— Bonsoir, monsieur le professeur [87].
Я обернулся и сказал деловитым тоном:
— Я хочу, чтобы Галоп был с нами.
Я знал, что где бы он ни был, он меня услышит. Он появился тут же. Поверх пижамы на нем был толстый халат с гербом его школы. На виду у зрителей я вынул часы и положил на столик возле кровати. По моему знаку Галоп распахнул дверь в холл и другую — в следующую комнату, где, наверное, кипела мисс Чалмерс.
— Вам было плохо, мисс Элспет?
— Да, немного. Я не позволила сделать мне это.
Я повернулся к двери и спокойно сказал:
— Все желающие могут войти. Я пробуду здесь пять минут. Я прошу только оставить за дверью свой гнев и страх.
Вошла миссис Скил и села на стул в ногах у Элспет. Пожилая женщина, перебиравшая четки — должно быть, няня Элспет, — вошла с видом человека, бросившего вызов порядкам. По-прежнему перебирая четки, она стала в углу на колени. Я продолжал улыбаться во все стороны, словно это самый обыкновенный визит, а я — старый друг дома. Случай же был настолько из ряда вон выходящий, что слуги толпились у дверей и никто им не выговаривал. Некоторые даже вошли в комнату и остались стоять.
— Мисс Элспет, когда я ехал на велосипеде по авеню, там не было ни души. Точно лунный пейзаж. Очень красиво. Я с нетерпением ждал встречи с вами. Я был слегка exalte [88] и неожиданно для себя запел старую песню, которую вы должны знать: «Каменные стены — еще не темница, железные прутья — не клетка» [89]. Эти строки, написанные почти триста лет назад, служили утешением тысячам мужчин и женщин — и вот мне тоже. А сейчас я вам что-то скажу по-китайски. Вы ведь помните, я вырос в Китае. Потом я переведу. И эл сань — с падающей интонацией. Сы. Цзи-дань-гао — с повышением. У — понижение тона — ли ту бэй. Ну ци фо нью. И так далее. — Первые семь слов — все, что я знаю по-китайски. Означают они: «Раз, два, три, четыре, курица — яйцо — пирожок». Мадемуазель, это значит: «Вся природа едина. Каждое живое существо тесно связано со всеми другими живыми существами. Природа хочет, чтобы каждое существо было совершенным представителем своего рода и радовалось дару жизни». Это относится и к рыбке Галопа, и к Жаклине, и к Байяру, и ко всем присутствующим, включая вас, Галопа и меня. — Это были не слова Конфуция или Мэн-цзы, а парафраза чего-то из Гете.
Я наклонился к ней и заговорил тихим голосом:
— Пусть вас отвезут в Бостон. Операцию будут откладывать и откладывать. Я приеду в Бостон не только навестить вас — я повидаюсь с доктором Боско. Он когда-нибудь был здесь, видел «Олений парк»?
— Да. Видел.
— Я скажу ему, что вы — как прекрасный олень в «Оленьем парке», но вам хочется выйти за железную ограду. Ваши головные боли — протест против этих прутьев. Я скажу доктору Боско, чтобы вас отправили к тете Бенедикте, где олени никогда не знали, что такое клетка.
— Скажете?
— О, да.
— Конечно, скажете! А туда вы ко мне приедете?
— Постараюсь. Но вокруг тридцатилетнего человека — клетки и клетки. Так помните: я приеду к вам в Бостон не один раз и все лето буду часто вам писать. У меня осталась одна минута. Я положу вам руку на лоб… всю дорогу домой мои мысли будут над вами, как рука, и вы уснете.
Все стихло… Минута безмолвия на сцене — большой срок.
— Dormez bien, mademoiselle [90].
— Dormez bien, monsieur le professeur [91].
Руки у меня, возможно, не электрические, но публику наэлектризовать я могу. На этот раз я взял за образец Отиса Скиннера в «Семейной чести» по рассказу Бальзака. Двинувшись к выходу, я властно улыбнулся тем, кто был в комнате и за дверью: заплаканной миссис Скил, греческому хору слуг, объятых трепетом, рассерженному и уязвленному мистеру Скилу, доктору Эглстону и мисс Чалмерс, которая к ним присоединилась. Я вырос дюйма на два, на голове у меня возник щеголевато сдвинутый цилиндр. В руке появился короткий хлыст, которым я хлопнул по дверному косяку. Я был сама уверенность на грани наглости — полковник Филипп Бридо.
