— Я вышел из партии, потому что там собрались идиоты, — говорил Покорны. В голосе его слышалась безмерная усталость. Он уперся локтями в стол, положил голову на руки. Лицо раскраснелось, словно температура поднялась еще выше. — Коммунисты. Они начали учить меня, какую я должен писать музыку, какую слушать, чему должен аплодировать, чему — нет. Политики, которые не понимали разницы между сонатой и сигналом горна. Я тогда писал оперу и вдруг выяснил, что у либреттиста десять тысяч соавторов. Они слушали оперу не ушами… они слушали ее полным собранием сочинений Ленина. И я решил, что если они с умным видом дают указания, ни шиша не понимая в той области, в которой я полагал себя специалистом, значит, скорее всего они так же компетентны и в других областях, о которых я ничего не знаю. Поэтому я ушел от них. Тогда это не имело никакого значения. Мне было двадцать три года… и наши пути больше не пересекались… Я говорил Диане, но переубедить ее практически невозможно. Она говорит, что я — не заслуживающий доверия интеллигент.
Покорны выдавил из себя жалкую улыбку и продолжил:
— Где-то она права. Однако… сидя в маленькой комнатке в Мексике, проедая последние деньги, вырученные за скрипку, что бы вы сделали, увидев в анкете вопрос: «Были ли вы членом коммунистической партии какой-либо страны?» «Да» или «нет». Должны ли вы в такой ситуации говорить всю правду и ничего, кроме правды? Кому вы причините этим вред? На что может пойти человек ради того, чтобы выжить? В какие страдания должны оцениваться два месяца вашей жизни, которые имели место быть семнадцать лет тому назад, в другой стране, когда вам было всего двадцать три года? А теперь… — Покорны беспомощно пожал плечами. — Они покажут мне эту анкету. Они спросят: «Это ваша подпись?» Они спросят: «Все ли написанное в этой анкете правда?» Моя первая жена будет сидеть там, смотреть на меня. Она меня ненавидит, и ей все известно. Мой вам совет, мистер Арчер, держитесь от меня подальше, не пытайтесь помочь мне. Отрицайте наше знакомство. Говорите, что музыку вам приносил агент и, по его словам, она была написана неким Смитом. Говорите, что вы не знали о том, что я еврей.
— Послушайте, Манфред, — Арчеру вспомнилось предупреждение Барбанте, — это несправедливо. Какими бы ни были причины происходящего с вами, к вашему еврейству это не имеет никакого отношения.
— Имеет, — твердо заявил Покорны. — Как и всегда.
Арчер раздраженно посмотрел на него. Атлас, Покорны — комик и композитор, ушедшие в себя, отгородившиеся от мира, абсолютно уверенные в том, что корень всех бед следует искать в цвете кожи, национальности. Какую им ни подавай пищу, она всегда будет иметь горький привкус.
— Вы говорите, что мистер Хатт хочет уволить еще четверых. — Покорны использовал логику, чтобы еще сильнее помучить себя. — Но остальным он дал шанс, отложил вынесение приговора на две недели. Однако со мной… — Композитор невесело улыбнулся. — Я удостоен особой чести. Со мной церемониться не стали. Вышвырнули сразу. Остальные, как я понимаю, не евреи?
— Нет. — «Это самый худший момент, — думал Арчер. — Я предчувствовал, что так и будет».
— Почему, вы думаете, меня выделили среди остальных, мистер Арчер? — На лице Покорны заиграла победная улыбка, словно он радовался тому, что в этой дискуссии то точка зрения берет верх.
— Я не знаю.
— А вот я знаю. — Покорны понизил голос до шепота. — Мистер Хатт ненавидит евреев.
— Господи, Манфред, это уже чересчур! — воскликнул Арчер. — Он никогда ничего такого не говорил.
— А говорить и не надо. Все написано у него на лице. Когда он смотрит на меня, на его лице проступает то же самое, что я видел у нацистов в Вене. Ожидание. Ненависть. Уверенность. А пятью годами позже они отправили моего отца в печь.
— Вы сошли с ума. И это не образное выражение, я серьезно. У вас что-то с головой.
— Возможно. — Покорны пожал плечами. — Надеюсь, вы правы. Но я так не думаю. У меня есть опыт. Вы не можете этого знать, мистер Арчер. Вы интеллигентный человек, но такого опыта у вас нет. Опять же… вы слишком хороший. Вы не в состоянии увидеть этого на лицах, а уж тем более оценить. А знаете, что в этой истории самое худшее?
