— Джордж — ничего. Пьет, конечно, а кто не пьет? — Она имела в виду мужчин. Мужчинам положено пить — это мужественно. — Если Алиса пойдет с вами в кино, смотрите, чтобы она вернулась не позже часу.
— А что будет, если она вернется позже часу?
Взгляд Делии говорил, что терпение ее истощилось. Возвращаются ведь жены позже часа, когда гостят у родителей, — ну, поезд опоздал или что-нибудь еще?
— Убить не убьют, если вы об этом. Но припомнят. — О, это грозное безличное «припомнят». — По-моему, Алиса никогда не задерживалась позже одиннадцати, так что могут и не заметить. Вы задаете чересчур много вопросов.
— Я знаю — более или менее — только береговую артиллерию. А про флот ничего не знаю.
— Ну, так флот лучше всех, учтите.
— Извините, если я вас рассердил, Делия. Я не нарочно.
— Я не сержусь, — отрезала она. Потом она посмотрела мне в лицо и что-то процедила сквозь зубы — что, я не понял.
— Я вас не расслышал.
— Больше всего на свете Алиса хочет одного. Дайте ей это.
— Что?.. Что?
— Ну, ребенка, конечно.
Я опешил. Потом очень заволновался.
— Это она вам велела сказать?
— Да нет, конечно. Вы не знаете Алису.
— Алиса ходила с другими за этим в город?
Я так разгорячился, что толкнул ее коленом под столом. Мне виделись войска и парады.
— Примите свое колено! Она только на прошлой неделе решилась. В тот вечер, когда Джордж уехал в Мэн, мы с Алисой пошли в «Оперу» смотреть фильм. Она разговорилась с соседом. Картина им не понравилась, и они пошли куда-нибудь поесть. Она мне шепнула, чтобы я ее не ждала. Потом она рассказала, что у этого человека была своя лодка на причале возле яхт-клуба. Она пошла с ним, но в лодку не полезла. Говорит, когда они шли, Иисус предостерег ее, что этот человек — бутлегер, контрабандист, он ее свяжет, запустит мотор, и она надолго застрянет на Кубе. Она не пошла по трапу, а когда он стал ее тащить, закричала, стала звать береговой патруль. Он ее отпустил, и она чуть не до самого дома бежала.
— Поклянитесь, что говорите правду.
— Вы мне колено ушибли! На нас все смотрят!
— Поклянитесь!
— В чем поклясться?
— Что говорите правду.
— Клянусь богом!
— И Алиса не узнает, что мне это известно?
— Клянусь богом!
Я откинулся в изнеможении, потом снова наклонился к ней.
— Джордж будет думать, что это его ребенок?
— Он будет самым счастливым человеком на базе.
Вернулась Алиса. Она не зря прихорашивалась — в воздухе засверкали искры.
— Ну, Делия, уже поздно. Пора идти. Рады были встретиться с вами, доктор Коул. Я расскажу Джорджу.
— До свидания, девушки. Я ему напишу.
— Он огорчится, что разминулся с вами.
Каждая из этих реплик повторялась несколько раз. Я сообразил, что рукопожатия будут излишни. Оставшись один, я заказал еще пива, снова раскурил трубку и стал читать. За мой стол сели другие. Когда подошло время, я сделал, как велела Алиса, и крадучись обогнул ресторан, чтобы забрать велосипед. Алиса ждала на трамвайной остановке. Отойдя от меня и почти не повернув головы, она сказала:
— Я сяду впереди. Может, вы поедете на Вашингтон-сквер на велосипеде?
— Нет. Ночью разрешают ехать с велосипедом на задней площадке.
— В кино я не хочу. Я знаю тихий бар, там можно поговорить. Около телеграфа. Если в трамвае будут знакомые, скажу, что еду на телеграф получить перевод от матери. Вы идите за мной по Темза-стрит, но поотстав на квартал.
— Моя квартира всего в нескольких кварталах от телеграфа — может, пойдем ко мне?
— Я не говорила, что мы пойдем к вам! С чего вы взяли?
— Вы сказали, что любите собак.
— Бар называется «Якорь». Пока я буду говорить с телеграфистом, ждите меня в «Якоре» прямо возле двери. Без кавалеров туда не пускают. — Она посмотрела на меня свирепым взглядом. — Это очень опасно, но мне все равно.
— Ах, Алиса, может быть, прямо пойдем ко мне? У меня есть немного виски.
