— Тоже не знаю.
Наташа вздохнула и вышла. По дороге домой она вспомнила про другую справку, полученную в больнице перед отъездом с полуострова Дальнего. В ней говорилось, что врач Мельникова уволена с работы в связи с переводам ее мужа на новое место службы. Вспомнила и почти побежала, обгоняя людей. Без передышки поднялась по лестнице на третий этаж, отыскала в чемодане свернутую вчетверо бумагу и заторопилась обратно.
Все тот же толстяк взял у нее новую справку, пробежал привычным взглядом по мелким строчкам и удивленно пожал плечами:
— Опять, гражданочка, не то.
— Я не знаю, чего вы хотите от меня? — полыхнула Наташа, готовая повысить голос.
— Мы ничего не хотим, — пояснил толстяк, не поднимая взгляда. — Это вы хотите прописаться, а я разъясняю, что представленные вами документы не дают юридического права...
— Так что же? — перебила его Наташа. — Прикажете уехать из Москвы?
— Как хотите.
Боясь расплакаться, она спрятала оправку в сумочку и вышла из помещения. Она долго стояла у двери, обдумывая, что делать, потом решила: «Надо успокоиться и поговорить с мамой».
Когда Анастасия Харитоновна пришла с работы, Наташа рассказала ей все подробно и как можно спокойнее.
— Ах, бюрократы! — возмутилась Анастасия Харитоновна. — Человек на краю света был. Медведям в зубы смотрел. Да перед ним все двери открывать надо, ковры под ноги стелить. А тут не прописывают на своей жилплощади.
— Не надо, мама, нервничать, — успокаивала ее Наташа.
— Как же не нервничать? Ты, можно сказать, подвиг совершила. Героиней стала. Пусть другие попробуют отважиться на такое.
— Ну, мама!
— Что тебе «мама»? Я знаю, из Москвы можно легко уехать, а чтобы вернуться сюда, нервы попортишь. Потому хорошие люди и сидят на месте.
— Хорошие, — поморщилась Наташа.
— А что же? — все больше горячилась Анастасия Харитоновна. — Ты хорошая? Вылетела как птица, а теперь кланяйся: пустите меня в свою квартиру.
На другой день в обеденный перерыв Анастасия Харитоновна зашла домой за дочерью и вместе они поспешили в отдел прописки. Наташа всю дорогу просила мать не волноваться, говорить поспокойнее.
— Ладно, ладно, я знаю, — отвечала Анастасия Харитоновна.
Придя в милицию, она не остановилась возле толстяка с серым холодным лицом, а сразу по узенькой деревянной лестнице поднялась на второй этаж и направилась к двери с дощечкой «Начальник паспортного стола». Какой-то мужчина в желтом кожаном пальто сердито проговорил:
— Здесь очередь, любезная. Подождите.
— Хорошо, хорошо, — негромко сказала Анастасия Харитоновна и отступила в сторону. Минут через пятнадцать она вошла в кабинет начальника: Наташа осталась в прихожей. Из-за двери донесся нервный голос матери: «Медведям в зубы... На краю света... Подвиг». Люди в приемной удивленно переглядывались. Наташа отвернулась к окну, говоря самой себе: «Ой, как нехорошо, как это стыдно».
Дверь приоткрылась, и мужской голос позвал:
— Наталья Мельникова, зайдите!
Стараясь ни на кого не глядеть, Наташа прошла в кабинет.
— Вот что, — сказал человек в черном костюме. — Напишите заявление, объясните подробно положение, в котором вы оказались, и принесите мне. А вам, — он повернулся к Анастасии Харитоновне, — волноваться не стоит и кричать тоже.
Из кабинета выходили молча. Лицо Анастасии Харитоновны было желтым и сморщенным. Плечи ссутулились. Наташа впервые заметила, что узкий костюм и черная шляпа с пышным светлым пером уже не подходят матери, не красят ее, как раньше, а, наоборот, сильнее подчеркивают неотразимо надвигающуюся старость. «Нет, это невозможно», — подумала вдруг Наташа, еле сдерживая подступившие к горлу слезы. Она подошла к матери, взяла ее под руку и уже не отпускала, пока не проводила до яркой длинной вывески «Фотография», где Анастасия Харитоновна двадцать шестой год работала бухгалтером.