— Всего доброго, леди и джентльмены. Всего доброго, Галоп, — Чарльз Дарвин надеется, что каждый из нас выполнит свой долг.
— Да, сэр.
— Всего вам доброго. — Я крикнул в комнату: — Всего доброго, мисс Элспет. «Каменные стены — еще не темница, железные прутья — не клетка». Пожалуйста, скажите: «Нет, не клетка!»
— Non, monsieur le professeur! [92] — прозвенел ее голос.
Я вышел, кланяясь налево и направо, и сбежал по лестнице, прыгая через две ступеньки и напевая «Хор солдат» из «Фауста».
Надежда — продукт воображения. Отчаяние — тоже. Отчаянию слишком живо рисуются возможные беды; надежда — это энергия, и она побуждает ум испробовать все способы борьбы с ними. Пока я ехал на велосипеде в «Олений парк» — сквозь этот таинственный лунный ландшафт, — у меня возникла идея.
Мы условились, что я приеду в больницу в следующую пятницу, в четыре часа. Я написал доктору Боско и попросил принять меня для пятиминутного разговора о его пациентке, мисс Элспет Скил. Я написал, что не раз имел счастье беседовать с его выдающимся коллегой и другом доктором де Мартелем из Американского госпиталя в Нейи под Парижем. Доктор де Мартель тоже был одним из трех величайших хирургов современности. Я никогда не встречался с этим знаменитым человеком, но надежда перепрыгивает препятствия. Впрочем, он оперировал одного моего друга — в возрасте шести дней. Кроме того, он был сыном романистки Жип (графини де Мартель), острой и наблюдательной писательницы.
Доктор Боско встретил меня с радушием, которое тут же сменилось профессиональной бесстрастностью. На протяжении всего разговора за его спиной стояла секретарша с раскрытым блокнотом.
— Ваша профессия, мистер Норт?
— Я преподаю английский, французский, немецкий и латынь и обучаю детей теннису в ньюпортском казино. Не буду отнимать у вас время, доктор. Мисс Скил призналась мне, что боится уснуть: ее одолевают кошмары, будто она в клетке. Она погибает от культурного затворничества.
— Простите?
— Она незаурядная личность, с пытливым и смелым умом. Но на каждом шагу ее встречают табу и вето великосветского общества. Ее отец — ее тюремщик. Если бы я сейчас разговаривал с вашим другом, доктором де Мартелем, я бы сказал: «Доктор де Мартель, ваша замечательная мать не раз описывала эту историю. Она была за эмансипацию молодых женщин».
— Вывод?
— Доктор Боско, можно обратиться к вам с просьбой?
— Только короче.
— У Элспет Скил есть тетя Бенедикта — бывшая датская графиня Скил, — и у нее есть дом в Адирондакских горах, где олени бродят на свободе и даже лисы и медведи приходят и уходят, когда им заблагорассудится, где даже семнадцатилетняя девушка никогда не услышит жестокого, враждебного жизни слова. — Я с улыбкой поклонился: — Всего хорошего, доктор Боско. Всего хорошего, мадам.
Я повернулся и вышел из комнаты. Перед тем, как дверь закрылась, я услышал его слова: «Будь я проклят!»
Через несколько минут меня ввели в палату Элспет. Она сидела в кресле у окна, выходившего на реку Чарльз. Мать сидела рядом; брат стоял у кровати. Когда мы поздоровались, Элспет сказала:
— Мама, сообщи мистеру Норту приятную новость.
— Мистер Норт, операции не будет. Вчера доктор Боско осматривал Элспет. Он считает, что состояние, внушавшее нам тревогу, проходит само по себе.
— Ну, великолепно! Когда вы возвращаетесь в Ньюпорт?
— Мы вообще не возвращаемся в Ньюпорт. Я рассказала доктору Боско о доме моей золовки в горах, и он воскликнул: «Это то, что ей нужно!»
Так что все мое представление, вся эта помпа и плутовство оказались ни к чему. Но я получил удовольствие. И улыбка Элспет, когда мы встретились глазами, была мне достаточной наградой. Улыбка говорила, что у нас есть общая тайна.
