— А чего ты боишься? — спросил Джин у Фрэнки секунду спустя. — Боишься чего-нибудь?
— Знаешь, что самое страшное? — спросил Фрэнки и вытаращил глаза, делая вид, что смертельно напуган. — Женщина без головы, она бредет по лесу и ищет свою голову. «Отдай… мою… голову…»
— Господи, где ты услышал этот ужас? — спросила Карен.
— Папа мне рассказывал, — ответил Фрэнки. — Когда мы ходили в поход.
Джин покраснел раньше, чем Карен с упреком взглянула на него.
— Так-так, — сказала она. — Замечательно.
Он не смотрел ей в глаза.
— Мы просто рассказывали истории про привидения, — тихо сказал он. — Я думал, ему будет весело.
— Господи, Джин! — воскликнула она. — И это при том, что ему снятся кошмары? О чем ты вообще думаешь?
Воспоминания, нахлынувшие на него, были скверными, из числа тех, которых ему обычно удавалось избегать. Он неожиданно вспомнил Мэнди, свою бывшую жену. Карен посмотрела на него точь-в-точь таким же взглядом, что и Мэнди, когда он делал что-то не то. «Ты что, идиот? — говорила она тогда. — Совсем чокнулся?» В те времена Джин вообще ничего не мог сделать как следует, и, когда Мэнди кричала на него, у него внутри все сжималось от стыда и невыразимой ярости. Ну я же стараюсь, думал он про себя, я стараюсь! Это чувство не давало ему покоя постоянно, и в конце концов, когда дела пошли совсем скверно, он ее ударил. «Какого хрена ты меня все время попрекаешь, — процедил он сквозь зубы. — Я тебе что, кусок дерьма?» А когда она вытаращила на него глаза, он врезал ей с такой силой, что она упала со стула.
Это произошло после того, как он сводил Ди Джея в луна-парк. Было воскресенье. Он немного выпил, поэтому Мэнди была недовольна, но в конце концов, думал он, это все-таки и мой сын тоже и у меня есть право провести какое-то время со своим собственным ребенком. Мэнди ему не начальница, что бы она там себе ни воображала. Ей просто хочется сделать так, чтобы он сам себя возненавидел.
А разозлилась она из-за того, что он повел Ди Джея на «центрифугу». Уже потом он понял, что сделал это зря. Но ведь Ди Джей сам умолял, чтобы они туда сходили. Ему было всего четыре, Джину недавно стукнуло двадцать три, и из-за этого он чувствовал себя невыразимо старым. Ему хотелось немножко поразвлечься.
Кроме того, его ведь никто не предупреждал, что Ди Джея туда водить нельзя. Когда они проходили мимо ворот, билетерша даже улыбнулась им, словно хотела сказать: «Вот идеальный молодой отец, который развлекает сынишку». Джин подмигнул Ди Джею, глотнул мятного ликера и ухмыльнулся. Он чувствовал себя Прекрасным Отцом. Как бы ему хотелось, чтобы его собственный папаша водил его на карусели в луна-парке!
Дверь в «центрифугу» открывалась как люк большой серебряной летающей тарелки. Изнутри гремело диско, а когда они зашли, музыка стала еще громче. Помещение было круглым, стены — с мягкой обивкой; один из служащих поставил Джина и Ди Джея спинами к стене и закрепил их ремнями. От ликера Джину было тепло, и он был готов обнять весь мир. Он взял Ди Джея за руку и почувствовал, что его буквально распирает от любви.
— Приготовься, малыш, — шепнул он. — Сейчас будет круто.
Дверь-люк «центрифуги» наглухо закрылась, испустив шипящий вздох. А потом стены, к которым их пристегнули, начали медленно вращаться. Они закрутились, набирая скорость, и Джин крепче сжал руку Ди Джея. Через секунду мягкая стена скользнула наверх, но сила вращения удержала их, прижала к поверхности крутящейся стены, как железки к магниту. Щеки и губы Джина оттянулись назад, и он рассмеялся от ощущения собственной беспомощности.
И в этот момент Ди Джей стал кричать.
— Не надо! Не надо! Остановите! Остановите ее!
Он истошно вопил, и Джин еще крепче сжал его руку.
— Все в порядке! — весело заорал он, стараясь перекричать музыку. — Все в норме! Я здесь!
Но в ответ ребенок только еще громче заголосил. Его плач летел за Джином по кругу, кувыркаясь и кувыркаясь по окружности, словно призрак, который, пролетая, оставляет за собой дорожку эха. Когда же карусель наконец остановилась, Ди Джея трясло от рыданий, и человек за пультом уставился на них. Джин кожей чувствовал, что все вокруг смотрят на него — смотрят сурово и осуждающе.
