Как дела?
– Послушайте, не обязательно притворяться, что вас это волнует.
– Я не притворяюсь, – сказал Патрик.
– Я вообще не понимаю, зачем вы пришли. Никто не скажет вам ничего такого, что сможет сделать этих детей менее мертвыми.
– Это правда, – согласился Патрик, – но прежде чем мы сможем судить Питера Хьютона, нам необходимо точно знать, что произошло. К несчастью, меня там не было.
– К несчастью?
Он опустил глаза.
– Мне иногда кажется, что легче быть тем, кто пострадал, чем тем, кто мог бы это предотвратить.
– Я там была, – сказала Джози, дрожа. – И не смогла это предотвратить.
– Это не твоя вина, – сказал Патрик.
Тут она подняла на него глаза, словно ей хотелось в это верить, но она знала, что он ошибается. И кто такой Патрик, чтобы убеждать ее в обратном? Каждый раз вспоминая, как он несся сломя голову в Стерлинг Хай, он представлял, что могло бы случиться, будь он в школе, когда туда пришел стрелявший Если бы он обезоружил его до того, как кто-либо пострадал.
– Я ничего не помню о выстрелах, – сказала Джози.
– Ты помнишь, как была в спортзале?
Джози покачала головой.
– А как бежала туда с Мэттом?
– Нет. Я даже не помню, как встала утром и добиралась в школу. Словно в голове какой-то пробел.
Из разговоров с психологами, работавших с жертвами, Патрик знал, что такая реакция совершенно нормальна. Амнезия – это один из способов, с помощью которых сознание защищается от воспоминаний, которые могут сломить человека. Наверное, он даже хотел бы, чтобы ему повезло так же, как и Джози, чтобы все, что он видел, исчезло.
– А Питер Хьютон? Ты его знала?
– Все его знали.
– Что ты имеешь в виду?
Джози пожала плечами.
– Его нельзя было не заметить.
– Потому что он отличался от остальных?
Джози на мгновение задумалась.
– Потому что он не пытался быть таким, как все.
– Ты встречалась с Мэттью Ройстоном?
Глаза Джози сразу же наполнились слезами.
– Ему нравилось, чтобы его называли Мэтт.
Патрик потянулся за бумажной салфеткой и передал ее Джози. – Мне очень жаль, что с ним такое случилось, Джози. Она опустила голову.
– Мне тоже.
Он подождал, пока она вытрет слезы, высморкается.
– Ты знаешь, почему Питер мог не любить Мэтта?
– Люди часто смеялись над ним, – сказала Джози. – Не только Мэтт.
«А ты?» – подумал Патрик. Он видел школьный альбом» изъятый при обыске в комнате Питера, видел обведенные фотографии ребят, которые стали жертвами, и тех, которые не пострадали. На это было много причин – начиная с того, что Питеру не хватило времени, и заканчивая тем, что на самом деле найти и убить тридцать человек в школе, где учится тысяча, оказалось сложнее, чем он представлял. Но из всех мишеней, которые Питер обозначил в альбоме, только фотография Джози была вычеркнута, словно он передумал. Только под ее лицом печатными буквами было написано: «ПУСТЬ ЖИВЕТ».
– Ты знала его лично? Может, посещали вместе какие-то занятия?
Она покачала головой.
– Я работала вместе с ним.
– Где?
– На ксероксе в центре. – Вы ладили?
– Не всегда, – ответила Джози.
– Почему?
– Он однажды поджег там бак для мусора, а я его выдала. После это его выгнали.
Патрик что-то пометил в своем блокноте. Почему Питер решил сохранить ей жизнь, если у него были все причины ненавидеть ее?
– А до этого? – спросил Патрик. – Можно сказать, что вы были друзьями?
Джози аккуратно сложила салфетку, которой вытирала слезы, в треугольник, потому в еще один – поменьше. Потом еще в один.
– Нет, – ответила она. – Мы не были друзьями.
Женщина рядом с Лейси была одета в клетчатую фланелевую рубашку, от нее разило табачным дымом, а во рту не хватало большинства зубов. Едва взглянув на юбку и блузку Лейси, она спросила:
– Впервые здесь?
Лейси кивнула. Они сидели вплотную друг к другу в длинной комнате на составленных в длинный ряд стульях. Перед ними на полу пробегала красная разделительная полоса, а за ней шел второй ряд стульев. Заключенные и посетители сидели, словно зеркальные отражения, разговаривая как можно быстрее. Сидящая рядом женщина улыбнулась.
– Вы привыкнете, – сказала она.
Раз в две недели Питера мог навестить один из родителей, на один час. Лейси пришла с полной корзиной домашних пончиков и пирожков, журналов и книг, того, что, по ее мнению, могло помочь Питеру. Но охранник, который осматривал вещи перед свиданием, все конфисковал. Никакой выпечки и никаких книг и журналов без разрешения работников тюрьмы. Бритоголовый мужчина с руками, до плеч укрытыми татуировками, направился к Лейси. Она передернулась, ей показалось, что у него лбу наколота свастика.
– Привет, мам, – пробормотал он, и Лейси увидела, как глаза женщины отбрасывают и татуировки, и бритый череп, и оранжевую одежду, чтобы увидеть своего маленького мальчика, который ловил головастиков в луже на заднем дворе.
«Каждый человек, – подумала Лейси, – это чей-то ребенок».