Ничего не оставалось делать, как болтать о пустяках: о гребцах из Гарвардского университета, тренирующихся на реке; об отъезде к тете в конце недели; о чудесных здешних сестрах (из Новой Шотландии) — светская болтовня. Мысли мои начали блуждать. Для меня светский разговор — тесная клетка.
В дверях появилась сестра. Она спросила:
— Мистер Норт здесь?
Я представился.
— Звонила секретарь доктора Боско. Доктор будет здесь через несколько минут. Он просил, чтобы вы его подождали.
— Я буду здесь.
Дьявол! Это еще что?
Наконец появился доктор. Он ничем не выдал, что мы с ним знакомы. Он заговорил с миссис Скил:
— Миссис Скил, я думал о состоянии вашей дочери.
— Да, доктор Боско?
— Я считаю, что одного лета в Адирондакских горах мало и что целесообразно обеспечить ей более длительный отдых и перемену обстановки. Рекомендую отправить ее на восемь — десять месяцев за границу, и если можно — в горы. Есть у вас друзья или родственники в Швейцарских Альпах или в Тироле?
— Конечно, доктор, мы знаем великолепную школу в Арозе — я могла бы отдать ее туда. Ты бы поехала, Элспет?
— Ну, конечно, мама. — Взгляд ее скользнул и по мне. — Если вы будете мне писать.
— Непременно будем, милая. А на рождественские каникулы я пришлю к тебе Артура. Доктор Боско, вы не будете так любезны написать мистеру Скилу, что решительно поддерживаете этот план?
— Напишу. Еще раз здравствуйте, мистер Норт.
— Здравствуйте, доктор Боско.
— Миссис Скил, мистер Норт заслуживает медали. Он просил меня уделить ему пять минут. Он пришел ко мне и уложился в три. За всю мою долгую практику такого не бывало. Мистер Норт, я позвонил жене и сказал, что вы близкий друг нашего друга, доктора де Мартеля. Она любит Тьерри де Мартеля больше, чем меня. Она просила пригласить вас сегодня на ужин.
— Доктор Боско, я солгал. Я никогда не встречался с доктором де Мартелем.
Он обвел взглядом комнату и удивленно покачал головой.
— Ну, все равно приходите. Мы не в первый раз принимаем лгунов.
— Но я боюсь, доктор Боско, что вам будет неинтересно со мной разговаривать.
— Я к этому привык. Будьте любезны, в шесть тридцать ждите у входа в больницу.
Я подчинился. Я слышал много рассказов о докторе Боско и понял, что получил не просто приглашение — приказ.
Когда он вышел, миссис Скил сказала:
— Это большая честь, мистер Норт.
Элспет добавила:
— Он очень вами заинтересовался, monsieur le professeur. Я рассказала про ваши руки, и как вы избавили меня от головных болей, и как чудесно помогли Аде Николс, и как, говорят, вылечили доктора Босворта от рака. По-моему, ему хочется узнать, что именно вы делаете.
Я вытаращил глаза от ужаса, от стыда, ДЬЯВОЛЬЩИНА, ПРОКЛЯТЬЕ!.. Мне надо было выйти из здания. Мне надо было остаться одному и подумать. У меня возникла игривая мысль — броситься в реку Чарльз. (Она слишком мелкая; кроме того, я прекрасно плаваю.) Я поспешно пожал руки Скилам — с выражениями благодарности и прочего и пожелал им весело отдохнуть в горах у тети Бенедикты. Галопу я шепнул:
— Когда-нибудь ты будешь великим врачом, а пока учись вот так отдавать приказы.
— Да, сэр.
Два с половиной часа я ходил по улицам Бостона. В половине седьмого я ждал в указанном месте. К обочине подъехала скромная машина. Из нее вылез человек лет пятидесяти, похожий скорее на привратника, чем на шофера, и, перейдя тротуар, спросил меня, не я ли мистер Норт.
— Да. Если не возражаете, я сяду впереди, с вами. Меня зовут Тед Норт.
— Очень приятно. Я Фред Спенс.
— Куда мы едем, мистер Спенс?
— Домой к доктору Боско, в Бруклин.
— Доктор Боско уже дома?
— По пятницам, во второй половине дня он не оперирует. Он водит своих студентов по больнице и показывает пациентов. А в пять я за ним приезжаю и отвожу домой. В пятницу он любит пригласить кого-нибудь к ужину. Миссис Боско говорит, что никогда не знаешь, кого он притащит домой.