Джин чувствовал себя премерзко. Только что он был так счастлив — вот наконец-то они проведут время вдвоем и еще долго будут об этом вспоминать, — а теперь его сердце словно провалилось в темную бездну. Ди Джей не прекращал плакать, даже когда они выбрались из центрифуги и шли вдоль прохода, даже когда Джин, пытаясь отвлечь его, пообещал купить сладкую вату и игрушечных зверюшек.
— Я хочу домой! — плакал Ди Джей, и еще: — Я хочу к маме! Хочу к маме!
Эти слова пронзили Джина в самое сердце. Он заскрипел зубами.
— Отлично, — прошипел он. — Пошли домой, к мамочке, маленький плакса. Честное слово, никогда больше не возьму тебя с собой. — Он слегка встряхнул Ди Джея. — Да что с тобой такое, а? Ты видишь, что все над тобой смеются? Видишь? Люди говорят: ай-ай-ай, такой большой мальчик, а ревет, как девчонка.
Эти воспоминания пришли к нему как будто из тумана. Он совершенно забыл о том случае, но теперь стал мысленно возвращаться к нему вновь и вновь. Чем-то вопли Ди Джея, то и дело без предупреждения прорывавшие оболочку его памяти, напоминали ночные крики Фрэнки. На следующий день он поймал себя на том, что снова вспоминает о том, как кричал Ди Джей, и эти воспоминания пронзили его сознание с такой силой, что ему пришлось поставить фургон на обочину и закрыть лицо руками: господи, какой кошмар! В глазах ребенка он должен был выглядеть каким-то чудовищем.
Он сидел в фургоне и пытался понять, как отыскать Мэнди и Ди Джея. Он так хотел сказать им, что ему стыдно, и выслать им денег. Он сжал пальцами лоб, а мимо него по дороге проносились машины, и старик в доме напротив раздвинул занавески и выглянул в окно, надеясь, что Джин привез ему посылку.
«Где же они могут быть?» — думал Джин. Он попробовал восстановить в памяти город и дом, но там была лишь пустота. Мэнди есть Мэнди, а значит, она уже отыскала бы его, чтобы стрясти деньги на содержание ребенка. Она с наслаждением подала бы на него в суд как на злостного алиментщика, наняла бы адвокатов, чтобы те отобрали у него его зарплату.
И внезапно здесь, на обочине, его осенило. Они мертвы. Он вспомнил про аварию, в которую попал неподалеку от Де-Мойна, — ведь если бы он погиб, они бы никогда не узнали. Он вспомнил, как проснулся в больнице, вспомнил пожилую медсестру, которая сказала ему: «Молодой человек, вам очень повезло. Вы должны были погибнуть».
«Что, если они и правда погибли?» — думал он. Мэнди и Ди Джей. Эта мысль поразила его как молния — ведь это все объясняет. Вот и ответ, почему они его не разыскали. Ну конечно же!
Он не знал, как ему справиться со скверными предчувствиями. Да, они дурацкие, в них сказывается и его жалость к себе, и его паранойя, но сейчас, со всей этой нервотрепкой из-за Фрэнки, он ничего не мог поделать со своей тревогой. Когда он вернулся с работы, Карен посмотрела на него строго.
— Что случилось? — спросила она.
Он пожал плечами.
— Ты ужасно выглядишь, — сказала она.
— Со мной все в порядке, — ответил он, но она продолжала смотреть на него с недоверием. Потом покачала головой.
— Я сегодня еще раз водила Фрэнки к врачу, — сказала она после паузы, и Джин присел рядом с ней за стол, где были разложены ее учебники и тетради.
— Боюсь, ты решишь, что я мать-невротичка, — сказала она. — Может быть, я слишком много думаю о всяких болезнях, и все дело только в этом.
Джин покачал головой.
— Нет-нет, — сказал он. Он почувствовал, что в горле у него пересохло. — Ты абсолютно права. Тут лучше перестраховаться.
— Хммм, — задумчиво протянула она. — Мне кажется, доктор Банерджи скоро меня возненавидит.
— Да ну, — отмахнулся Джин. — Как тебя можно ненавидеть? — Он выдавил из себя нежную улыбку. Поцеловал ей пальцы, запястье, как и подобает заботливому мужу. — Постарайся не переживать, — добавил он, хотя у него самого все внутри ходило ходуном. Со двора доносился голос Фрэнки — тот выкрикивал какие-то команды. — С кем он разговаривает? — спросил Джин, и Карен не подняла головы.