Через два дня Наташу прописали. Начались поиски работы. Всюду в терапевтических отделениях больниц места были заняты. В здравотделе предложили ей работу в клинике в семидесяти пяти километрах от Москвы.
— Ладно, я подумаю, — согласилась Наташа.
Но Анастасия Харитоновна запротестовала категорически:
— Ты что это сообразила? Мало на собаках ездила?
— Так ведь здесь электрички ходят, — пыталась объяснить Наташа.
— И пусть на этих электричках другие катаются. А ты в центре должна работать. Заслужила. Требуй и все.
Однажды Анастасия Харитоновна, придя вечером с работы, достала из карманчика листок бумаги с адресом и подала Наташе.
— Держи-ка, дочка... Это профессор один, портрет жены заказывал у нас. Душевнейший человек. Поговорила я с ним о тебе, вот и адресок написал. Велел сегодня же прийти.
— Профессор Федотов? — удивилась Наташа, не веря своим глазам. — Это же замечательный хирург! Нет, мама, я не пойду. Мне неудобно.
— Почему неудобно?
— К такому человеку... и как-то неофициально. Не могу.
Анастасия Харитоновна вздохнула и покачала головой:
— Ой ты, господи, перепугалась, ровно школьница. А ты сходи, тогда и говорить будешь.
После долгих колебаний Наташа все-таки переборола себя и пошла по написанному на листке адресу. На улице Горького она отыскала нужный дом, поднялась на второй этаж и с трепетом нажала белую пуговку звонка. Дверь открылась мягко, без шума. Старичок в полутьме вежливо проговорил:
— Прошу, прошу.
— Мне профессор нужен, — сказала Наташа извиняющимся тоном.
— Очень хорошо, — весело отозвался старичок. — Извольте проходить сюда, раздевайтесь.
— Не беспокойтесь, пожалуйста, я ненадолго.
— Все равно раздевайтесь. Никаких разговоров. Ну, а теперь давайте знакомиться. Моя фамилия Федотов, а ваша, кажется, Мельникова? Чудесно! Присаживайтесь.
Наташа не могла сдвинуться с места. Она смотрела на старичка и не верила, что перед ней известный профессор. Он стоял низенький, худощавый. Лицо красноватое, в морщинах. На маленьком носу — два прозрачных стеклышка с золотым хомутиком. И о таком невзрачном на вид человеке по всей Москве говорили: «Бог хирургии», «Исцелитель», «Великан». Наташа удивилась: «Какой же он великан?» Придя в себя, сказала смущенно:
— Извините, что побеспокоила в такое время.
Профессор протянул вперед руки:
— Не следует, голуба, не следует. Я сам виноват. Понимаете, рассеянность. Хотел написать служебный адрес, а написал домашний. Мозговые, так сказать, завихрения. Теперь что делать? Будем пить чай.
— Нет, нет, — запротестовала Наташа. Профессор воинственно подбоченился.
— Помилуйте. Пришли и не подчиняетесь. Прошу вот сюда за стол. Да, вот сюда. Извольте не упрямиться.
Затем он повернулся в сторону кухни и крикнул:
— Аннушка, принимай гостей!
Появилась высокая пожилая женщина с электрическим самоварчиком. Она познакомилась с гостьей, усадила ее и тут же поставила на стол большую вазу с вишневым вареньем.
За чаем Федотов расспрашивал Наташу про Дальний Восток, про то, как обстоит там дело с медицинским обслуживанием населения. Она задумчиво покачала головой:
— Как вам сказать? Есть, конечно, трудности. Крутом ведь тайга, горы. Селения разбросаны. Иной раз до больного очень трудно добраться. На машине проехать невозможно. Для самолета не везде посадочные площадки есть. Самый надежный транспорт — собаки.
— Знаю, знаю, — кивал головой профессор, — собачки там хорошо выручают. Вам, извините, тоже приходилось путешествовать?
— Еще сколько! По целым суткам с нарт не сходила.
— И супруг ничего... не протестовал? — спросила долго молчавшая хозяйка.
— Было всякое, — смущенно ответила Наташа, помешивая ложкой в стакане. — Вначале протестовал. Но не могла же я бросить работу из-за трудностей.
