— Ветеринарным хирургом, — объяснила Джули, — был мой первый муж.
— Как его звали?
— Ансельм.
— А чем он был плох?
— Он мог разговаривать только о животных.
— Джули, — спросил я, — а я тебе когда-нибудь нравился?
— Нет.
— И тебе никогда не хотелось, чтобы я еще раз тебя поцеловал?
— Мы никогда не целовались.
— Неправда. — Я рассказал ей о камне, и об озере, и о том, как она звала меня к себе. — В ту ночь ты ждала меня и раскладывала карты. Но я не пришел.
— Ты пьян, — сказала она.
— Не в этом дело. — Я объяснил, что в мой телескоп, купленный в «Неботорге» в Мистике, Коннектикут, можно увидеть прошлое. Я рассказал о возрасте звезд, о гигантском объективе в космосе, о том, как с помощью системы зеркал, линз, трубок и механизмов телескоп может принимать световые сигналы, покинувшие Землю много лет назад. — Я видел тебя в твоей комнате, когда тебе было четырнадцать лет, — сказал я. — Я видел все так, словно это происходит сейчас.
— Ты совсем пьян, — сказала Джули.
— Ты была очень красива, — сказал я.
— Карл, отвези его домой. Он не может вести машину.
Не помню, как мы ехали вокруг озера. Оказывается, меня затошнило, и я попросил Карла остановиться. Оказывается — по словам Карла — я долго стоял на коленях, то блюя, то просто глядя в воду.
III
После того вечера жалюзи на окне Джули были все время опущены. Но зато я сделал другое открытие: на Горе-Голове горел костер. Вокруг огня двигались маленькие тени, одни быстрее, другие медленнее. Сначала я не мог разобрать, кто это, потом прямо у меня на глазах тени превратились в фигуры, а фигуры — в детей. Они махали руками, прыгали и бегали вокруг костра. Что они там делают? Родители знают, где их дети, или те просто улизнули из дому и заняты сейчас чем-то предосудительным? Например, пьют пиво, а когда им надоест танцевать, отправятся в кусты тискаться. Я ликовал. Точно так, думалось мне, чувствуют себя астрономы, когда в их тщательно вымеренном участке ночного неба появляется комета — что за немыслимая честь, пусть только на одно мгновение, стать единоличным владельцем, что там говорить, небесного тела! Нечто подобное я чувствовал по отношению к этим детям. Ибо за ними наблюдал я один, они были моими, даже более моими, чем если бы в этот самый миг заявились ко мне в обсерваторию — на самом деле их физическое воплощение только разрушило бы все мои к ним теплые чувства, такие в тот момент сильные, что пришлось вытереть глаза, чтобы не замочить окуляр.
Счастливые дети, думал я, закрывая крышу обсерватории. Я сварил на спиртовке какао, стал пить и думать о Джули, молодой и старой: годы выжигают людей, и вместо танцев вокруг костра они ходят по магазинам или выходят замуж за мужчин-головешек с именами Карл или Ансельм. Разумеется, то же самое можно сказать о звездах. Если бы звезда открылась нашим глазам такой, какая она сейчас, а не тысячу лет назад, вышла бы печальная картина: обращающаяся в ничто огромная черная глыба — ком, которого вы и знать не захотите.
На следующую ночь дети были там же и танцевали с еще большей энергией, хотя их костер казался с виду немного меньше. Может, они заблудились? Может, то, что я считал танцами, было сигналом и просьбой о помощи, может, они размахивали руками и кричали, чтобы пришли взрослые и увели их с этой непривычной для них высоты? Но что я мог поделать? Они заблудились не только во времени, но и в пространстве — то, что я видел в телескоп, происходило много лет назад и, может быть, совсем в другом месте. Кто-то из детей, кажется, махал флагом. Я вспомнил прочитанную давным-давно историю о том, как дети играли на острове посреди озера. Кажется, она плохо кончилась. Но у детей на той горе был вполне довольный вид. Это невозможно, я знаю, но в тишине обсерватории я словно слышал их восторженные крики.
В День благодарения опять шел снег, и я поехал в Коммонсток в кино. Показывали фильм-катастрофу — о том, как в Лос-Анджелесе разразилась эпидемия чумы, а принесли ее загадочные существа, возможно, инопланетяне, чьи тела были извлечены при раскопках из доисторических отложений. В финале умненькая симпатичная биологиня и саркастичный поп-расстрига спасают мир, установив контакт с хорошими инопланетянами, явившимися на землю с вакциной и мешком тысячелетних тайн на хлипких красноватых плечах.
