Из дневника А. Спрогиса: 1 декабря. От мыса Иви взяли курс прямо на Картахену. Шли без огней полным ходом, сколько может дать машина. Напряжение у всех в высшей степени напряженное. (Спрогис, видно, и сам волновался: вместо «состояние» написал «напряжение». — Л.П.) Шли всю ночь. Наши военные корабли в условном месте нас не встретили. К утру, когда уже подходили к берегам Испании, вдруг в темноте появились два военных корабля. Приказали остановиться…
Из мемуаров Л. Хургеса: Москва все твердит: «Флот вышел вас встречать. Не беспокойтесь. Смело идите вперед». Но уже прошли треть пути до Картахены, где нас должны были встречать — флота нет. Прошли половину пути — флота нет. Прошли две трети пути — море безлюдно. Нервы у всех напряжены до предела, только Артур Спрогис в своем коверкотовом реглане хранит привычное (но, конечно, напускное) спокойствие. Начинает понемножку светлеть, а мы одни и совершенно беззащитны с нашим адским грузом. Москва все успокаивает: «Флот вышел вас встречать. Флот вас ищет». Какой черт «ищет»! Уже вырисовываются испанские берега. Капитан дает команду остановить машины — время военное, впереди минные поля, без лоцмана не пройти. А Москва засыпает нас утешительными радиограммами, Ваня еле успевает их расшифровывать, а Спрогис вскользь просмотрит и небрежно сунет в карман. Выхожу на палубу с очередной радиограммой и с удивлением обнаруживаю, что мы уже не одни. Когда и откуда появились эти военные корабли, я за работой даже не заметил. Один эсминец стоит почти вплотную у нашего правого борта, а второй несколько сзади, загораживая нам выход в море. Эсминцы номерные, без флагов и опознавательных знаков. Навели на нас 105-мм орудия и торпедные аппараты…
А. Спрогис (звукозапись 1976 г.): Мы остановились. У нас был пропуск и пароль — все, что полагается. Мы говорим это самое, условное, а капитан миноносца не обращает внимания и никакого отзыва на пароль не дает. Мы поняли, что нас захватили фашисты. Миноносец в 50–70 метрах остановился, через рупор переговариваемся. Я подумал, что нет смысла с десятком их солдат взрываться. Лучше целиком. С нашим грузом на десять миноносцев хватит. Пока они опустят шлюпку, время еще есть. Я говорю капитану (у меня переводчик из итальянского ЦК комсомола был): «Все равно взрываться надо, давай ему в бок!» Капитан дает: «Полный вперед! На миноносец!» А пароход большой, груженый, начинает двигаться тихо, ползти на фашистов. Переводчик уже с мостика спустился, круг схватил, шифровальщик шифр уничтожил, а Лева (Хургес. — Л.П.) открытым текстом в Москву: «Исполнили свой долг. Погибаем. Прощай родина, прощай мама» (Общий смех). Особенно мне «прощай мама» запомнилось.
Из мемуаров Л. Хургеса: Тут только надо было в оба следить за командой (Она состояла из анархистов, и на всякий случай под предлогом взрывоопасности груза была разоружена. — Л.П.), ибо в любое время можно было ожидать бунта (их было раза в два больше, чем нас) с целью захвата парохода и сдачи его фашистам в обмен на свои жизни. Все мы привели в боевое состояние свои пистолеты, Артур достал гранаты, и мы сгрудились около радиорубки. Поняв, что толковать с нами о сдаче парохода врагу бесполезно, команда разбрелась, кто куда, но их взгляды не выражали особой симпатии. Москва все время беспокоятся, зовет непрерывно, но я ни понять их, ни передать ничего не могу — нет кодов.
А. Спрогис (звукозапись 1976 г.): Вдруг капитан миноносца как начнет ругаться: «Ты! Фашист вонючий! Куда лезешь?!» Это он, значит, нас фашистами называет. Оказалось, это судно береговой охраны республиканцев. Пароль знали только крейсеры, с которыми мы в пути разминулись, а охрана о нас вообще понятия не имела, чтоб не распространять. Вот тут… я не понимаю… Лева убежден, что нас два миноносца захватили. Ну, хоть убей меня — я знаю, что один. Я говорил с ним совершенно серьезно, без всякой трепотни. Но он настолько убежден! Даже мысли не допускает. Но вот, хоть убей меня, под присягу, под расстрел — один был. Один.» (Напомню, что в дневнике Спрогиса записано: «Вдруг в темноте появились два военные корабля». — Л.П.)