— Сказано вам! Я еще не решила.
С лязгом и скрежетом подъехал трамвай. Алиса чинно вошла и уселась на переднем сиденье. На остановке «Перекресток первой мили» в вагон вошли ее знакомые — флотский старшина с женой.
— Алиса, дорогая, куда ты?
Алиса разразилась целой повестью, полной бедствий и чудес. Ее слушали разинув рты. На Вашингтон-сквер все пассажиры вышли. Друзья всячески старались ее подбодрить. «Ничего, все будет хорошо. Спокойной ночи, дорогая. В следующий раз, когда увидимся, все нам расскажи».
Я снова выполнил ее инструкции. Через большое окно телеграфа я видел, как она рассказывает очередную душераздирающую историю дежурному. Наконец, она решительно направилась ко мне, постукивая каблуками по кирпичному тротуару. Вдруг посреди улицы к ней пристали два подгулявших матроса. Алиса ухитрилась сделать три вещи одновременно: подала мне знак скрыться в «Якоре», повернула обратно, словно забыла что-то на телеграфе, и уронила сумочку.
— Алиса, киса! Как ты в город забрела?
— Алиса, а где Джордж? Где наш Джорджи, старый негодяй?
— Боже мой, я потеряла сумочку. Мистер Уилсон, помогите мне найти сумочку. Ой, наверно, забыла на телеграфе. Какой ужас! Я умру! Мистер Вестервельдт, помогите мне найти сумочку.
— Вон она где. Гляди! А за это поцелую — один разок, а?
— Мистер Уилсон! Вот уж не ожидала от вас! На этот раз я Джорджу не скажу, но больше так не говорите. Я ужасно спешила, чтобы отправить перевод сегодня, до закрытия. Мистер Вестервельдт, пожалуйста… уберите… вашу… руку. За мной по Темза-стрит шел береговой патруль. По-моему, вам лучше свернуть на Спринг-стрит. Уже десятый час.
Военным морякам ходить по Темза-стрит не разрешалось. Они последовали ее совету и побрели в гору.
С застывшим лицом она решительно вступила в «Якорь», взяла меня под руку — женщин без кавалеров не пускают в таверны на северной стороне Темза-стрит — и повлекла к последней кабинке в глубине зала. Она села у стены, съежилась, сразу став маленькой, как ребенок, и прошептала сквозь зубы:
— Уф, пронесло. Если бы они увидели меня с вами, не знаю, что было бы.
Я прошептал:
— Что вам заказать?
На меня опять посмотрели как на слабоумного. Она опустила голову и сказала:
— Ну, «Ромовый поплавок», конечно.
— Алиса, поймите наконец, я не моряк. Я не знаю морского языка. Пожалуйста, не ведите себя, как Делия. Я не глупый; я просто не сведущий, я не был ни в Норфолке, ни в Панаме. Зато бывал в местах поинтересней.
Она удивилась, но промолчала. Молчала Алиса внушительно; пользуясь школьным выражением — слышно было, как «шарики перекатываются». «Ромовые поплавки» оказались ромом с имбирным пивом — сочетание, которого я не выношу. Она набросилась на свой, словно умирала от жажды.
— Как было в Панаме?
— Жарко… не так, как здесь.
— А что вы делали в Норфолке?
— Работала официанткой в ресторанах. — Она сделалась угрюмой. Я ждал, когда подействует ром. Глядя прямо перед собой, она сказала: — Напрасно я пришла… Вы мне весь вечер врали. Вовсе вы не «прибираете» в этих домах — вы там живете. Вы сами из богатых. Я знаю, что вы обо мне думаете, доктор Коул.
— Вы мне велели назваться доктором. Вы мне велели назваться старым приятелем вашего мужа. Я не богатый. Я учу детей играть в теннис. За это много не платят, можете мне поверить. Не будем ссориться, Алиса. По-моему, вы очень умная женщина — и очень привлекательная. Глаза у вас, например, потрясающие. Вы — натура такая яркая, что от вас все время исходят электрические разряды, как от дверной ручки перед грозой. Алиса, не будем ссориться. Возьмем еще по «Ромовому поплавку», и я отвезу вас к воротам на такси. На площади такси стоят и день и ночь. А что я приглашал вас к себе — выкиньте из головы. Черт подери, я думаю, мы достаточно взрослые люди, чтобы просто быть друзьями. Я вижу, вас что-то огорчает. Забудьте ваши огорчения, пусть они останутся на базе.