— Что? — Арчер уже не сопротивлялся, смирился с тем, что ему придется выслушать все до конца.
— Когда я вижу, что мистер Хатт вот так смотрит на меня, даже если он бросает лишь мимолетный взгляд, проходя по коридору, со мной происходит что-то странное. Я вдруг начинаю видеть себя глазами мистера Хатта. Я смотрю на себя и вижу, что одежда у меня грязная, лицо уродливое, акцент неприятный. То я слишком услужлив, то вдруг начинаю говорить слишком громко. Сидеть рядом со мной в театре или в ресторане — удовольствие маленькое. И я понимаю, почему меня не пускают в хороший клуб или отель. Я постоянно волнуюсь из-за денег. И при этом склонен к экстравагантности, ношу бриллианты, сорю деньгами. Я заговорщик, мне нельзя доверять, я понимаю необходимость печей…
— Достаточно, Манфред. — Арчер встал. Его трясло от ярости, он чувствовал, что с удовольствием отвесил бы затрещину этому стареющему толстяку, который сидел по другую сторону стола. — Я больше не хочу этого слушать. Вы ведете себя как дурак.
Поднялся и Покорны. Он шумно хлюпнул носом, запахнулся в грязный халат.
— Я думаю, не стоит вам больше волноваться обо мне, мистер Арчер. Забудьте о том, что хотели пойти ко мне в свидетели. Все равно толку от этого не будет. В конце концов, я совершил преступление. И никакие добрые слова ничего не изменят. Я напишу вам из Австрии. — Неожиданно он сломался. Повернулся к Арчеру спиной, волоча ноги, доплелся до стены. По трясущимся плечам Арчер понял, что Покорны плачет. — Как я смогу вернуться? Как я смогу вернуться туда?
Послышался скрип открывающейся входной двери, и мгновением позже в комнате появилась миссис Покорны. Высокая, под шесть футов, массивная, с большой головой и короткими, тронутыми сединой волосами над сердитым лицом. Она остановилась, перешагнув порог, ее пальцы то сжимались в кулаки, то разжимались, она переводила взгляд с мужа, привалившегося к стене, на Арчера.
— Кто вы? — произнесла миссис Покорны грубым, громким голосом. — Что вы с ним сделали?
— Я Клемент Арчер, — ответил режиссер, чувствуя нелепость столь официальных слов. — С ним все в порядке… — Он бросил взгляд на Покорны. — Ваш муж немного перенервничал, вот и…
— Манфред! — выкрикнула миссис Покорны. — Ты это прекрати! — Ее лицо побагровело. Широкими шагами она пересекла комнату, положила руки на плечи Покорны, рывком развернула его лицом к себе. Покорны едва доставал ей до плеча. Лицо его блестело от слез. Краем полотенца он вытер щеки. Покорны пытался взять себя в руки, но не мог поднять глаза на жену или на Арчера.
«Ну и сцена, — думал Арчер, с трудом подавляя желание выскочить из комнаты и забыть и о Покорны, и о его проблемах. — Что за нелепая сцена? Как я мог попасть в такую ситуацию?»
— Диана, — пробормотал Покорны и похлопал по большой руке, которая лежала у него на плече. — Я сожалею. — Он искоса взглянул на Арчера. — Извините меня, мистер Арчер.
— Сядь! — рыкнула женщина. Резким движением она завязала полотенце на шее, потом запахнула халат на груди у мужа. — Сядь и веди себя достойно.
Послушно, по пути несколько раз всхлипнув, Покорны проследовал к креслу и сел, наклонив голову, уставившись в ковер.
— Что вы с ним сделали? — Миссис Покорны повернулась к Арчеру.
— Ничего он не делал, — торопливо вмешался Покорны. — Мистер Арчер — мой добрый друг. Не счел нужным приехать сюда, чтобы объяснить…
— Что он объяснил? — Миссис Покорны не потрудилась изгнать из голоса нотки сомнения и подозрительности. Она стояла — огромная, широкоплечая, уродливая — у дальней стены. Ноздри злобно раздувались, рот, жесткий, как у сержанта полиции, превратился в узкую полоску.
— Миссис Покорны, — начал Арчер, — я приехал, чтобы попытаться помочь Манфреду…
— Как? Уволив его? — Миссис Покорны невесело рассмеялась. — Так вы помогаете людям?
— Это не его вина, — вступился за Арчера Покорны. — Ему приходится выполнять приказы. Он мой друг.
