— Надо выплеснуть в массы вместе с ребенком, как Платьев «возрождает» земство, — продолжил наезд Артамонов. — Додекаэдр по его указке такие фуршеты закатывает, что любой земец из прошлого, попади он туда, принял бы схиму. В преддверии выборов сборища становятся масштабнее и пышнее. Интересно, на какие деньги? Вот о чем надо писать.
— И не забыть, как на миграционные средства Платьев купил виллу в Испании для поселения беженцев, — добавил Мошнак.
— Все это жмурки, — сказал Макарон. — Здесь требуется серьезный подход.
— Какой? — выпрямился во весь рост Орехов и едва не поднял матицу.
— Я считаю, к выборам надо привлечь артистов, — дописал аксакал еще один пункт в программу. — Устроить голографическое шоу: поет Лариса Долина, мужая от куплета к куплету и оборачивается Кобзоном. Тот на одной ноте свертывается в Алену Апину, дает петуха и, минуя стадию капиталистического развития, превращается в Хампердинка. На этом можно сыграть…
— Хорошая мысль. Но это лобовой прием. Надо зайти к вопросу со стороны, ненавязчиво, — сказал Орехов.
— Ведай.
— Нам не мешало бы выбрать кандидата поприличнее и поставить на него. Выступать против всех бессмысленно.
— Ты видел список потенциальных участников забега? Такой колхоз, хоть вешайся, — сказал Артамонов.
— Тогда поискать на стороне.
— На стороне опасно. Ты в него вложишься, в этого кандидата, а он придет к власти и кинет.
— Тогда выбрать кого-то из близкого нам окружения, чтоб понимать, о чем речь. Вот вы, Капитон Иванович, не согласились бы пойти от нашего имени?
Мошнака передернуло. Не вслушиваясь в пивной треп, он думал о своем: как ему не повезло с находкой Орехова и как завтра он поглубже перепашет дно.
— С моей фамилией у населения связаны устойчивые ассоциации, — легко отмазался Мошнак. — Коммерция, кредиты, проценты, ценные бумаги, валютные счета за рубежом — этот набор так тянет вниз, что никакое политическое течение не вынесет.
— А что, вы много воровали в перестройку? — cпросил Макарон.
— Да нет. Как все.
— Как раз такого и выберут. Пообещаете электорату денег — и выберут. Вы нам были бы очень удобны.
— Спасибо за предложение, но думаю, что меня не поймут. Вы, я вижу, не ощущаете обстановки.
— Вам видней, — сказал Артамонов. — А то на ваши выборы можно было бы кредит списать.
— Это понятно.
— Тогда надо протаскивать кандидата из своей среды. Я не понимаю, чем не губернатор Макарон, — предложил Орехов. — Просто вылитый. Комплекция у него самая что ни на есть сенаторская! А мозги — перекомпостируем.
— Хорошая идея. Хотя задатки крупного политического деятеля в нем скрыты на редкость глубоко, — сказал Мошнак.
— Но обстановку интуичит, согласитесь. Плюс — живой вес.
— Не спорю, в нем есть здоровое начало. Но медвежьего покроя мужик в плащ-палатке, не застегивающейся на животе… Визуально это очень трудно обыграть перед населением, — высказал сомнение Мошнак.
— Зато — военный врач в прошлом, — вступился за Макарона Орехов. Может заколоть и тут же откачать. Исповедует системный подход.
— Свободный журналист, — затоковал Артамонов. — Обличитель. А прессе пока еще верят. Когда она совсем пожелтеет, выдвигаться будет поздно.
— Редактор самой тиражной газеты, — перехватил инициативу Орехов. Любой избиратель, даже если и захочет пройти мимо, все равно воткнется в Макарона. Тут деваться некуда. Все обложено личностью.
— Одна беда — не прописан, — вздохнул Макарон.
— Цена вопроса — ящик водки, — успокоил его Артамонов.
— Думаю, что «Самосад» и «Ойстрах» в финансах не откажут, — уверил собрание Орехов.
— Им за вас такой абадон учинили! — донес Мошнак. — Платьев чуть не разорвал их за «Лишенца».
— Но из учредителей же они все равно не вышли! Значит, и в поддержке не откажут, — обнадежил Орехов.
— Куда им деваться! — сказал Макарон. — С вами только свяжись.