— Ох, — сказала она. — Наверное, всего лишь с Буббой. — Буббой звали воображаемого приятеля Фрэнки.
Джин кивнул. Он подошел к окну и выглянул во двор. Фрэнки делал вид, что в кого-то стреляет: большой и указательный пальцы были сложены так, словно мальчуган нажимает на курок. «Взять его! Взять его!» — выкрикнул Фрэнки, и Джин заметил, как он юркнул за дерево. Во Фрэнки не было ни капли сходства с Ди Джеем, но, когда он высунул голову из-за густой листвы плакучей ивы, Джин почувствовал легкую дрожь — вспышку — что-то вроде этого. Он сжал зубы.
— Я от этих занятий свихнусь, — сказала Карен. — Каждый раз, когда я читаю о неблагоприятном исходе, тут же начинаю нервничать. Так странно. Чем больше знаешь, тем меньше в чем-либо уверен.
— А что на этот раз говорят врачи? — спросил Джин. Он неловко повернулся, продолжая смотреть на Фрэнки, и ему показалось, что в углу двора кружатся и прыгают черные точки. — С ним все в порядке?
Карен пожала плечами.
— Они считают, что да. — Она снова посмотрела на учебник и покачала головой. — На вид совершенно здоров.
Он ласково положил руку ей сзади на шею, и она потерлась об его пальцы.
— Даже представить себе не могу, что со мной может случиться что-нибудь страшное, — сказала она ему однажды вскоре после их свадьбы, и эти слова его напугали.
— Не говори так, — шепотом попросил он, и она рассмеялась.
— А ты суеверный, — сказала она. — Это так мило.
Он не мог заснуть. Странное чувство, что Мэнди и Ди Джея нет в живых, тяжким грузом осело в его сознании, и он потер ногу об ногу под одеялом, стараясь устроиться поудобнее.
До него доносился приглушенный стук старой электрической пишущей машинки — это Карен заканчивала реферат для медицинских курсов, и вылетавшие очередями слова вызывали у него ассоциации с каким-то языком насекомых. Когда Карен наконец пришла и легла в кровать, он закрыл глаза, притворившись спящим, но в его сознании продолжали бегать маленькие, торопливые картинки: его бывшая жена и сын; вспышки фотоаппарата, делавшего снимки, которых у него не было, которых он не сохранил. Они мертвы, говорил уверенный голос в его сознании, говорил ясно и отчетливо. Их охватило пламя. И они сгорели. Голос, звучавший у него внутри, был не совсем его собственным; внезапно у него перед глазами возникла картинка горящего дома. Это был трейлер где-то на окраине маленького городка, из открытой двери которого валил черный дым. Пластиковые оконные рамы покорежились и начинали плавиться, а в небо из трейлера устремлялись клубы дыма, так что он походил на старый паровоз. Заглянуть внутрь ему не удалось, были видны лишь вспыхивавшие с треском темно-оранжевые языки пламени, но Джин знал, что они там, внутри. На секунду он увидел озаренное светом лицо Ди Джея; который не отрываясь смотрел в окно горящего трейлера, а его рот был как-то неестественно широко раскрыт, как будто он пел.
Джин открыл глаза. Дыхание Карен было ровным, она крепко спала, и он осторожно выбрался из постели и стал беспокойно бродить по дому в пижаме. Нет, они не мертвы, пытался внушить он себе, остановившись у холодильника и выпив молока прямо из картонной упаковки. Это было старое приятное чувство, памятное ему еще по тем дням, когда он только бросал пить, а густой вкус молока чуть притуплял его позывы к спиртному. Но сейчас молоко не помогало. Этот сон-видение сильно его напугал, он уселся на диван, накинул на плечи плед и уставился в телевизор, где шла научно-популярная передача. Какая-та ученая дама изучала мумию. Ребенка. Голова была без волос — похожая на череп, но не совсем. Пленочка древней кожи плотно облегала глазные впадины. Губы растянулись, обнажив маленькие, искрошившиеся зубки, похожие на зубы грызуна. Глядя на него, Джин не мог снова не вспомнить о Ди Джее, и он торопливо, как прежде, обернулся и посмотрел через плечо.
В последний год их жизни с Мэнди Ди Джей порой вытворял такое, что у Джина мурашки бежали по коже. Он его пугал. Ди Джей был неестественно тощим ребенком, голова у него была как у птенца, ступни — длинные и костлявые, а пальцы на ногах — чересчур вытянутые, словно предназначались для того, чтобы ими что-нибудь хватать. Он вспомнил, как Ди Джей, босой, скользил по комнатам, крался, шпионил, подсматривал — Джину казалось, что он все время за ним подглядывает.