Она смотрела на меня безотрывно.
— Что вы на меня смотрите?
— Когда я смотрю на мужчину, я стараюсь сообразить, на какого киноартиста он похож. Почти всегда нахожу сходство. А вы ни на одного не похожи. Знаете, вы не очень-то красивый. Я говорю не для того, чтобы обидеть; просто это — правда.
— Я знаю, что я некрасивый, но вы не можете сказать, что у меня гнусное, хамское лицо.
— Нет.
Я привлек внимание бармена и поднял два пальца. Потом спросил:
— А на какого киноартиста похож ваш муж?
Она резко повернулась ко мне:
— Не скажу. Он очень интересный мужчина и очень хороший человек.
— Я же не сказал, что нет.
— Он спас мне жизнь, я его люблю. Мне очень повезло… Ох, если бы моряки увидели нас вместе, это было бы ужасно. Я бы себе никогда не простила. Я бы просто умерла, вот и все.
— Что значит — Джордж спас вам жизнь?
Она задумчиво смотрела в пустоту.
— Норфолк страшный город. Хуже Ньюпорта. Меня выгнали из пяти ресторанов. Ужасно трудно было удержаться на работе. На каждое место — миллион девушек. Джордж начал вроде как ухаживать за мной. Приходил и садился всегда за мой столик. Каждый раз оставлял двадцать пять центов!.. Хозяева в ресторанах всегда норовили попользоваться официантками; даже клиентов не стеснялись. Я не хотела, чтобы Джордж такое видел… и когда я совсем уже отчаялась, он сделал мне предложение. И дал двадцать пять долларов — чтобы оделась получше, потому что брат его там же служил. Джордж знал, что он обо мне домой напишет. Я всем обязана Джорджу. — Вдруг она погладила меня по руке. — Я не хотела вас обидеть, когда это сказала. Совсем у вас не гнусное лицо. Я часто говорю такое, что…
Вдруг Алиса исчезла. Она соскользнула со скамьи и съежилась под столом. Я огляделся и увидел, что в зал вошли двое матросов с повязками берегового патруля. Они приветливо поздоровались со многими посетителями и, прислонившись к бару, стали подробно обсуждать какой-то скандал, случившийся вчера вечером. Посетители включились. Беседе, казалось, не будет конца. Вскоре я почувствовал, что мою щиколотку царапают чьи-то ноготки. Я нагнулся и сердито откинул невидимую руку. Бывают мучения, которые человек не в силах перенести. Я услышал смешок. Наконец береговой патруль покинул «Якорь». Я шепнул: «Они ушли», — и Алиса взобралась на скамью.
— Вы их знаете?
— Их-то!
— Алиса, вы всех знаете. Решайте поскорее — отвезти мне вас на базу или вы зайдете ко мне.
Она посмотрела на меня без всякого выражения:
— Я не люблю больших собак.
— Я вас обманул. Нет у меня никакой собаки. Зато есть для вас хорошенький подарок. — У меня было три сестры младше меня. Девушки обожают подарки, особенно неожиданные.
— Какой?
— Не скажу.
— Где вы его взяли?
— В Атлантик-Сити.
— Ну, намекните хотя бы.
— Он ночью светится, как большой светляк. И если вам ночью станет одиноко, он вас будет утешать.
— Это картинка с Христом-младенцем?
— Нет.
— Ух!.. Часики!
— Мне не по карману дарить часы со светящимся циферблатом… Он величиной с подушечку для иголок. Симпатичный.
— Это такая штука, которой прижимают бумаги.
— Да.
— А обручального кольца у вас нет.
— В тех краях, откуда я родом, их носят только католики. Да и женат я никогда не был.
— Если я к вам пойду, вы не будете распускаться и вообще?
Настал мой черед посмотреть на нее пристальным, непроницаемым взглядом.
— Если мне не будут царапать лодыжку.
— Мне просто надоело сидеть на полу.
— Ну, могли бы помолиться.
Она смотрела перед собой в глубокой задумчивости. Слышно было, как «перекатываются шарики». Она прислонилась к моему плечу и спросила:
— А к вам можно дойти кружным путем?
— Да. Дайте только рассчитаюсь. А потом идите за мной.
Мы пришли к дому и взобрались по наружной лестнице. Я открыл дверь, включил свет и сказал:
— Входите, Алиса.
— О-о, большая!