— Вот именно, — серьезно сказал профессор и, подумав, опросил: — А в опасные ситуации попадать не случалось?
— Конечно, случалось. Однажды чуть с жизнью не простилась. К рыбакам я поехала. До места добралась без происшествий. А пока с больным занималась, вода лед сломала. Ветер подхватил нашу льдину — и в океан...
Хозяйка всплеснула руками:
— Страх-то какой!
— Страх страхам, а больного спасать надо, — деловито заметил Федотов и снова повернулся к Наташе: — Ну, ну?
— Гонит и гонит, — продолжала она. — Чем дальше, тем быстрее. Волны разыгрались такие, что вот-вот конец и льдине и нам.
— Закалка! — воскликнул профессор.
Жена вздохнула:
— Какая уж там закалка.
— Какая? — Федотов отодвинул стакан с чаем и хлопнул руками по коленям. — Самая настоящая. Без нее и врач не врач. Да, да! Есть у нас в больнице медики тепличного происхождения. Что они знают? Для них за три квартала к больному сходить — великая трудность. Врач должен быть мужественным, смелым, сильным. А где, позвольте, этому учиться? В институте? В московской больнице? Нет. Учиться этому надо там, на востоке, в Сибири. Да, да! Я бы всю молодежь после институтов направлял в отдаленные районы. Вы согласны? — Профессор посмотрел на гостью и вдруг спохватился: — Извините, голуба, я, кажется, увлекся. Ну, значит, льдину понесло в океан, а потом?
— Потом военные катера догнали нас.
— Правильно... Хорошо... А теперь вы, стало быть, оседаете в Москве? Надолго ли, позвольте узнать?
Наташа подумала:
— Кажется, совсем.
— Почему «кажется»?
— Не знаю, — растерянно вздохнула Наташа. Но тут же собралась с мыслями, спросила: — А вас это пугает?
— Что пугает? — не понял Федотов.
— Ну, это непостоянство, — объяснила Наташа. — Здесь везде так: признаешься, что жена военного, — сразу отказ. Не хотят связываться с кочевниками.
Федотов усмехнулся:
— Слово-то какое: «кочевники»! Ну, я, извольте узнать, тоже из кочевников. Более десяти лет провел на севере. Да, да, у самой Обской губы. Даже у медведя в лапах побывал. Вот глядите, пожалуйста. — Он отвернул воротник и показал крупный шрам от самого уха до ключицы. — Видите? Спасибо, охотники подоспели... Потом — фронт, ранение в спину. А положеньице! От медсанбата отрезаны. Ни медпункта, ни хирурга. Девочка-терапевт операцию делала. Представляете? Я командую, стиснув зубы, она делает. Два осколка вынула. Закончила, отдышалась и говорит: «Теперь дурой не буду, обязательно хирургию освою». Сейчас в Заполярье живет. На Рыбачьем. В прошлом году месяц у нас гостила. Консультировалась, лекции слушала. Оставлял еще, хотел, чтобы в больнице для практики поработала. Да разве дадут? Телеграмма за телеграммой: «Без вас не можем, приезжайте немедленно». А тут, видите ли, «кочевники»! Не хотят связываться! — Он возмущенно покачал головой и хлопнул руками по коленкам. — Ладно, поговорим в больнице. Не посчитайте за труд, голуба, прийти завтра.
— Пожалуйста, как вам угодно, — с признательностью ответила Наташа.
После чая профессор помог ей одеться и напомнил:
— Приходите, голуба, непременно.
Утром в половине десятого Наташа была уже в новой городской больнице. Молодая женщина подала ей белый халат и проводила в кабинет главврача. Федотов вышел из-за стола, поправил пенсне и предложил Наташе стул как старой знакомой.
— Так вот! — воскликнул он громко, будто перед большой аудиторией, и зачем-то пошел к столу. Когда вернулся, опять поправил пенсне и произнес уже тише: — Будем говорить, Наталья... Как вас по батюшке?
— Мироновна.
— Да, Наталья Мироновна. Значит, море, льдины, тайга... Ни главврача тебе, ни профессора. Одна во всех лицах, как бог. А знания, знания какие нужны! Ну что ж, засучивайте рукава, голуба. Нового в медицине много. Будем штурмовать, как говорят военные. И уж если придется опять в тайгу...