Из мемуаров Л. Хургеса: В свое окончательное спасение мы поверили только тогда, когда на подходе к Картахене перед нами услужливо открылись боны порта, а на мачтах наших «конвоиров» взвились красно- желто-фиолетовые флаги Республики. Радостными криками «виват!», «салют!», «ура!» реагировали мы и команда парохода на появление Картахены. Невозможно представить себе радость людей, спасшихся от, казалось, неизбежной смерти. Все обнимают друг друга, у многих на глазах слезы. Тут уж не выдержали даже мои «железные нервы». Не в силах сдержать себя и стыдясь своих слез, я побежал в свою рубку и там, лежа ничком на койке, меня несколько минут сотрясали почти истерические рыдания, но дверь я успел запереть, и никто не видел мою минутную слабость. И вот, перед нами широко открыты боны картахенского порта, и мы «как герои» следуем мимо кораблей военного флота, так и не вышедшего, несмотря на все заверения Москвы, нас встречать и в случае нужды защитить, но теперь не жалевшего ни меди оркестров, ни холостых залпов артиллерии на торжественную встречу «героев».
Когда теперь эти люди собирались у нас дома, вы бы на них посмотрели! Крик, шум стоит, друг друга перебивают, за рукава дергают, а хохоту сколько!
Из разговора за столом (звукозапись 1977 г.):
Паршина: Получили твою радиограмму, которую ты с парохода тогда, нет?
Хургес: Получили… (общий смех)
Паршина: А маме не успели передать?
Хургес: Не маме. Сталину и Ворошилову.
Паршина: Не-т, ты в конце «прощай мама» прибавил!
Хургес: Не-е-е-е-т, это брехня… Кто это сказал?!
Паршина: Да Артур сказал!
Хургес: Не-ет, не-е-ет. Пусть он не брешет!! Никакой «мамы» не было!.. (шум, смех).
Из дневника А. Спрогиса: 1 декабря (продолжение). Утром зашли в порт Картахена. Началась выгрузка. Вечером уехал на машине в Валенсию.
Москва, 1985.
Динамит для сеньориты
Из предисловия К.М. Симонова
В тридцать шестом году, когда происходило все то, о чем вы сейчас прочтете, не было этого дома, в одной квартире которого мы сидим сейчас втроем с Елизаветой Паршиной и Артуром Спрогисом. Не было ни этого проспекта, ни всего этого района, застроенного новыми и новейшими домами. Другой была Москва. И мы все тоже были другими. Елизавета Паршина была совсем девчонкой, студенткой института иностранных языков; я учился на третьем курсе Литературного института. Артуру Спрогису, хотя и старшему из нас, тогда тоже было всего-навсего тридцать, а не под шестьдесят, как теперь.
Я, как и многие сверстники тогда, в тридцать шестом, мечтал поехать в Испанию. Но мне это тогда не удалось. Война пришла в мою жизнь на три года позже и совсем в другом уголке земли — в Монгольской пустыне. А у этих двоих, сидящих сейчас передо мною товарищей — у них вышло: они поехали в Испанию.
Артур, латыш по национальности, вступил в интербригаду и командовал отрядом, действовавшим в тылу фашистов, а Елизавета Александровна стала переводчицей этого отряда и не только основательно пополнила свои знания испанского языка, но и научилась владеть оружием.
А впрочем, она гораздо лучше меня расскажет обо всем этом сама в той документальной повести, которую вы прочтете. Мне, пожалуй, надо добавить только то, о чем она не пишет. Она вернулась из Испании, награжденная двумя боевыми орденами — такими, которых не получишь просто за хорошее и даже отличное звание языка. И еще хочу сказать несколько слов о том, как родилась эта рукопись. Может быть, читателям это будет интересно.
