– Ты слышал про наши подвалы?
Иволгин пожал плечами. Корнеев затряс в воздухе рукой, отвоевывая у остальных право на рассказ.
– Они запечатаны. Наглухо. А знаешь, почему?
– Можно подумать, что ты знаешь! – сказал один из слушателей.
– Па-а-прошу не перебивать докладчика! – поднял вверх палец Корнеев. – Сначала немного истории! Этот наш терем-теремок, как всем известно, строился как Дворец Советов – Куйбышев хотел здесь сосредоточить все городское управление. Но что-то потом не заладилось. А здание, кстати, было передовое по тем временам во всех отношениях – у нас тут, между прочим, впервые в стране кондиционеры были поставлены! Ну, и не только… Потом война грянула, и вот что особенно интересно – в сорок первом немцы рвались к дворцу, будто здесь медом было намазано. Фельдмаршал фон Лееб очень хотел взять дворец, а маршал Жуков, который в октябре сорок первого приехал принимать у Ворошилова Ленинградский фронт, приказал ни в коем случае не отдавать рубеж Средней рогатки! Здание с Пулковских высот было видно, как на ладони, – потом здесь наверху штаб обороны Ленинграда находился. Так вот, виден дворец был немцам великолепно, но они не стреляли. А почему? Да просто знали, что здесь находится!
По лицам остальных было заметно, что они этими байками сыты по горло, однако для Иволгина все это было внове. Поэтому он слушал, а Корнеев, воодушевленный его вниманием, продолжал рассказывать:
– Но это все дела, так сказать, давно минувших дней. Хочешь – верь, хочешь – не верь. А вот информация для размышления посвежее. Был такой проектик – соединить автомобильным тоннелем Ленинский проспект с проспектом Славы. Не дали!
– А откуда у тебя такие сведения? – поинтересовался Вадим.
– Да был у меня знакомый, а у него другой знакомый… Ну и так далее – вплоть до главного архитектора города. Так что информация – верняк, хоть и не из первых рук. Метрострой тоже покушался провести ветку аккурат под нами. Так запретили даже думать об этом…
– Кто запретил? – недоверчиво спросил Иволгин.
– Комитет!.. Кто же еще?! Пришлось им делать крюк аж в сто пятьдесят метров!
– Тише! Большой Брат следит за тобой! – сказал кто-то.
Роман Оруэлла еще не был опубликован в Союзе, но кое-какая информация просачивалась благодаря тем, кому посчастливилось побывать за все еще «железным» занавесом. Иволгин знал о романе от Джейн – та обмолвилась как-то о нем и заинтересовала настолько, что Вадим не успокоился, пока она кратко не обрисовала сюжет. Правда, должна была признать англичанка, советское государство в общих чертах не было похоже на антиутопию, нарисованную писателем.
– В том государстве ни один здравомыслящий человек не пожелал бы остаться дольше, чем на минуту, – сказала она тогда. – Это ад на земле.
А здесь мне многое не нравится, однако на ад это не похоже.
И добавила, вероятно, подумав о Маркове, тогда еще томившемся в психушке:
– Во всяком случае – не для всех!
Сейчас, однако, было не время для литературных дискуссий, Вадима тема, как говорится, «зацепила»!
– Ну и в чем же тут дело? – спросил он Корнеева.
– Да все очень просто! – вмешался кучерявый, как Пушкин, инженер из соседнего отдела. – Сейчас я объясню! Просто здесь у нас еще до войны проводились опыты по генетике…
– Не прокатит! – возразил ему кто-то. – Генетика – продажная девка империализма. Товарищ Лысенко все это убедительно разъяснил!