Шагая к оставленной машине, я встретил Джорджа Пулиадиса. Он словно постарел на десять лет — помятое лицо обросло щетиной, которая совершенно ему не шла.
— Есть пятьдесят долларов? — спросил он меня.
— Для чего?
— Отдам, как только увижу вас в другой раз.
— Конечно. — Уж эту-то малость я мог для него сделать в благодарность за всю его помощь.
— Как прошел поход? Много нашли ископаемых?
— Тсс!
— В чем дело? Я думал, вы любите природу.
— Природа, — сказал Джордж, — будет лупить вас под зад при каждом удобном случае. При каждом. — Он забрался в свою машину, укатил прочь и, насколько мне известно, никто его с тех пор в Коммонстоке не видел.
Отец заглянул в обсерваторию меня навестить. Стал разглядывать фотографии детей, которые я сделал фотоприставкой к телескопу. На одной было отчетливо видно, как они прыгают на фоне костра. На другой они держались за руки, хотя, возможно, двое, стоявшие прямо, несли третьего, лежавшего у них на руках.
— Что это?
— Что-то в небе.
— Это галактики? — он указал на языки пламени.
— Скорее туманность, — ответил я.
— Господи, какая еще туманность. А это что? — он показал на верхнюю часть туловища одного из детей.
— Темное вещество.
Отец присвистнул.
— Надо показать астрономам. Готов спорить, им не каждый день доводится смотреть на такие фотографии.
— Это точно.
— В этих фотографиях что-то есть.
— А то.
— Между прочим, ты давно видел Джорджа?
— Давно. А что?
Он покачал головой.
— Говорят, что-то с ним стало не то с тех пор, как он вырыл нам этот слишком глубокий фундамент.
Я напомнил отцу, что фундамент — наша работа, а не Джорджа.
— Гм, — ответил он. — В этих фотографиях что-то есть.
— Да, конечно.
— Ты себя нормально чувствуешь?
— Как никогда лучше.
После снега в День благодарения дети исчезли с вершины горы. Я искал их ночь за ночью, на Горе-Голове и ближайших холмах, но их костер погас, а танец закончился. Мне трудно было смириться с мыслью, что их больше нет. Целыми днями я валялся на диване, читал журналы, а когда темнело, понемногу гулял вдоль озера. Однажды вечером совершенно случайно я заметил что-то вроде планеты, зависшей над зубцами деревьев. Она казалась размытой и как бы пунктирной, неподвижной и почти совсем неинтересной по сравнению с тем, что я видел раньше, но, по крайней мере, она напомнила мне, что не стоит бросать наблюдения. Мы болтаемся без дела, словно уже наступил конец света и ничего нельзя исправить, а оказывается, сами того не ведая, мы все это время заселяли небеса собственными ошибками.
В январе я уехал из Коммонстока обратно в Нью-Йорк, где нашел работу в рекламном агентстве, занимающемся исследованием рынка на предмет выпуска водосточных труб нового типа. Я снял квартиру в Озон-парке, высоко над разбросанными по улицам фонарями, и установил свой телескоп на самодельное переносное основание. Я редко в него смотрю, но иными ночами все-таки засиживаюсь допоздна, грядя через окуляр на северо-запад. Я спрашиваю себя, что стало с моими детьми, как они спустились с горы и когда же, когда же они придут ко мне.
МОЛЛЮСКИ
Артур Брэдфорд
Наткнувшись в чистом поле на старые машины, мы с Кеннетом принялись их обыскивать. Думали: вдруг там найдется что-то ценное. Однажды в такой машине Кеннет откопал старый радар — из тех, которыми полицейские измеряют скорость. Радар не работал, но Кеннет сказал, что пригодится на запчасти.
Эти машины посреди поля, можно подумать, побывали на пожаре. Краска на них пузырилась и отслаивалась. Прямо сквозь пол пробился бурьян и всякая другая растительность. Под сиденьем старого «форда» я нашел серебряную чашку. Чистое серебро, представляете?