Несколько лет назад я получил письмо. Моя корреспондентка писала о книге «Живые и мертвые» и о персонаже этой книги — летчике Козыреве. Она в чем-то соглашалась со мной, в чем-то спорила, а главное, вспоминала некоторых людей, бывших в Испании, — живых и мертвых. Она вспоминала о них в своем письме с той живостью воображения, с той цепкой памятью на подробности, которая убеждала: она может писать, хотя, кажется, сама не подозревает о такой способности.
Прочтя это письмо и ответив на него по существу, я в конце посоветовал Елизавете Паршиной непременно написать записки о том, что она видела я пережала в Испании. Она не сразу взялась за работу, колебалась, не решалась. А потом все-таки напасала вот эти записки, часть которых вы сейчас прочтете. Не знаю, понравятся ли они вам, но я читал с волнением.
Из письма Х.Д. Мамсурова
Лиза, извини, что задержал рукопись. Каких-либо серьезных замечаний к ней нет. Написано как было, хорошо и от души. Конечно, можно было бы многое добавить. Но ведь это область необъятная, поэтому я не стал делать замечаний и заметок. Хорошо так, как есть, а то ведь можно и испортить, даже руководясь благими пожеланиями. Крепко жму руку отважной Лизе (Хосефе), к которой отношусь всегда с большим боевым и товарищеским уважением.
Хаджи.
Из предисловия А.К. Спрогиса
О войне в Испании написано немало. И все же автор предлагаемых воспоминаний, не пытаясь делать обобщений, или анализировать стратегические операции, или общий ход событий, рассказывает много интересного. В те далекие годы Елизавета Александровна Паршина была молоденькой девушкой, и впечатления складывались у нее соответственно ее возрасту и сравнительно небольшому жизненному опыту. Елизавета Александровна постоянно находилась при разведывательно-диверсионном отряде, состоявшем из андалузских шахтеров. Все это запечатлено в книге, большая часть ее — дневник, который Паршина вела в Испании. Автор рассказывает только о том, что видела сама. Е.А. Паршина не только наблюдала, что происходит вокруг нее. Она принимала личное участие во всех серьезных операциях отряда в тылу фашистов. В 1937 году на фронте под Малагой и Гранадой, в боях за Андалузию, а также под Толедо отряд уже имел на своем счету семнадцать уничтоженных воинских эшелонов противника. Там фашисты перебрасывали по железной дороге с юга на Мадрид войска и снаряжение, прибывающие из фашистской Италии и Германии. В тылу врага было захвачено в плен несколько фашистских офицеров. Отряд проводил операции на широком фронте от Андалузии до Арагона.
В отряде Е.А. Паршину очень уважали не только потому, что она находилась с нами в самые опасные минуты, но и за постоянную заботу о бойцах и их семьях.
Ни один боец отряда не забывал во время боя, что среди них — девушка. Е.А. Паршиной не раз приходилось участвовать в рукопашных схватках. На моих глазах храбрая переводчица в ближнем бою уничтожила двух фашистов и возвратилась, захватив оружие врага. При необходимости я поручал ей самостоятельно руководить операциями, и она всегда успешно с этим справлялась.
Спрогис А., полковник в отставке, бывший советник по войсковой разведке в республиканской армии Испании.
«В Испанию поедете?»
В Москву наша семья приехала примерно в 1929 году с Волги. Отец — Александр Николаевич, мать — Лидия Георгиевна, старшая сестра Алла и я. Отец был инженером-химиком, его пригласили в какой-то институт заведовать лабораторией. В 1935 году я окончила Институт новых языков и начала работать в «Интуристе» переводчицей французского.
Прошло несколько месяцев. Когда началась война в Испании, в Советском Союзе поднялся ураган протестов. Проходили собрания, митинги, писали на первых полосах газет, не умолкало радио, собирались деньги, писались письма… Конечно, для нашей страны такой поворот событий не предвещал ничего хорошего, поэтому аппарат пропаганды работал изо всех сил. Таким образом, испанские события стали для большинства населения личной бедой, гибель испанцев — собственным горем, борьба с Фашистами — страстным желанием. Заявления сыпались тысячами, подростков с поездов снимали сотнями. Ни я, ни мои подруги и не надеялись на такое счастье, но когда однажды в кабинете начальника засела какая-то комиссия, сердце екнуло…
За столом сидело человек шесть-семь, все мужчины и все в штатском.