Арчер осознавал, что слово «друг» являлось для Покорны талисманом и он хватался за него, как ребенок, ложась в кровать, хватается за плюшевую игрушку.
— Если он друг, почему не может оставить тебя в программе? Он тебе это объяснил?
— Это ему не под силу. — Покорны наконец-то поднял голову. — Иммиграционная служба снова взялась за меня. Он меня предупредил.
— Ага… — Широкое лицо миссис Покорны перекосила гримаса презрения, когда она повернулась к Арчеру. — Они поручили эту грязную работу вам. Вы — их инструмент.
— Послушай, Диана, негоже так говорить с мистером Арчером.
Миссис Покорны шагнула к гостю, не обращая внимания на мужа.
— Твоему другу не приходила в голову мысль побороться за тебя, не так ли? Его дружба не заходит столь далеко. Он не шевельнет и пальцем, чтобы предотвратить твою высылку в страну, где твои родители приняли мученическую смерть?
— Я видел от него только добро, Диана, — бормотал Покорны. — Он очень хороший человек, очень честный и прямой.
— Я в это поверю, — миссис Покорны сверлила взглядом Apчepa, — если он что-нибудь для тебя сделает.
— Я не знаю, что могу сделать, — ответил Арчер. Он словно взирал на происходящее со стороны, не испытывая никаких эмоций, не принимая в действе никакого участия. Он видел, что миссис Покорны обладает редким даром убивать остатки сочувствия. — Все это очень сложно.
— Сложно! — фыркнула миссис Покорны. — Такие люди, как вы, всегда найдут повод отойти в сторонку. Знаю я вашего брата, мистер Арчер. Прикидываетесь, что хотите помочь, кажетесь честными и верными, но всегда находите способ вильнуть хвостом, стоит вам почувствовать, что пахнет жареным. Я все о вас знаю. Ни на что не годные слабаки, всегда готовые поззолить боссам использовать вас. Вы с лихвой отрабатываете свое жалованье: лижете им сапоги, бросаетесь на пол, чтобы они вытерли о вас ноги. А теперь боссы хотят выгнать из страны творческих людей, хотят заткнуть рот тем, кого невозможно выгнать, и вы — первые, кого они выбирают для этой грязной работы… — Она величественно повернулась к Покорны и простерла руку в сторону Арчера. — Такой вот у тебя хороший друг, этот мистер Арчер.
— Миссис Покорны, — риторика дамы нисколько не тронула Арчера, — если вы сойдете с первой страницы «Дейли уоркер», возможно, мы сможем поговорить по существу.
— Пожалуйста, Диана… — Покорны встал, коснулся локтя жены, которая вновь повернулась лицом к Арчеру. Она резко сбросила руку композитора.
— Что еще я могла от вас услышать? — вопросила она. — Ничего другого я и не ожидала. Одно слово правды — и вы прибегаете к своему стандартному аргументу: «Красные! Красные!»
— Не так громко, пожалуйста, — прошептал Покорны, испуганно оглядываясь, словно боялся, что сквозь стены полезут секретные агенты. — Пожалуйста, не обязательно так кричать…
— Бесполезно. — Миссис Покорны еще повысила голос. — Иной раз я тешу себя напрасными надеждами… Ну вот, думаю я, наконец-то умные люди вроде вас сообразят, что к чему, станут ответственными гражданами, способными принимать необходимые решения. Но вы не выдерживаете проверки жизнью, и я понимаю, что вновь мои надежды были напрасными. Пользы от вас ноль. Вы тяжелой гирей висите на будущем страны. И в конце концов всегда оказываетесь в лагере врага. Поэтому в итоге нам не останется ничего другого, как уничтожить и вас, и всех вам подобных, весь ваш класс.
— Диана… — пробормотал Покорны.
— Вырезать! — выкрикнула она. — Только хирургия! Никакой терапии!
— Диана! — Покорны схватил ее за руку, тряхнул. — Ты не понимаешь, что говоришь. Такого вообще говорить нельзя. Это неправильно. Это…
— А ты… — Миссис Покорны повернулась к мужу, ее взгляд переполняло презрение. — Ты иди в постель. Ты болен. Ты не способен даже вытереть себе нос. Если я позволю, ты будешь целовать сапог, который дал тебе пинка. Ты разочаровываешь меня. Я слушаю твою музыку и думаю, что ты великий человек. А потом я слушаю, что ты говоришь, и не понимаю, откуда берется такая музыка. Ты не человек. Ты червь. И самое ужасное состоит в том, что ты