Кеннет заполз в старый «понтиак» в стороне от всех остальных машин. Мой друг не пробыл там и минуты, как вдруг заорал, чтобы я немедленно бежал к нему. Я завозился, а Кеннет все кричал:
— Быстрее! Быстрее, ты только посмотри…
Кое-как отодвинув пассажирскую дверь, я заглянул внутрь и увидел, что Кеннет таращится на открытый бардачок. Я тоже сунул туда нос и — что за зрелище! Прямо в бардачке сидел трясущийся желтый слизень величиной примерно с буханку хлеба.
Мы затаились — чтобы убедиться, что он шевелится. Кожа блестела от слизи.
— Господи, — только и сказал Кеннет.
Короче, мы решили забрать гигантского слизняка с собой. По правде говоря, идея была Кеннета. Это он сказал:
— Я знаю, что мы сейчас сделаем. Отвезем малютку домой.
В тот момент я об этом, может, и не подумал, но вообще-то у Кеннета есть деловая хватка. Он на несколько лет старше меня и раньше зарабатывал себе на жизнь всякими разными штуками. Мы нашли большой полиэтиленовый мешок, из тех, что дают в супермаркетах, я подержал его открытым, а Кеннет закатил туда слизняка. Тот попросту свалился — шлеп. Слизняк был тяжелый, как большой кусок ветчины, разве что помягче.
Вот, значит, что мы добыли из этих машин минут за пятнадцать: серебряную чашку (чистое серебро, мое), старую зажигалку «Зиппо» (поломанную, Кеннета) и гигантского слизня (десять фунтов, не меньше, в основном Кеннета).
Всю обратную дорогу я держал слизняка на коленях. Кеннет твердил, чтобы я был с ним поаккуратнее.
— Не поцарапай кожу, — говорил он. — Смотри, чтобы на нее не попала соль. — Где, интересно, я возьму соль?
Мы приехали к Кеннету. У него был симпатичный домик, только весь захламленный, поскольку ни сам Кеннет, ни его ненормальная жена Тереза никогда ничего не выбрасывали. Как-то он высказался по этому поводу:
— Десять долларов в месяц, чтобы какие-то мудаки приезжали и уволакивали хлам. Почему я должен им платить? Назови мне хоть одну причину.
Кеннет был вне себя от счастья, предвкушая, как покажет Терезе слизняка. Настолько вне себя, что, с визгом тормозя перед домом, опрокинул полный мусора пластмассовый ящик из-под молока.
— Блин, — буркнул он и выскочил из машины.
— Тереза, милая, беги скорее сюда! Скорее, смотри, что у нас есть! Смотри, что мы нашли! — закричал он.
Появилась Тереза с глазами такими круглыми, будто ей не терпелось увидеть, что мы там для нее купили. Тереза совсем маленькая, почти как ребенок. Они с Кеннетом очень забавная пара, Кеннет — вообще-то здоровяк, здоровее многих. Не знаю, что надеялась увидеть Тереза в этом полиэтиленовом мешке, но уж всяко не огромного желтого слизняка.
Она завизжала, бросилась к Кеннету и двинула ему в челюсть.
— Как ты посмел притащить мне это дерьмо?!
Поскольку Кеннет был занят — держался рукой за ушибленную челюсть, — пришлось вступить мне.
— Мы подумали, за него дадут неплохие деньги.
— А то как же, — Тереза уперла кулачки в бедра. — За эту уродину!
Мне стало неловко. О боже, думал я, посмотрите на меня. Что за идиот! Кроме всего прочего, это я держал мешок. Наверное, я и сам в тот момент был похож на червяка.
Но Кеннету попала под хвост вожжа.
— Уродины тоже стоят денег.
Тереза, видимо, так не считала, ибо развернулась и ушла в дом. Не баба — огонь! Да, я знаю, она жена Кеннета, и все равно она мне очень нравилась. НЕ ВОЗЖЕЛАЙ ЖЕНЫ БЛИЖНЕГО СВОЕГО, верно? А пошло оно все в жопу, думал я, глядя на Кеннета. Он же не Казанова. Собиратель слизняков. Где он умудрился добыть себе такую женщину?
Мы сунули гигантского слизняка в старый аквариум. Между прочим, там еще были рыбки, но Кеннет запросто выплеснул их на пол, чтобы освободить для слизня место. Выплеснул прямо на пол гаража, и они запрыгали по цементу.
— Я ей покажу, — повторял он. — Я срублю за слизняка монет, и мы с тобой поедем куда-нибудь вдвоем, а ее не возьмем.