– Выводили там мутантов, – продолжил кучерявый, – это должно было стать нашим секретным оружием! Кроме того, у товарища Сталина был гениальный план – клонировать всех врагов народа, коих он перед войной перебил. Потому как военачальников стало не хватать! Но не вышло ничего, и повторилась история печально известного доктора Франкенштейна. Мутанты вышли неуправляемыми и неблагодарными – стали рвать на куски собственных создателей, причем невзирая на партийную принадлежность. Поэтому энкавэдэ подвалы запечатало и стало ждать, когда они там, проклятые, передохнут все до одного. А они не дохнут, потому как, во-первых, в жратве не особенно нуждаются, во-вторых, там остались всякие питательные растворы. Ну и друг друга жрут – это же не люди, а каннибалы! Там по ночам жуткие звуки иногда слышны, знаешь, вроде как в клетке со львами, когда им мясо бросают! Один сторож после полуночи спустился к дверям, так чуть концы у этих дверей и не отдал. Утром сразу в психушку оттащили – весь поседел, бормочет что-то, как ребенок. Забыли заранее предупредить! И с тех пор с наступлением темноты спускаться к дверям подвалов персоналу за-прещено.
– Да, да! – подхватил белобрысый и смешливый проектировщик, судя по говору – с Севера. – А иногда эти твари выбираются в подземку и питаются работниками метрополитена. Оттого в метро всегда большая нехватка кадров!
– Ничего подобного! – сказал серьезно Корнеев. – Эксперименты были, только не с генетикой – и хохмить здесь нечего! А дело вот в чем: здесь еще при Сталине, но уже после войны экспериментировали со временем. Путешествия туда-обратно – Герберт Уэллс застрелился бы от зависти. Кстати, и Курчатов сюда приезжал, когда работал над своей бомбой. Но потом что-то действительно не так пошло у наших храбрых экспериментаторов. Технику безопасности, наверное, не соблюдали, и пришлось все к чертям опечатать, потому как партия толком не решила, что делать с этими коридорами времени, а неприятностей от них больше, чем пользы. Да еще, говорят, кое-кто из крупных ученых смылся через них в светлое будущее – не выдержал, понимаешь соблазна при виде того счастья, которое ожидает советский народ и все прогрессивное человечество. А может, наоборот – в темное прошлое. Вкусы у всех разные! Конечно, об этом не сообщали в прессе, а академиков записали в жертвы режима!
А правда, вот она – только говорить о ней нельзя. Даже сейчас – государственная, если на то пошло, тайна!
– Хорошо! – сказал Вадим. – Тогда вопрос на засыпку: а откуда тебе эта тайна известна?
Корнеев посмотрел на него изумленно – как человек, который и сам не верил, что его байка так успешно проскочила.
– Так это же городской фольклор, – сказал он, улыбнувшись. – Легенда! Из уст в уста передается, как анекдоты про Василия Ивановича. За что купил, за то и продаю!..
– Ах, фольклор… – Вадим почувствовал легкое разочарование, словно и правда здесь, в курилке, ожидал услышать какое-то откровение.
А услышал историю сродни детским страшилкам, что передаются шепотом во время посиделок на скамейках. Все эти истории про девочку, которая купила ботинки не того цвета, а ботинки ее задушили. Шнурками. И не по себе становится даже в солнечный летний день. Давно Вадим Иволгин вышел из детского возраста, но вот надо же – уши развесил.
Однако разговор его действительно заинтересовал. Есть такое выражение у англичан: «Кто-то прошелся по моей могиле». И о нем он узнал от Джейн, которая разъяснила смысл: есть где-то на земле место, где будет твоя могила, и если кто-то наступит на него, ты это почувствуешь. Он еще тогда пытался спорить с ней, уверяя, что все это антинаучно и что даже если попытаться подойти к вопросу с христианской точки зрения, на которую он, житель атеистического государства, готов встать хотя бы из чувства чистого гостеприимства, то существует свобода человеческой воли. А вера в то, что все предопределено, есть жуткая ересь, за которую многие поплатились.
– И тем не менее, – сказала она упрямо, – выражение такое есть. И я в это верю. Знаете, как веришь иногда в сны, как бы это ни противоречило здравому смыслу и всем религиям! И я иногда чувствую… – она недоговорила тогда, словно речь коснулась слишком серьезной для нее темы.
И вот теперь он понял, о чем она говорила. Наверное, могила здесь была ни при чем, но показалось, что в этом дурацкой болтовне проскользнуло что-то, что касается лично его.
Видение закрытых дверей, к которым он ни разу в жизни не приближался, преследовало его всегда. Казалось почему-то, что за этими дверями должно скрываться что-то очень важное. Лично для него важное.