— Что вы? — удивилась Наташа. — У меня, понимаете, сын болен. Ему нельзя...
Федотов остановил ее движением руки.
— Я все, все знаю. Можете не объяснять.
Он вызвал заведующую терапевтическим отделением Дору Петровну, невысокую, полную, с красивым серьезным лицом женщину. Знакомя ее с Наташей, сказал:
— Вот вам новый терапевт. С края земли человек приехал. Жена офицера.
Заведующая окинула Наташу долгим изучающим взглядом, спросила с явным беспокойством:
— Вы же временно? Не успеете освоиться, опять улетите?
— Постараюсь не улететь, — оказала Наташа.
— Все вы так говорите.
— Стон, стоп, стоп! — Профессор вскинул голову и подошел к Доре Петровне. — Вы говорите, улетит. А куда, позвольте опросить? На Луну?.. На Марс?.. А уж если случится, и там нашим людям врач нужен. И не какой-нибудь, а умный, с опытом. Так-то вот!
Заведующая поджала губы, как бы говоря: «Ну что ж, могу принять, если будет приказ».
«До скорой встречи, моя беспокойная москвитянка».
Наташа стискивала руками голову: «Ну почему, почему он не пишет ничего конкретного? Неужели до сих пор не знает о месте своей новой службы? Нет, он что-то недоговаривает. Это чувствует мое сердце».
Как только приходили с прогулки дети, она заводила с ними игры, стараясь уйти от грустных мыслей. Но когда наступала ночь и все в квартире засыпали, тоска и тревога снова заполняли Наташину голову. С нетерпением она ждала новых писем.
Как-то после работы, поднявшись к себе на третий этаж, Наташа увидела в ящике для писем уголок синего конверта. Она тут же нетерпеливым движением руки надорвала конверт, вытащила исписанный ровным крупным почерком листок и скользнула глазами по словам:
«Скоро отбываю с полуострова. Готовься к встрече. Жди телеграмму».
Наташа вся вспыхнула от радости, громко забарабанила в дверь и, едва Анастасия Харитоновна открыла ей, торжествующе закричала:
— Едет, уже едет!
Не зная, как выразить свои чувства, она принялась целовать сначала мать, потам детей, приговаривая:
— Папку встречать скоро будем!.. Слышите?.. Папку!..
Наташа схватила детей за руки и весело закружила их по комнате. Потом накинула на плечи старую телогрейку и, спрятав лицо под картонную маску, стала изображать хвостатую хитрунью лису, поджидающую, когда петушок выглянет в окошко. Володя был петушком. Он то выглядывал из-за спинки дивана, то снова прятался. Людочка восторженно хлопала в ладошки и заливалась неудержимым смехом.
Уже около одиннадцати Анастасия Харитоновна строгим голосом прервала игру:
— Спать, спать!
А когда детей с трудом уложили в кровати, Наташа долго еще сидела за столом, перечитывая письмо мужа. Она перенеслась мыслями к Сергею на Восток. Представила, как будет он ехать в поезде по тем же местам, где ехала она. Перед взором явственно замелькали телеграфные столбы с белыми и зелеными гроздьями изоляторов. Поплыли леса, долины, горы вперемежку с широкими плесами озер и пенящимися в обрывистых берегах реками. Вот уже, ныряя зеленой ящерицей в тоннели, петляя по горным отрогам, поезд обогнул темно-синюю чашу Байкала. И снова по сторонам леса, горы, станции. «Так вот и жизнь мчится, как поезд, — подумала вдруг Наташа. — Совсем недавно была где-то за тридевять земель на Востоке и вот уже в Москве жду Сережу».
Ей захотелось помечтать о том, как будет весело, когда он приедет. Они вместе непременно обойдут все театры, музеи. Наташа даже упрекнула себя за то, что до сих пор не составила программы этих походов, и подумала, что завтра же необходимо это сделать.
Утром разбудил ее продолжительный звонок. Было еще очень рано. По углам спальни покоился ночной сумрак. Только на ковровую дорожку падала от окна бледная полоса невеселого серого рассвета. В дверь настойчиво стучали. Наташа накинула халат и вышла в прихожую раньше, чем Анастасия Харитоновна успела подняться с дивана.