Она отвела глаза от этой долгожданной встречи, и увидела, как в комнату свиданий ввели Питера. На секунду ее сердце остановилось – он очень похудел, а глаза за стеклами очков казались абсолютно пустыми, – но она тут же придавила все свои чувства и подарила ему ослепительную улыбку. Она делала вид, что ее нисколько не волнует, что ее сын в тюремной одежде, что ей пришлось бороться в машине с приступом паники, когда она въехала на тюремную стоянку, что она спрашивает, достаточно ли хорошо сына кормят, в окружении торговцев наркотиками и насильников.
– Питер, – сказала она, обнимая его. Не сразу, но он ответил на ее объятия. Она прижалась лицом к его шее, как делала, когда он был маленьким, и подумала, что готова его съесть, но запах его стал другим. На мгновение она позволила себе подумать, что все это – кошмарный сон, что в тюрьме не Питер, а чей-то чужой несчастный ребенок, но потом поняла, что же изменилось. Здесь он пользовался другими шампунем и дезодорантом, запах этого Питера был более резким.
Вдруг она почувствовала, как ее похлопали по плечу.
– Мэм, – сказал охранник, – вам придется от него отойти.
«Если бы это было так легко», – подумала Лейси.
Они сели по разные стороны красной линии.
– Как ты? – спросила она.
– Все еще здесь.
То, как он это сказал – словно рассчитывал, что к этому времени все должно было измениться, – заставило Лейси содрогнуться. Она почувствовала, что он говорит не о залоге, а о другой альтернативе – о том, что Питер может себя убить, – ей думать не хотелось. Она почувствовала, как сжалось горло, и сделала то, что пообещала себе не делать: она заплакала.
– Питер, – прошептала она, – почему?
– Полиция приходила домой? – спросил Питер. Лейси кивнула. Казалось, с тех прошло столько времени.
– Они заходили в мою комнату?
– У них был ордер…
– Они забрали мои вещи? – воскликнул Питер, впервые выказав ей какие-то эмоции. – Вы позволили им взять мои вещи?
– А зачем тебе все это было нужно? – прошептала она. – Эти бомбы. Пистолеты…
– Ты не поймешь.
– Так объясни мне, Питер, – сказала она скорбно. – Заставь меня понять.
– Я не смог тебе этого объяснить за семнадцать лет, мама. Почему же сейчас что-то должно измениться? – Его лицо передернулось. – Я даже не понимаю, зачем ты пришла.
– Чтобы увидеть тебя…
– Тогда посмотри на меня! – закричал Питер. – Почему же, черт возьми, ты на меня не смотришь?
Он обхватил голову руками и, всхлипнув, опустил плечи.
Лейси поняла, что настал решающий момент: ты смотришь на незнакомца перед собой и решаешь раз и навсегда, что это не твой сын, либо решаешь, что будешь искать то немногое, что осталось от твоего ребенка в том, кем он стал.
Но для матери это не такой уж и сложный выбор.
Кто-то утверждает, что чудовищами не рождаются, а становятся. Люди могут говорить, что она плохая мать, вспоминать моменты, когда она испортила Питера, проявив излишнюю мягкость или строгость, холодность или заботу. В Стерлинге до самой ее смерти будут обсуждать, что же она сделала не так со своим сыном, но как насчет того, что она сделала для него? Легко гордиться ребенком, который учится на «отлично», побеждает в конкурсах, ребенком, которым мир уже восхищается. Но настоящий характер проявляется тогда, когда ты можешь найти, за что любить своего ребенка, хотя все остальные его ненавидят. А если то, что она сделала или не сделала для Питера, вовсе не главное? А если главное то, как она поведет себя начиная с этого момента?
Она перегнулась через красную линию и обняла Питера. Ей было плевать, можно это делать или нет. Охранник мог подойти и оттянуть ее от него, но пока этого не произошло, Лейси не собиралась выпускать сына из своих объятий.
По записи камеры слежения в столовой ученики несли подносы с едой, делали домашнее задание, разговаривали, когда в зал вошел Питер с оружием в руках. Послышались выстрелы, какофония криков. Включилась пожарная сигнализация. Когда все начали бежать, он выстрелил снова, и на этот раз две девочки упали. Остальные ученики топтали их, пытаясь спастись.
Когда в столовой никого, кроме Питера и жертв, не осталось, он пошел между столами, глядя на свою работу. Он прошел мимо парня, лежавшего в луже крови на книге, но остановился, чтобы подобрать плеер, оставленный на столе, и вставил в уши наушники, прежде чем выключить его и положить на место. Он перевернул страницу открытой тетради. А потом сел за стол, где стоял поднос с нетронутым обедом, и положил рядом оружие. Он открыл коробку с хлопьями и высыпал их в одноразовую миску. Добавил содержимое пакета с молоком и съел все до последней ложки, потом опять встал, взял пистолет и вышел из столовой.
Это было самое страшное, жуткое зрелище, которое Патрику приходилось видеть за всю жизнь.
Он посмотрел на вермишель быстрого приготовления, которую заварил себе на ужин, и понял, что аппетит пропал. Отставив миску на стопку старых газет, он отмотал пленку назад и заставил себя посмотреть на это еще раз.
Когда зазвонил телефон, он снял трубку, но все еще был занят происходящим на экране.