Эти воспоминания ему на много лет почти удалось выкинуть из головы; он ненавидел их и не доверял им. Ведь тогда он пил запоем, а алкоголики воспринимают реальность искаженно. Но теперь, когда они прорвались наружу, давно забытое чувство просочилось в его душу струйкой дыма. Тогда ему казалось, что Мэнди специально настраивает Ди Джея против него, что Ди Джей каким-то сверхъестественным образом, едва ли не физически, превратился из его родного сына в какое-то другое существо. Джину вспомнилось, как иногда он сидел на диване и смотрел телевизор, и вдруг у него возникало какое-то странное чувство. Он оборачивался и видел, что на пороге комнаты стоит Ди Джей, сгорбив костлявый позвоночник и выгнув длинную шею, и смотрит на него своими неестественно огромными глазами. А бывало и по-другому: Джин с Мэнди из-за чего-то спорили, и тут Ди Джей неожиданно проскальзывал в комнату, подкрадывался к Мэнди и в самый разгар важного разговора укладывал голову ей на грудь. «Я хочу пить», — говорил он, нарочно сюсюкая. Ему было уже пять лет, но он придуривался и разговаривал как двухлетний. «Мамотька, — говорил он, — я хоцю пиць». И на секунду его глаза останавливались на Джине, холодные и полные расчетливой ненависти.
Разумеется, сейчас Джин понимал, что все это не так. Он знал: тогда он много пил, а Ди Джей был всего лишь несчастным и перепуганным маленьким ребенком, который пытался как-то справиться с тяжелой ситуацией. Позже, когда он лечился, воспоминания о сыне заставляли его в буквальном смысле вздрагивать от стыда, и у него не хватало смелости поделиться ими, даже когда он проходил свои «двенадцать шагов». Ну как он мог рассказать, что маленький ребенок отталкивал его от себя, да вдобавок еще и пугал? Господи боже, Ди Джей был всего лишь несчастным пятилетним малышом! Но в памяти Джина с ним было связано что-то зловещее: с тем, как он нарочито по-детски прижимался головой к материнской груди, как говорил нараспев, сюсюкающим голоском, устремив жесткий, немигающий взгляд на Джина и слегка улыбаясь. Помнится, Джин хватал его сзади за шею. «Хочешь говорить — говори нормально», — шипел Джин сквозь зубы и сжимал пальцы на шее ребенка. Ди Джей скалил зубы и начинал тоненьким голосом, с присвистом, поскуливать.
Когда он проснулся, у него перехватило дыхание. У него возникло зыбкое, удушливое ощущение, что на него смотрят, что на него направлен пристальный, ненавидящий взгляд, и он задохнулся, хватая ртом воздух. Над ним наклонилась женщина, и на секунду ему показалось, что сейчас она скажет: «Вам очень повезло, молодой человек. Вы должны были погибнуть». Но это была Карен.
— Что ты здесь делаешь? — спросила она.
Было уже утро, и ему стоило немалых усилий понять, где он. Он лежал на полу в гостиной, а телевизор все еще работал.
— Господи, — проговорил он и поперхнулся. — Господи боже.
Он вспотел, его лицо пылало, но, увидев испуг в глазах Карен, он постарался успокоиться.
— Приснился плохой сон, — сказал он, пытаясь совладать с прерывистым дыханием. — Господи, — повторил он и покачал головой, пытаясь выдавить из себя ободряющую улыбку. — Ночью я проснулся и больше не смог уснуть. Наверное, я стал смотреть телевизор и отрубился.
Но Карен молчала и по-прежнему смотрела на него, а на лице ее были написаны страх и неуверенность, словно он — уже не он, а кто-то другой.
— Джин, — спросила она, — с тобой все в порядке?
— Ну конечно, — хрипло ответил он, и по его телу невольно пробежала дрожь. — Конечно.
И тут до него дошло, что он абсолютно голый. Он сел, почти инстинктивно прикрыл руками пах и огляделся по сторонам. Нигде не было видно ни трусов, ни пижамы. Не было пледа, в который он закутался, когда смотрел по телевизору про мумий. Он начал неловко подниматься и вдруг увидел, что в дверном проеме между гостиной и кухней стоит Фрэнки, вытянув руки по бокам, как ковбой, готовый в любой момент извлечь из кобуры пистолеты.