«Не хватает тебе, брат Иволгин, в жизни развлечений, – думал он. – В кино, что ли, сходи!» Последний раз он выбирался в «Спартак» на какой-то фильм с Лоуренсом Оливье. Фильм был скучен, но действие происходило в Лондоне, и весь сеанс он воображал себе Наташу, его Наташу – гуляющей по улицам британской столицы.
В любом случае, информации для размышлений не хватало. Принимать за чистую монету то, о чем болтают в курилках, глупо, если не сказать больше. Однако пока ничего более существенного у него не было. Однажды, когда они выбрались вдвоем на перекур с Корнеевым, Вадим решил вернуться к мучившей его теме.
Долго откашливался, не зная, как начать. Сергей разглагольствовал на этот раз по поводу рок-концерта, на котором его младший брат едва не подрался с милиционерами. Окончив это душещипательное повествование, он бросил окурок в кофейную банку на подоконнике и собрался уходить.
– Подожди, – решился Иволгин. – Помнишь, ты рассказывал что-то про подвалы?
– Что именно? – переспросил товарищ.
Вадим покачал головой, смутившись, – ничего, мол. Сергей посмотрел на него внимательно.
– А-а-а, про чудеса со временем? Тут много баек ходит про эти подвалы. Хотя лично мне эта самая – с институтом времени – особенно по душе. Многое объясняет потому что! В конце концов, все мы ищем ответы на вопросы, разве не так?
И он высморкался, лишив свою последнюю фразу всякого пафоса.
– Да, – закончил он, стоя уже на пороге, – если тебя все это в самом деле интересует, то есть в городе такой старичок, вроде архивариуса всяких чудес. Вот к нему и обратись за подробностями – только сразу предупреждаю, человек странноватый. Слегка с приветом!
«Это нам и надо, ну а к странностям мы уже привыкши», – подумал Вадим и записал телефон странноватого старичка.
Ипполит Федорович Козин обитал в одном из старых домов на Васильевском острове. Здание выходило слепой стеной на детскую площадку – здесь когда-то стоял дом, уничтоженный во время войны. На этой стене было всего несколько окон. Вадиму показалось, что кто-то следит за ним. Он огляделся – никого. КГБ давно оставил его в покое. Просто разволновался, вот и чудится бог знает что! «Нервы беречь нужно, – подумал он, поднимаясь по длинным пологим лестницам на нужный этаж. – Нервные клетки не восстанавливаются, хотя, кажется, кто-то в курилке недавно доказывал обратное, ссылаясь на статью в “Науке и жизни”!»
А кто их знает – клетки!
То, что Ипполит Федорович – человек со странностями, было видно невооруженным взглядом. Странности начинались с его двери, на которой остался старый почтовый ящик, выкрашенный в светло-зеленый цвет. Соседние двери обиты дерматином, а эта прямо как будто из прошлого. Вадим не удивился бы, узнав, что в ящике лежит газетка за какой-нибудь шестидесятый год с передовицей о высоком урожае царицы полей.
Дверь открылась сразу – Вадим не успел даже нажать на кнопку звонка. Словно Ипполит Федорович стоял за ней и ждал гостя.
Ипполит? Имя тоже из прошлого. Ипполит Матвеевич Воробьянинов и Остап Бендер. Воображение рисовало убеленного сединами старца и почему-то с длинной белой бородой, как у Черномора (уже смешно!). А Ипполит Федорович оказался щупленьким живым старичком с гладкой, как бильярдный шар, лысиной и редкими зубами. Очки у Ипполита Федоровича были перевязаны в нескольких местах лейкопластырем, кончик которого отлип и болтался грязным вымпелом над щекой. За толстыми стеклами голубые глаза старика казались огромными. Зрение у Ипполита Федоровича было, видно, совсем плохим.
– Я вам звонил, – напомнил Иволгин. – По поводу…
– О! – Глаза сверкнули. – Входите, дорогой мой, входите! Вы, случайно, не из органов?
– Нет! – Вадим мотнул головой. Странный вопрос. Если бы он на самом деле был из органов, разве стал бы об этом сообщать?