— К тому же, у Давликана с дивой начинается роман.
— Не начинается, а заканчивается. Он ее рисовал, когда нас и в помине не было.
— И общество трезвенников присоединится, — вспомнил Артамонов. — Оно давно по нам плачет. Вернемся, я позвоню Завязьеву.
— Изнанкина с Флегмой подтянут многотиражки, — не усомнился в «сестрах» Орехов. — А рабочих на этом градообразующем монстре — тысяч двадцать, не меньше.
Совершенно неожиданно по персоне Макарона выявился большой разброс мнений. Особенно, когда после бани к беседе присоединились дамы.
— Его неделю на воде с хлебом держать надо! — сказала Дебора. — А ногти, посмотрите какие! По сантиметру толщиной.
— Ну, отморозил человек, что поделаешь. Не ампутировать же, — прикрыл Макарона от гигиенических нападок Артамонов. — Так он ближе к электорату.
— А прическа! Здесь уже никакие имиджмейкеры не спасут. И эта трехдневная щетина, — вздохнула Улька. — И семейное положение сомнительное.
— Верно. Холостого не изберут, — сказала Дебора. — Здесь попахивает меньшевизмом.
— Это нетрудно поправить, — поклялся исполнить наказ Макарон. Теперь Лопате не открутиться. Спутница сенатора — звучит солидно.
— И, наконец, бутерброды с салом, — дожала Дебора. — С ними навсегда придется завязать.
— Почему навсегда?! — возмутился Макарон. — Достаточно до первого тура!
— А плащ-палатку куда? — не унималась Улька. — От нее необходимо избавиться.
— Наоборот, ее надо выпячивать, — воспрепятствовал Орехов. — Она может стать символом жесткой руки.
— Макарон и жесткость несовместимы, — заявила Дебора.
— Верно, — примкнул к ней Артамонов. — Он сдастся под напором первых же просителей, подпишет все письма, и от бюджета не останется камня на камне. И главное — подпишет не нам, а каким-нибудь проходимцам.
— Иметь нетрадиционное для политика такого ранга обаяние — слишком дорогая ноша, — сказала Дебора.
— Как ты считаешь, аксакал, — окончательно насели на Макарона, сможешь ты навести в регионе порядок? В качестве стеба.
— Если родина прикажет…
— А знаешь ли ты, уважаемый кандидат, что, выдвинув свою кандидатуру, ты теперь уже не тайно, а открыто выступишь против вооруженного силовыми структурами и прикрытого идеологическим фронтом вросшего в кабинеты аппарата? — пытал Макарона Артамонов, как замполит. — Мы еще только размышляем о регистрации, а над твоим поражением уже трудятся целые цеха и мастерские по защите формации. Правильно я говорю, Капитон Иванович? обратился он за поддержкой к Мошнаку.
Банкир сидел в гуще спорщиков, как на заседании КВН, и не знал, что делать — смеяться или запоминать.
— До завершения регистрации — месяц, — сказал он что-нибудь на всякий случай.
— Наш кандидат имеет неоспоримое преимущество перед остальными — он играет в шахматы! — превознес Макарона Артамонов до самых небес. — К тому же он единственный, кто способен различить инопланетян.
Откиснув и подзарядившись у пирамиды, магнаты уселись в «Chrysler» и отбыли на родину. Компания была довольна машиной. Да и само это корпоративное имущество мертвой хваткой притерлось к «лишенцам». Едва заикнулись отдать его за долги, тут же отказали тормоза. Стоило вывесить объявление о продаже, Макарон въехал в жатку и испортил товарный вид. Если за руль садился кто-то не из команды, «Chrysler» глох, ел много бензина, у него начинали стучать пальцы — словом, он пытался всячески сжить со свету непрошеного седока. А как только за руль восседали хозяева, вновь преображался, как коза соседки Макарона — тети Пани: животина, прознав, что ее собираются забить, заплакала человеческими слезами. Тетя Паня тоже заплакала и оставила козу. Теперь она дает столько молока, что не каждой корове под силу.
Машина была семиместной. Наряду с Беком, для которого имелась специальная банкетка между передними сиденьями, в салоне легко размещались Артамонов и Дебора с дочкой, Орехов с Улькой и Макарон. Седьмое место пустовало. Оно в очередной раз навело аксакала на мысль привезти на жительство Лопату.