— Лиза Паршина, одна из лучших переводчиц, - сказал начальник.
Поглядывая на меня, полистали бумаги.
— Хороший загар. Отдыхали?
— Да.
— Далеко?
— В Дагестане. По горам ходили.
— Хорошо ходите?
— Километров по двадцать, тридцать в день. Двое с военной выправкой переглянулись.
— Международное положение знаете? — Конечно.
— На каких языках работаете?
Я поняла, что этот вопрос решающий. Испанский мы немного «проходили», но до знания было весьма далеко.
— Французский, испанский.
— Сказать что-нибудь можете?
— Буэнос диас… камарадас…
— А почему отвечаете на испанском?
Я растерялась и промолчала. Те двое снова переглянулись.
— Вы замужем?
— Нет.
— Семья?
— Родители и сестра. Все в Москве.
— В командировку поедете?
— Поеду.
— А если далеко и надолго?
— Поеду.
— А если в Испанию?
— Поеду.
— Хорошо, можете идти. Если нужно будет, мы вас еще пригласим. О нашей беседе никому говорить не надо.
Утром следующего дня меня и одну из моих подруг предупредили, что за нами «приедут». Часов в двенадцать действительно появилась молодая приятная женщина, сотрудница Главного разведывательного управления Красной Армии, Гуковская. Трудно сейчас сказать, в каком я была состоянии, помню только, что все происходящее доходило до меня, как с киноэкрана. Может быть, от волнения я и заболела — началась двухсторонняя ангина, но я сделала все, чтобы не показать этого. Гуковская на машине отвезла нас в специальный закрытый магазин, расположенный в Центральном универмаге, и велела выбрать все, что нам нужно. Тут уж мы не растерялись и выбрали все — от чулок до шляпок с вуальками.
— Вам это доставят, — сСказала Гуковская и отвезла нас обратно.
Часов в восемь она снова приехала, привезла нам вещи, вручила паспорта, деньги, билеты на поезд и сказала:
— Через три часа ваш поезд. Поедете до Парижа, явитесь в наше посольство, дальше вам скажут. Об отъезде ни с кем не говорите и ни с кем не прощайтесь. Ни с кем. — И уехала.
Мы так и остались стоять с открытыми ртами и хлопающими глазами и, похоже, с такими же лицами ехали до самого Парижа. В моих документах было сказано, что я работаю машинисткой в советском консульстве в Испании. В Париже наше появление было встречено так же буднично, как появление почтальона. Нам выдали около тысячи долларов и велели лететь из Тулузы в Барселону.
— Там вас встретят.
И мы полетели. Вышли в Барселоне на летное поле и со все возрастающим беспокойством стали наблюдать, как рассасываются прилетевшие с нами пассажиры, пока не остались совершенно одни. Посовещавшись, уселись на свои чемоданчики и стали ждать «чего-нибудь». Через минут тридцать к нам подошел элегантный служащий аэродрома и очень вежливо поинтересовался, не потерялись ли мы, и не надо ли помочь. Документы мы решили не показывать, а объяснить ничего не могли, по тому, что языка почти не знали. Однако, он ничуть не удивился и любезно отправил нас в город на служебной машине. Одетый в военную форму водитель, тоже ничего не спрашивая, привез нас в отель «Мажестик» и уехал. Только здесь, сняв номер, я поняла, что мне совсем плохо. Ангина была в разгаре. Я попросила подругу положить мне на голову мокрое полотенце.
— А полотенца нет. — Ответила она без малейших эмоций. — Мы забыли чемоданы в машине.
Я моментально забыла про ангину, и мы побежали к портье поднимать тревогу. Он долго и с большим удивлением выслушивал наши сбивчивые горячие объяснения, и как только обозначилась первая пауза, спокойно сказал: