Арчер рассмеялся, надевая пальто:
— Язвы у меня нет.
— Хорошо. — Сандлер увлек Арчера к двери, поддерживая под локоть. — Не доверяю язвенникам. Предрассудок, но что делать. Моя жена злится, когда я это говорю. У двух ее братьев язва, огромная, как корзина для пикника, но я не могу этого не сказать. Язва — результат дурного характера, а на людей с таким характером никогда нельзя положиться. Так что моя логика понятна.
В этот момент они как раз проходили мимо стола, за которым сидела мулатка.
— Вернусь через полтора часа, мисс Уоткинс, — повернулся к ней мистер Сандлер. — Имею право на ленч.
— Да, сэр, — ослепительно улыбнулась она.
— Самая красивая девушка к северу от Вашингтона, — прошептал Сандлер. — Мне бы сейчас сбросить лет двадцать. — Он добродушно рассмеялся. — Недостаток благоприобретенного богатства. Оно появляется, когда мышечный тонус уже не тот. Как раз сейчас ученые работают с гормонами. — Он махнул рукой в сторону дверей в конце коридора. — Оживление умирающих клеток. Гонки со временем, говорю я им, когда представляется случай поговорить. В следующем месяце мне стукнет шестьдесят один. — И он вновь загоготал, пухлый, круглый, розовый, щегольски одетый, в сером пальто и мягкой фетровой шляпе.
Они вышли из парадной двери. Сандлер коротко кивнул охраннику, отделенному от них стеклянной перегородкой. На секунду-другую он задержался на верхней ступеньке, окинул взглядом лужайку. Арчер мог поклясться, что, выходя из главного корпуса, мистер Сандлер всякий раз останавливается на одном и том же месте и с любовью и гордостью оглядывает свои владения.
— Вам надо обязательно приехать летом. Тут настоящий сад. Флоксы, пионы, гиацинты, вдоль дорожек бордюры из маргариток. За лужайкой ухаживают три человека. Отдых для усталых глаз. Трава и несколько деревьев. Возвращаешься на работу полный сил. В здании, кстати, кондиционированный воздух. Терпеть не могу потных от жары лиц. Будь моя воля, я бы закрывал завод первого мая и до октября отправлял всех ловить рыбу. С удовольствием это сделал бы, да конкуренты не позволяют. — Он широко улыбнулся и сбежал по ступенькам к сверкающему зеленому «форду» с откидным верхом. — Вон он. Мой автомобиль. Усаживайтесь. — Он открыл дверцу для Арчера, а сам обошел «форд» спереди. Арчер сел. Тут же скользнул за руль и мистер Сандлер. «Форд» резко рванул с места. Из-под задних колес полетел гравий. — Люблю маленькие автомобили. — Они пронеслись мимо ворот. — Люблю водить машину. А вот большие, с океанский лайнер, лимузины не люблю. Такое ощущение, что едешь в танке. Летом при любой погоде опускаю верх. Становлюсь красный, как индеец. И волосы выгорают. Мне это идет. — Опять улыбка. — Просто удивительно, сколько девушек машут рукой с просьбой подвезти. И на заседаниях совета директоров помогает. Выгляжу таким энергичным, что вице-президенты и представители акционеров не решаются со мной спорить. Если вы считаете, что я еду слишком быстро, так и скажите. Быстрее меня гоняет только мой сын. Когда-нибудь он точно разобьется. Во время войны он служил в авиации и на земле старается разогнаться до тех же трехсот миль в час. Не встречались с ним?
— Нет. — Арчер с тревогой смотрел на дорогу.
— Половину времени он проводит в Нью-Йорке. Большой любитель ночных клубов. Постоянно обхаживает певичек, которые работают до четырех утра. Ни на что другое не годен. Моя жена говорит, что его разбаловала авиация. Неправда. — Широченная улыбка. — Он разбалован с восьми лет. Забавный парень. Крепкий, здоровый, постоянно попадает в переделки. Только в кабине «В-17» чувствует себя как дома. — Мистер Сандлер искоса глянул на Арчера. — Вы приехали с какими-то проблемами, не так ли, мистер Арчер?
— Да, — кивнул режиссер. — К сожалению.
— Ленч поможет нам с ними справиться. Это прекрасное средство для цивилизованного разрешения многих проблем. Но вы можете начинать прямо сейчас. Выкладывайте.
— Речь пойдет о пятерых людях, работающих в программе. Хатт сказал мне, что вы в курсе.
— Да. — Мистер Сандлер смотрел прямо перед собой. — Я получил ту журнальную статью.
— Хатт дал мне две недели, чтобы я провел собственное расследование. Или попытался его провести. За такой короткий срок один человек много не сделает.
— Я знаю, — кивнул Сандлер. — Хатт сказал мне, что его помощник обещал вам две недели, и ему пришлось с этим согласиться. Одобряю. Незачем держать помощников, если те не имеют права принимать самостоятельные решения. В разумных пределах.
— Две недели истекают в четверг.
— Я знаю. — Арчер отметил, что мистер Сандлер сбросил скорость, поскольку машин на дороге стало больше. А вот его отношения режиссер понять не мог. Голос не выдавал истинных чувств. Лицо тоже.
— Я переговорил с этими людьми. Кое-что выяснил. А когда попытался связаться с Хаттом, оказалось, что он улетел во Флориду. И в агентстве не знают, когда он вернется. Однако он просил передать мне, что его позиция остается неизменной. — Арчер прилагал все силы, чтобы по его голосу не чувствовалось, что он обижен или жалуется.
— Это очень важно. Отпуска для руководителей. Убежден в этом. Для принятия решений необходима свежая голова.
— Я это понимаю, — с излишней торопливостью ввернул Арчер. — Только время для отпуска он выбрал очень уж неудобное. Поэтому мне пришлось приехать к вам.
— Извиняться не за что. За это мне платят. Кому же еще раэруливать сложные ситуации? С простыми разбираются люди, которые у меня на жалованье.
У Арчера не возникло ощущения, что он извинялся, но уточнять он ничего не стал.
— Хатт также просил мне передать, — добавил Арчер, тщательно выбирая слова, — что не будет возражать против моей отставки, если я буду стоять на своем.
В кабине повисла тишина. Мистер Сандлер нажал на тормоз, автомобиль остановился на красный свет.
— Это угроза, мистер Арчер? — спросил он, глядя перед собой. — Вы пытаетесь надавить на меня?
— Нет. — Арчера вопрос мистера Сандлера удивил. Неужели тот думает, что он, Арчер, занимает достаточно важное положение, чтобы кому-то угрожать? — Я просто хотел, чтобы вы располагали абсолютно всей информацией.
— Я располагаю абсолютно всей информацией. — Красный свет сменился зеленым, и «форд» мгновенно набрал скорость. — Я говорил с Хаттом и сказал ему, что он может отпустить вас, если возникнет такая необходимость. Это понятно?
— Более чем. — Арчер замялся. — Вы не хотите, чтобы я продолжал? Может, я напрасно трачу ваше время?
— Если бы вы напрасно тратили мое время, вас бы тут не было, — ровным голосом ответил мистер Сандлер, не пытаясь добавить значимости своим словам. — Вы давно работаете на меня. Вы продаете мою продукцию. Вы зарабатываете деньги, которые вам платят. Вы имеете право изложить свою точку зрения.
— Прежде всего надо сказать о том, что все пятеро знают свое дело. А двое или трое — это звезды, на которых и строится вся программа…
— Это понятно. — Впервые в голосе мистера Сандлера послышалось нетерпение, словно Арчер наговорил лишнего.
— Какими бы ни были их политические убеждения, вашей компании они служили верой и правдой. Как вы и сказали про меня, они зарабатывали деньги, которые им платили.
— Я же сказал, что это понятно. — Сандлер вдавил в пол педаль газа, и «форд» рывком обогнал грузовик.
— Кроме того, — Арчер пытался правильно выстроить свои аргументы, — их всего лишь обвинили. Но еще ни в чем не признали виновными. А журнал, который выдвигает против них обвинения, в прошлом уже допускал ошибки, за которые ему приходилось публично извиняться, если у людей хватало мужества или денег защищать свою репутацию. К тому же мне неприятна сама мысль о том, что издатель паршивого журнала присваивает себе право судить целую отрасль и составлять черные списки, лишающие людей работы.
— Неприятна, — кивнул мистер Сандлер. — Согласен.
— Нельзя ко всем подходить с одной меркой. Каждого надо рассматривать отдельно.
— Это правильно. Мистер Арчер… — Мистер Сандлер быстро взглянул на него. Лицо стало суровым, глаза напоминали две ледышки. — Я бы хотел знать, какие отношения связывают вас с этими людьми. Чтобы более объективно оценивать ситуацию. Полагаю, я вправе задать такой вопрос?
— Да, — ответил Арчер. — Думаю, что да. Они разные.
— Естественно.
— Начну с композитора. Покорны. Профессионально… я восхищаюсь его музыкой. Он мастер. Вы же слышали…
— Да.
— А персонально… — Арчер едва не улыбнулся. — Он раздражает. Он… очень эмоциональный, неуравновешенный. Я его жалею. Он еврей… — Арчер заметил, как дрогнули веки мистера Сандлера. — Ему досталось от жизни. Родителей убили немцы. Он пребывает в постоянном страхе… Его жена — отвратительная женщина.
— Коммунистка, — уточнил мистер Сандлер. — Очень активная.
— Да. — Арчеру оставалось только гадать, что известно мистеру Сандлеру об остальных. — Теперь Френсис Матеруэлл.
— В последней передаче она не участвовала.
— Да.
— Насколько я понял, вы могли еще две недели привлекать ее в программу.
— Она ушла сама. Ей предложили роль в театре.
— Мне не понравилась девушка, которая ее заменила. В молодости я бегал от девушек с таким голосом как от чумы. Секс, густо намазанный мармеладом. Ей самое место в программах для старшеклассников.
Арчер улыбнулся.
— Вы абсолютно правы. В «Университетском городке» она свое отворковала.
— Рад это слышать. Так что вы можете сказать про Френсис Матеруэлл?
— Профессионально?
— Насчет ее мастерства мне все известно. Высший класс. Речь о другом.
— Если говорить о политических симпатиях… — начал Арчер и тут же замолчал.
— Продолжайте.
— Она коммунистка. Сама в этом призналась.
— Значит, насчет нее журнал не ошибся?
— Нет. Она этого и не скрывает. Гордится тем, что она в партии. Очень романтична. В коммунистическую веру ее обратил мужчина, с которым она была очень близка. Он погиб на войне. Когда-нибудь она встретит другого мужчину, и он тоже обратит ее в свою веру. Так или иначе, но она вышла из игры. Уволилась до того, как ее выгнали.
— Она красивая, не так ли? — спросил мистер Сандлер.
— Да.
— Чертова дура. — Мистер Сандлер решительно бросил «форд» в просвет между двумя автомобилями. — И какое у вас к ней отношение?
Арчер на мгновение задумался.
— Она меня пугает.
На лице мистера Сандлера отразилось изумление.
— Почему?
— Я женат.
Сандлер хохотнул.
— Я вас понимаю. Мы живем в ужаснейшем мире. Девушки с такой внешностью становятся красными. Ранняя женитьба, — твердо заявил он, — единственное решение. Как насчет цветного шутника?
— Атласа? — Арчер замолчал, потому что вдруг понял, что ему хочется сказать о комике что-то не слишком приятное, и устыдился этого. — Как он вам?
— Он меня смешит. Мне будет его недоставать.
— Не только вам.
— Вы с ним говорили?
— Да.
— И что он вам сказал?
— Ничего. Посмеялся надо мной. У него в голове одно — цвет кожи. Если она у тебя белая, значит, ты — его враг. Атлас говорит, что собирается перебраться во Францию.
— Сильно, однако, изменилась жизнь, — качнул головой мистер Сандлер. — Двадцать лет назад цветные сотрудники не угрожали уехать во Францию, если ты задавал им вопрос.
— Двадцать лет назад они не зарабатывали двадцать тысяч долларов каждые тридцать девять недель, — добавил Арчер.
— Пожалуй, нет. Вы не в восторге от Атласа, не так ли?
— Не в восторге, — признал Арчер. — Он доставляет немало хлопот. И ясно дает понять, что презирает меня. Общаться с ним — удовольствие маленькое.
— Актеры, — хмыкнул Сандлер. — Сложно все это. Во всяком случае, для промышленника, завод которого производит лекарства. Когда слушаешь Атласа по радио, так и подмывает позвонить на студию и пригласить его в дом.
— В этом мире лучшей маскировки, чем талант, не найти.
— И как бы вы хотели с ним поступить? — резко спросил Сандлер.
— Я бы хотел оставить его в программе. Его роль очень велика. И я уверен, что он не коммунист. На политику ему наплевать. Он держится особняком, сам по себе.
— В прошлую избирательную кампанию он агитировал за этого Уоллеса и подписывал многие очень любопытные петиции.
— Так или иначе, — Арчеру оставалось только гадать, откуда мистер Сандлер все это знает, — стремление у него одно — подложить белым побольше свиней. Остальное его не интересует. Поэтому я не думаю, что за этим стоят политические воззрения. Атлас действует на уровне рефлексов.
— Кто-нибудь может заменить этого сукина сына?
— Нет.
Мистер Сандлер что-то пробурчал, нависнув над рулем, и в первый раз Арчеру показалось, что он задел в спонсоре какую-то струнку.