Я положил пресс-папье на стол посреди комнаты и сел. Она, как кошка, обошла комнату, разглядывая все подряд. И с восхищением что-то приговаривала. Наконец она взяла пресс-папье — вид променада в Атлантик-Сити, украшенный блестками слюды, под прозрачным куполом.
— Вы это хотели мне подарить? — Я кивнул. — Он не… светится.
— Он и не может светиться — даже при самом слабом дневном или электрическом свете. Ступайте в ванную, закройте дверь, выключите свет, закройте глаза минуты на две, потом откройте.
Я ждал. Она вышла, бросилась ко мне на колени и обняла меня за шею.
— Мне больше никогда не будет одиноко.
Она прошептала мне что-то на ухо. Мне показалось, что я расслышал, но я не был в этом уверен. Ее губы были слишком близко — может быть, робость приглушила слова. Мне послышалось: «Я хочу ребенка». Но мне нужно было подтверждение. Взяв ее за подбородок, я немного отодвинул ухо от ее губ и переспросил:
— Что вы сказали?
И в этот миг она что-то услышала. Как собака слышит звук, неслышный нам, как куры (мальчиком я работал на фермах) видят далекого ястреба, так и Алиса что-то услышала. Она соскользнула с моих колен и сделала вид, будто поправляет прическу; потом взяла шляпу и — до чего же находчивая артистка! — нежно сказала:
— Мне, пожалуй, пора идти. Уже поздно… Вы серьезно сказали, что я могу взять эту картинку?
Я сидел не шевелясь и наблюдал за ее игрой.
Сказал я что-нибудь обидное? Нет.
Неподходящий жест? Нет.
Звук в гавани? Ссора на улице? Соседи-жильцы?
В 1926 году изобретение, называемое радио, постепенно оккупировало и дома моего района. Теплым вечером из открытых окон тянулась паутина музыки, красноречия, драматических и комических диалогов. Я привык и уже не слышал этого, и Алиса тоже наверняка привыкла у себя на базе.
— Вы были очень хороший. Мне страшно нравится ваша квартира. И ваша кухня.
Я встал.
— Ну что ж, если вам надо идти, Алиса, я провожу вас до площади и заплачу за такси, чтобы вас отвезли прямо к воротам. Вы же не хотите встретить еще кого-нибудь из миллиона ваших знакомых.
— Сидите на месте. Трамваи еще ходят. Если кого-нибудь встречу, скажу, что была на телеграфе.
— Я бы мог вас проводить без всякого риска по Спринг-стрит. Там темнее и береговой патруль уже, наверно, все подчистил. Сейчас, только заверну пресс-папье.
Миссис Киф обставила мою комнату по своему вкусу, который требовал разнообразных скатерочек, шелковых подстилочек, кружевных салфеточек под вазы и тому подобного. Я взял салфетку и завернул в нее подарок. Открыл дверь. Алиса совсем присмирела и первой стала спускаться.
И тут я услышал другую музыку, ускользнувшую от моего слуха, но не от ее. Этим летом деревянный домик по соседству превратился в Миссию Святого духа — молельню истовой евангелистской секты. Шло молебствие. Работая на фермах в Кентукки и Южной Калифорнии, я часто посещал подобные собрания на открытом воздухе и знал многие гимны, редко звучащие в городских церквах. Да, гимны эти были в крови мальчиков и девочек, выросших в сельских районах Западной Виргинии, где радения — ось религиозной и общественной жизни, а также главное «развлечение». Алиса услышала гимн, который поют перед тем, как «вручают свою жизнь Христу»: «Не поддавайся искушению — рядом Христос».
Мы пошли вверх, к Спринг-стрит. Улица была пуста, я ускорил шаги, и нагнал Алису. Она плакала. Я взял ее крохотную руку в свою.
— Жизнь тяжела, милая Алиса.
— Тедди?
— Да?
— Вы верите в ад?
— В какой ад, Алиса?
— Что, если мы плохо поступаем, мы попадем в ад? Когда я была девочкой, я очень плохо себя вела. Когда я жила в Норфолке, мне приходилось плохо поступать. У меня был ребенок, теперь его нет. Еще до того, как я познакомилась с Джорджем, — но я ему рассказала. Когда я вышла за Джорджа, я больше не делала ничего плохого. Честное слово, Тедди. Я вам говорила: Джордж спас мне жизнь.
— Джордж когда-нибудь вас ударил, Алиса?