— Мотану-ка я за ней прямо сейчас, — объявил он. — Мне кажется, теперь я ее уговорю. Хватит ей болтаться без нас.
— Хорошая идея, жилье есть.
Все, что касалось жилья, было приятной правдой. Макарону выстроили дом. Один на плану. По собственному проекту аксакала — с камином и высокими потолками. На окраине Крупский-айленда, почти в лесу. Макарону достался участок в ряду домов работников вагонного завода, которые тупо брали на предприятии ядовито-зеленую охру и покрывали ею дома. Макарон, не ведая об устоях, выкрасил свой терем в ярко-желтый цвет. Соседи прозвали его эксцентриком.
Макарон не мог жить без солнца, поэтому первое, что он купил из мебели, — солярий. Когда этот белоснежный гробик вносили в дом, соседей охватил столбняк. Вечером Макарон влез в аппарат примерить и опробовать. Лег, включил лампу и принялся ловить кайф. Вдруг крышка гроба открылась, и Макарона начали молотить черенками лопат, пытаясь проткнуть. Руководила атакой тетя Паня.
— Ах, ты, сука зубатая! — приговаривала она. — Щас мы тебя по рогам!
Чисто человеческий вопль Макарона отсрочил кончину. Так познакомились с тетей Паней. А потом и подружились.
— Вы тут за собакой присмотрите, а я мигом, — бросил друзьям Макарон, выходя из «Chrysler» у вокзала. — Хочу стать женатым до безобразия.
И отправился за Лопатой.
По уложению Платьева, кандидатов в губернаторы от действующей власти было шестеро. «Чтобы обеспечить альтернативные выборы, — заявил он через СМИ, — и подлинно свободное волеизвержение на основе всеобщего и равного избирательного права». Но на самом деле люди Платьева шли по двум причинам — чтобы растащить голоса и получить иммунитет. Уже на этапе регистрации не обошлось без потерь. Несмотря на расположение комиссии, один кандидат не прошел люстрацию по моральному цензу, а второй — по цензу грамотности. Оставшиеся четверо двигались единым блоком. Платьев — на второй срок, а три его подставки — учитель, ветеринар и известный в регионе товаровед со стажем — для ассортимента и фона. Все четверо походили на биржевых игроков, промотавших активы трастовой компании, и даже не оттеняли друг друга. Не исключалась версия, что они наберут равное количество голосов и примутся управлять областью по системе сутки — трое. Перед ними стояла суперзадача — избраться тайно от электората, которого они боялись как черт ладана.
Город был увешан плакатами. Параллельно им творческие союзы вывесили у Доски почета портрет Пушкина навстречу 200-летию со дня рождения поэта.
— Этот, наверное, по партийным спискам идет, — предположил никуда не спешащий прохожий.
— Да нет, думаю, по одномандатному, — возразил ему первый встречный. — Дядька видный.
Консистория Платьева располагалась в элитной бане. Туда стекалась информация, там проводились трибутные комиции и стряпались рейтинги. Предбанник штаба тоже пестрел изображениями Платьева, но одетого. Умеренная температура в парилке позволяла привлекать к обсуждению предвыборных проблем широкий спектр специалистов. В групповых помывках принимали участие все фидуциары — прокурор, Авторитет, мэр с заместителем, Додекаэдр, Фоминат, Шабада, Мошнак, Шимингуэй, Фаддей и Альберт Смирный.
— Есть смысл расшить программу прямо сейчас, — открыл летучку Платьев. — Сколько у нас лежачего электората?
— Тысяч семьдесят.
— Срок назад, я помню, было двадцать.
— Работаем, — сказал человек от органов.
— А психов сколько?
— Две с половиной буйных и шесть тихих.
— Кто возьмется отвечать за передвижные урны?
— Давайте я, — вызвался Фаддей.
— Так, а в приходах? Товарищ Шабада, сколько под вами ревнительных верующих?
— Тысяч двадцать — двадцать пять, — доложил владыка.
— Маловато. Раньше за семьдесят улетало.
— Отлучили многих за неуплату.
— Ну ладно, Капитон Иванович перечислит по десятке за голос.
Шабада провел по бороде сложенными ладонями.
— Так, теперь СИЗО, — продолжил губернатор.