— Как насчет остальных. Уэллер?
— Если бы она выступала на сцене, критики написали бы, что она профессионально справилась с ролью.
— И что сие означает?
— Не прыгнула выше головы, но и не испортила обедни.
— Значит, ее можно заменить?
Арчер замялся, но потом подумал, что какой-то результат может дать только полная откровенность.
— Ее можно заменить, но мне бы этого не хотелось.
— Милая дама? — Мистер Сандлер нетерпеливо нажал на клаксон. Идущая впереди машина, за рулем которой сидела женщина, ушла вправо, и «форд» проскочил мимо.
— Очень милая, — подтвердил Арчер. — Насколько мне известно, единственная ее провинность состоит в том, что она позволила напечатать свою фамилию в программке мирной конференции, которую проводили коммунисты.
— И больше ничего?
У Арчера возникло ощущение, что об Элис мистеру Сандлеру известно кое-что еще, поскольку о других он знал достаточно много.
— Насколько мне известно, нет.
— Вы ничего не стали бы скрывать от меня, не так ли, Арчер? — Розовые ручки крепко сжимали руль.
— Может, и хотел бы скрыть, — Арчер чуть улыбнулся, — но не стал бы.
— Ага, — кивнул мистер Сандлер. — Почему?
— Элис Уэллер — вдова. Не становится моложе. Воспитывает четырнадцатилетнего сына. Ее муж был моим другом, и я чувствую, что несу за нее ответственность.
Мистер Сандлер повернулся к Арчеру. В его взгляде читалось одобрение, словно ему импонировала честность режиссера.
— Вы по-прежнему чувствуете, что несете за нее ответственность?
— Я чувствую, что мне ее очень жалко. — Арчеру вспомнилось увядающее лицо, нелепая одежда, красные, растрескавшиеся руки.
— И последний. — Сандлер решил, что с Уэллер ему все ясно. — Эррес.
— Он очень хороший актер. — Вот тут Арчер занервничал. — Лучше просто не найти.
— Моя жена говорит то же самое. Слушает каждую неделю. Словно божественную проповедь. Ей можно доверять. Она ездит в Нью-Йорк и смотрит все спектакли. Очень умная женщина. Она считает Эрреса красавчиком. В прошлом году даже познакомилась с ним на какой-то вечеринке. Она выходит в свет.
Может, подумал Арчер, Эрресу удастся избежать общей участи благодаря впечатлению, которое он произвел на стареющую домохозяйку из Филадельфии, которая ездит в Нью-Йорк на все спектакли. И светлые волосы, белозубая улыбка, врожденные безупречные манеры принесут свои плоды…
— Что еще вам известно об Эрресе? — спросил мистер Сандлер.
— Он служил в армии. Демобилизовался капитаном. Был ранен, в Сицилии получил «Серебряную звезду».[48]
Мистер Сандлер нахмурился.
— «Серебряную звезду», значит? — Он помолчал, и Арчер понял, что этого мистер Сандлер не знал. — Моего младшего сына убили на войне. — Арчер догадался, что мистер Сандлер упоминает об этом каждый раз, когда речь заходит о войне. — В Тунисе. Я получил очень хорошее письмо от капитана. В нем указывалось, что Арнольда… его звали Арнольд… очень любили в роте. Даже собирались присвоить звание капрала. Но он наступил на мину. Так написал капитан. Шел и наступил на мину. Я послал капитану ответное письмо, в котором поблагодарил за теплые слова, но пока оно добиралось до Туниса, капитана тоже убили. Фамилия у него была Тафт. Как у сенатора.[49] Моя жена винит меня в смерти сына. — Теперь мистер Сандлер говорил сам с собой, уставившись в лобовое стекло. — Она говорит, что я заставил его пойти в армию. Призывной номер у него был большой, так что он мог еще долго болтаться дома. Но меня корежило, когда я видел, что он спит до полудня, а потом слоняется без дела. Все-таки шла война. И я сказал: «Хватит. Или иди работать на военный завод, или бери в руки винтовку». За всю жизнь он не проработал ни дня, поэтому пошел на призывной пункт. Моя жена настояла на том, чтобы после войны тело перевезли в Америку. «Это сентиментальная глупость, — сказал я ей. — Если мы тревожим кости мертвых, чего удивляться, что подоходный налог поднялся до восьмидесяти шести процентов». Она меня и слушать не стала. Ей подавай торжественные похороны с десятками рыдающих родственников. Женщины ищут удовлетворенности черт знает в чем.