В этом «притащит» слышался намек на бродячих собак и бездомных кошек.
— Мистер Спенс, меня не приглашали ужинать. Мне приказали. Доктор Боско любит приказывать, да?
— Да, к этому привыкаешь. У доктора характер тяжелый. Я привожу его в больницу к восьми тридцати и отвожу домой в полседьмого. Иной раз за всю дорогу слова не вымолвит. Иной раз без умолку говорит — всюду неполадки, никто ничего не понимает. Это он стал такой, как с войны вернулся. Любит, чтобы в десять гости уходили: ему еще надо все в дневник записать.
— Мистер Спенс, у меня поезд в десять тридцать с Южного вокзала. Как мне туда попасть?
— Доктор Боско распорядился отвезти вас в Ньюпорт или куда вам надо.
— В Ньюпорт! Я буду вам очень обязан, если вы отвезете меня после ужина на Южный вокзал.
В доме меня встретила миссис Боско — женщина могучих пропорций, любезная, но несколько вялая.
— Доктор Боско просит вас к нему в кабинет. Он делает вам свой знаменитый «Старинный» коктейль. Сам он их не пьет, но любит делать для других. Надеюсь, вы не голодны — доктор не садится за стол раньше чем без четверти восемь.
Днем, во всем белом, он был похож на худого римского сенатора; в темном костюме вид у него был более утонченный — скорее главного викария монашеского ордена. Он молча пожал мне руку и вернулся к своему занятию. Он готовил мне «Старинный». Мне померещился тигель, ступка, пестик, какие-то склянки — Парацельс с алхимическим варевом. Он ушел в это дело с головой. Меня не спросили, хочу ли я «Старинного», и не предложили сесть.
— Попробуйте, — сказал он наконец. Напиток был действительно пряный и необычный. Хозяин повернулся и сел — с какой-то мыслью на уме, как будто и разговор был делом, требующим полной сосредоточенности.
— Мистер Норт, почему вы представились другом доктора де Мартеля?
— Мне казалось важным попасть к вам на несколько минут. Мне казалось, что вам надо знать одну из причин мигреней мисс Скил — причину, которой никто из домашних вам бы не объяснил. Мне казалось, что выдающийся врач должен знать своего пациента со всех сторон. С тех пор я выяснил, что вы уже рекомендовали ей уехать из дома и что мой визит был напрасным.
— Нет, он открыл мне глаза на то, какую роль играет отец в ее угнетенном состоянии. — Он устало провел рукой по глазам. — В моей области мы часто склонны упускать из виду эмоциональную сторону анамнеза. Мы гордимся тем, что мы ученые, и не понимаем, как подступиться с наукой к таким материям, как эмоции… Вас, по-видимому, интересует как раз эта сторона дела. — Я прикинулся, будто не слышал его; но если доктор Боско намеревался о чем-то поговорить, то уклоняться было бесполезно. — Вы занимаетесь врачеванием?
— Нет. Нет, доктор Боско. Я никогда на врачевание не замахивался. Некоторые дети рассказывают всякую чепуху про мои «электрические» руки. Я этого не выношу. Я не желаю иметь к этому никакого отношения.
Он пристально посмотрел на меня.
— Я слышал, что благодаря вам доктор Босворт впервые за десять лет смог выйти из дома.
— Доктор, прошу вас, не надо об этом. Я просто прибегнул к здравому смыслу.
Он задумчиво повторил:
— Здравому смыслу, здравому смыслу. А эта история про девочку Аду… Аду, как ее… которая ушиблась головой о столб?
— Доктор, я мошенник. Я шарлатан. Но если у вас на глазах человек страдает, что вы делаете? Вы делаете, что умеете.
— Так что же вы делаете? Вы ее гипнотизировали?
— Я в жизни не видел, как гипнотизируют. Я не знаю, что это такое. Я просто успокаивал ее и гладил ушибленное место. Потом я отнес ее к директору казино, у которого большой опыт в оказании первой помощи. Настоящего сотрясения не было. Через два дня она пришла на тренировку.
— Если я позову сюда миссис Боско, вы расскажете всю историю выздоровления доктора Босворта? До обеда еще полчаса.
— Там есть довольно неаппетитные, грубые подробности.
— Миссис Боско привыкла к таким подробностям в моих рассказах.