— Тридцать тысяч, — доложил прокурор.
— Хорошо, — сказал Платьев, — раньше и десяти не набирали.
— Работаем.
— Итак, сто двадцать — сто тридцать тысяч у нас гарантировано. Теперь по рискам — пенсионеры и бюджетники. Что у нас с ними?
— Отставание по зарплате шесть месяцев, — доложил человек от органов.
— Срочно наскрести половину и законсервировать, — записал себе в книжку Платьев. — Выплатить за три дня до срока. А остальное, когда выберут.
— Может, пораньше, а то рейтинги не дотянем, — предупредил Додекаэдр.
— Хорошо, давайте за неделю. Сколько можно набрать по открепительным талонам?
— Пять — шесть тысяч, не больше, — сообщил прокурор. — Иначе при проверке бросится в глаза. Это устоявшаяся величина.
— Не бросится. Доведите до пятнадцати. Тогда шестьдесят процентов у нас в кармане. Бюллетеней надо будет выпустить как минимум вдвое больше, сказал Платьев и посмотрел на Альберта Смирного.
— Избирком заказал только норму, — доложил начальник типографии.
— Мы заказываем еще столько же, — повелительным тоном произнес Платьев и, обратившись к Мошнаку, досказал мысль: — Капитон Иванович, оплатите недостающее.
— Учтем.
— Неплохо бы это сделать завтра, — предложил Платьев. — Чтобы товарищ Смирный не запел нам про бумагу да про краску перед самыми выборами.
— Как скажете.
— И еще: кто-то должен подобрать людей в комиссии на местах. Чтобы проставили по второму крестику. Да чтоб у каждого по набору ручек имелось. А то работают одним цветом! И не переусердствовать. По два-три надо оставить реальных, чтоб демократично получилось. А то наблюдатели понаедут — не открутишься.
— Люди подобраны по всем районам, — доложил человек от органов.
— Я понимаю. Чем лучше готовишься, тем больше проколов. Кто займется передислокацией? Попросите у новгородцев взаймы пять — семь тысяч военных.
— Без постановки в известность Главнокомандующего разрешается передислокация не более трех тысяч, — уточнил человек от органов.
— А вы договоритесь. Ввиду исключительности случая!
— Попробуем.
— А теперь решайте, — обратился Платьев взглядом по очереди к каждому из участников собрания, — кто и что будет делать конкретно. Начнем с радио. Товарищ Огурцов, прошу.
Семенной огурец на каблуках задумался. К планерке он был не готов ввиду абсолютного отсутствия идей. Он не умел организовывать передачи по-большому.
— Мы устроим дебаты, — ляпнул он первое, что пришло в голову.
— Годится. Теперь газеты.
— У нас есть план, — всполошился Асбест Валерианович. — Мы затеем перепалку между «Cменой» и «Губернской правдой». Сделаем отвлекающий маневр. Я буду нападать на «Лишенца», — сказал Шимингуэй, — а Фаддей пусть защищает его. Чтобы в споре родить истину следующего содержания: проходимцы, ступившие на газетную тропу, должны маяться в КПЗ, а не дурью!
Шутка несколько оживила сборище.
— Ясно. Ну, а конкретно что будем делать с ними? — обратился Платьев к человеку от органов. — Есть какие-нибудь предложения?
— Их надо на чем-то поймать, — придумал тот, перелистывая заведенную на «Лишенца» папочку.
— Мы пытались, — признался Додекаэдр. — Работают по закону, не подкопаешься. Их кто-то грамотно ведет. Они уже на пяти языках выходят. Нам удалось устроить прокол с финнами, а вот китайцы, несмотря на все наши усилия, — на подходе.
Губернатор непонимающе посмотрел на мэра.
— Какие китайцы?
— Мы недавно побратались с Инкоу, — виновато опустил глаза надомник.
— На кой ляд вам это нужно? — удивился Платьев.
— Обещали гуманитарную помощь, — оправдывался мэр.
— Вам что, жрать нечего? Упали вам эти города! Какой от них прок?! Только информация растекается! Этот «Лишенец» проходит как сквозь пальцы!
— А что если вырубить электричество у них в цехе? — придумал Додекаэдр.
— Они установили дизель-генератор, — пояснил человек от органов.
— А если в «унитазе»?
— Пробовали, — сказал мэр.