– Они за мной наблюдают! – сказал старик доверительно. – Вот посмотрите!…
Он потащил Иволгина узким и темным коридором куда-то в глубину своей похожей на пещеру квартиры. Света здесь, видимо, не было в принципе, да хозяину он и не был нужен. Козин наугад огибал какие-то ящики и старомодную мебель, сваленную в коридоре. Зато Вадим набил по пути несколько синяков, прежде чем выбрался за стариком в крошечную кухоньку. Окошко, к которому старец привел Вадима, выходило на детскую площадку, и Иволгин понял, что это как раз одно из тех окошек на слепой стороне, откуда, как ему показалось, за ним наблюдали.
Значит, не показалось. Кухня повергла домовитого Иволгина в шок – сразу было видно, что хозяин не привык уделять время мелочам быта. На буфете высилась горка тарелок – немытых или мытых, но очень плохо. Стол был усыпан черными крошками чая и белыми – сахара. Для полной картины не хватало тараканов, но здесь их как раз не было, зато хватало в голове Ипполита Федоровича.
– Вот, посмотрите! – Старик ткнул пальцем в сторону дома на другой стороне улицы. – Видите, блестит!
Там, куда был устремлен сейчас его крючковатый палец, и правда что-то блестело.
– Каждый день в одно и то же время, – пояснил Козин. – Как вы думаете, это случайно? Я в совпадения не верю, а вы?
Вадим замялся, впрочем, Козин и не ждал ответа. Он задернул штору, которая странно зашелестела. Как оказалось, она была покрыта пришитыми кусочками фольги самых разных размеров. Вадим вздохнул про себя:
«Боже мой, с кем тебя черти связали, брат Иволгин?! Нужно с ним осторожно разговаривать, а не то вообразит, что меня подослала госбезопасность, и треснет по башке чем-нибудь тяжелым. Но отступать некуда – за нами подвалы».
– Вы знаете, слово «подвалы» здесь не очень уместно. – Ипполит Федорович пока не проявлял никакой агрессии и напротив, был очень рад гостю – гости у него, очевидно, появлялись нечасто. – Под этим зданием находится целая система ярусов. Почти зеркальное отражение наземного сооружения. Развитые коммуникации, помещения для персонала, лаборатории… Все, разумеется, в настоящее время законсервировано – иначе активность было бы трудно скрыть.
– А что там находилось раньше?
– Вот это-то самое интересное! – Он повлек Вадима назад, опять через коридор с коробками и комодами. – Пройдемте в кабинет! А впрочем… – Он замер на месте. – Может быть, вы хотите чаю?
– Нет! – Вадим решительно отказался от угощения – не хотелось снова набивать шишки в темноте, возвращаясь в странную кухню.
Комната, которую Козин называл своим кабинетом, была также и гостиной, и спальней, и столовой. Здесь везде – на столе, на комоде, тумбочках и стульях до самого потолка громоздились стопки книг и журналов. Еще здесь было много больших, склеенных из картона папок, в которых хранились газетные и журнальные вырезки. Среди всего этого добра наблюдались и посторонние предметы – птичья клетка без птицы, швейная машинка фирмы «Зингер» и прочий бесполезный хлам, который, впрочем, ничуть не мешал Козину шустро перемещаться по комнате. Козин напоминал Вадиму тех одержимых ученых, о которых ему случалось иногда читать, только за тем отличием, что интерес Козина лежал в сферах, которые наука, во всяком случае официальная, называла не иначе как шарлатанством. Информация, которую он выуживал из прессы и старых книг, усердно подшивая к собственной причудливой картине мироздания, стоила ему не только зрения, но и, как показалось Вадиму, рассудка. Во всяком случае, те истории, которыми Козин успел попотчевать Иволгина, наталкивали на такой вывод. Ипполит Федорович, похоже, поставил в основу своего мировоззрения все мифы двадцатого столетия – от летающих тарелок до путешествий во времени, сумев увязать их и с религией, и с древними легендами.
Сейчас, впрочем, речь шла о событиях не столь отдаленных.
– Вы знаете, что в сорок третьем году, перед самой Курской битвой, у немцев целый час не заводились моторы?! – спросил он, наконец успокоившись в старом продавленном кресле. – Этот факт был отмечен во многих донесениях наших командиров Жукову, Ватутину, Рокоссовскому. Можете проверить! Более того, несколько немецких частей вообще исчезли – будто и не бывало!