— Ага, — соглашался я, хотя на самом деле думал вот о чем: это мой шанс. Знаю, что глупость, но не забывайте: Кеннет только что выкинул на землю беззащитных рыбок. Где же его сострадание?
Так что пока он нянчился со слизняком, я ушел в дом искать Терезу. Она сидела за станком и ткала. У них дома огромный ткацкий станок. Он занимал целую комнату, всю заваленную нитками и пряжей. Тереза ткала из нее ковры.
Я сказал:
— Эй, у меня для тебя сюрприз.
Она ответила:
— Надеюсь, не очередной долбанный моллюск.
— Нет, — сказал я, — это чашка, чистое серебро.
Я протянул свою находку Терезе, и она оборвала работу. Она как-то умеет поднимать одну бровь. Выходит очень симпатично. Она сказала:
— Ты точно хочешь мне ее подарить?
С деньгами у меня и вправду тогда было туго, и эта штука пригодилась бы мне самому, Тереза была права. Так что я сказал:
— Ну, может, придется оставить ее у себя, — и Тереза понимающе кивнула. Ну и хитрюга.
Вошел Кеннет со словами:
— Мне нужно кое-кому позвонить.
Дело шло к вечеру. За окнами темнело, а Кеннет уже который час висел на телефоне.
— Ага, Лерой, — говорил он, — у меня есть для тебя интересная штука. Думаю, тебе понравится… Ага, точно… Сегодня нашли… Гигантский слизняк… Больше десяти фунтов, запросто… Что?.. Брось, Лерой… Лерой?.. Блядь! — И он набирал другой номер.
Я, между тем, изо всех сил охмурял Терезу.
— Какой красивый ковер!
— Спасибо, — сказала она. Ее детские ручки носились вверх-вниз по вертикально натянутым нитям. Ковер был разноцветный, в ярко-желтых и огненно-красных тонах. Честно говоря, уродство. Если бы что-то подобное лежало у меня на полу, меня бы затошнило.
Кеннет:
— Здравствуйте, мистер Логан… Да, Боб Уиллис порекомендовал мне обратиться к вам… Именно так, он сказал, вашу организацию может заинтересовать одна любопытная научная находка, которую я…
— Прости меня за этого слизняка, — сказал я Терезе.
Она ответила:
— Да ладно, ерунда. Я уже привыкла, Кен вечно носится со всякой херней.
С херней! Она явно им недовольна, подумал я про себя.
Кеннет кричал в телефон:
— Боже мой! Это ужасно! Ваши люди, наверное, чего-то перекурили! — Он швырнул трубку и ворвался к нам.
— Эти сатанисты собрались сжечь моего слизня! — объявил он. — У них вуду ритуал, для которого им нужны моллюски! Да пошли они на хуй! — У Кеннета был усталый вид. Он теребил свои сальные волосы то с одной, то с другой стороны.
— По-моему, ты принимаешь эту штуку слишком близко к сердцу, милый, — сказала Тереза.
— Ага, — согласился я. — Сколько они тебе предлагают?
Кеннет обалдел. Он гневно развернулся и выскочил из комнаты.
— Фашисты! — возопил он. — Блядские торгаши!
Тереза обернулась ко мне:
— Давай выйдем, мне нужно тебе кое-что сказать.
Я ответил:
— Ну конечно. — А думать мог только об одном: это мой шанс, это мой шанс.
Деваться в этом захламленном доме было некуда, так что мы остановились в гараже. Там сидел в аквариуме гигантский слизняк, залитый светом и переливающийся желтизной. Ну и чудище! Он не помещался в аквариум. Склизкий хвост лупил по стеклу.
— Я очень надеюсь, он не удерет, — сказал я.
Торжественно глядя на меня, Тереза произнесла:
— Я ничего не говорила Кеннету. И никому вообще. У меня будет ребенок.
— Ой. Ай, — сказал я. — Ребенок.
Тереза заплакала, а я заключил ее в свои объятия. Положил ей руку на живот.
— Где он? — Я ничего не чувствовал.
— Он еще маленький, — объяснила Тереза.
— А-а, — сказал я.
Так мы и стояли в обнимку в этом странном аквариумном свете. Я убрал руку с живота Терезы и махнул в сторону трясущегося слизняка.
— А что если твой ребенок будет как эта штука? — Я хотел как бы пошутить, но Тереза не поняла.