Владимир Кунин
* * *
* * *
Была ранняя промозглая весна с нескончаемыми дождями.
Неподалеку от проезжего грейдера, в жутко раскисшем поле, безнадежно сидели в грязи три самосвала «ЗИЛ-130». Они ссыпали в мокрое месиво подкормочную известь и теперь безуспешно пытались выбраться на проезжую часть.
Собственно говоря, выбраться на дорогу пыталась только одна машина. Хозяева двух других самосвалов – шестидесятилетний кряжистый Петрович и сорокалетний тощий Михаил, скользя пудовыми от грязи сапогами, тупо толкали самосвал в задний борт. Колеса крутились в глянцевитой липкой колее, но машина не двигалась с места.
За рулем этого самосвала сидел третий герой нашей истории – шофер Генка. Генка был втрое моложе Петровича, вдвое – Михаила и имел от роду двадцать лет сознательной жизни. В отличие от Петровича и Михаила, одетых в обычные замасленные телогрейки, свитера и сапоги, Генка был в сторублевых западногерманских вельветовых джинсах, модной четырехсотрублевой английской кожаной куртке, купленных в родном сельпо. На ногах Генки были роскошные «адидасы», приобретенные по случаю за две трети Генкиной зарплаты.
Вертелись на месте колеса «ЗИЛа», багровели от натуги Петрович и Михаил, под сапогами чавкала жижа, лил нескончаемый дождь.
– Не газуй, Генка! Стой! – закричал Петрович. – Вылезай к чертовой матери! Михаил, садись за руль, а то он машину по самый кузов закопает!
Генка достал из-под сиденья кирзовые сапоги невероятного размера, вытащил чистенькие портяночки и ловко обмотал ими «адидасы». Натянул сапоги и выпрыгнул прямо в непролазную грязь, под мелкий холодный дождь.
– Цыгане шумною толпою пихали задом паровоз... – усмехнулся он. – Петрович, все, чем мы сейчас занимаемся, – нерационально и нерентабельно, что категорически идет вразрез с сегодняшним основным экономическим направлением. Надо сходить в поселок, попросить у них нормальный тягач.
Петрович был рад возможности передохнуть:
– Ну что с тобой делать, Генка? Посмотреть издаля – современный человек. А подойти ближе – неандерталец, извини за выражение. Тебе газеты, радио, телек каждый день о внутренних резервах талдычат...
– Обижаете, начальник. Я с генеральной линией иду нога в ногу, – холодно ответил Генка. – Во-первых, как вам известно, я не пью. Во-вторых, я постоянно и неуклонно повышаю свое благосостояние. А в-третьих, где вы видите внутренние резервы?
– Внутренние резервы – это ты, Мишка и я. А пять верст шлепать за тягачом, потом опять обратно, потом неизвестно, есть ли свободный тягач... И где твоя рентабельность, рационалист хренов?
– Ну чего, пробуем, Петрович? – крикнул Михаил из кабины.
– Давай, Мишаня, раскачай ее как следует! Пошел!
Генка и Петрович уперлись руками в задний борт самосвала, а Михаил на малом газу стал попеременно включать то заднюю, то переднюю скорость.
Машина стала раскачиваться все больше и больше, и вдруг, пробуксовывая в липком и вязком месиве, тихонько двинулась вперед.
– Хорош! – завопил Генка хриплым от напряжения голосом.
– Давай, Мишаня! Давай, родимый! – В восторге Петрович даже запел песню свой юности: «Гремя огнем, сверкая блеском стали...»
– Неактуальная песенка, Петрович, – хрипел Генка, налегая всем телом на борт самосвала. – Не ко времени. Наша политическая слепота...
Что дальше хотел сказать Генка Петровичу, осталось неизвестным, потому что из-под буксующего колеса вылетело что-то маленькое и блестящее и с силой ударило Генку по верхней губе.
– Ой! – только и успел взвизгнуть Генка, как из-под другого бешено вращающегося колеса в Генку и Петровича веером полетели маленькие твердые кружочки, облепленные грязью.
– Ой! – Петрович схватился руками за левый глаз. А самосвал, выбравшись из гибельной колеи, все
увереннее и увереннее набирал ход к грейдеру.
– Стой! Стой! Мишка!.. – заорал Петрович дурным голосом.
Они стояли под дождем и растерянно разглядывали друг друга. У обоих были сжаты кулаки. Верхняя губа Генки уже приняла неправдоподобные размеры, а левый глаз Петровича, окрашенный в нежно-фиолетовые тона, почти заплыл опухолью.
– Батюшки!.. – тоненько, по-старушечьи запричитал Михаил. – Да вы что, мужики?! С ума сошли, что ли?! Генка, мерзавец! Как же ты мог на Петровича руку поднять?! – Он бросился между Генкой и Петровичем и с неожиданной силой раскидал их в разные стороны. – И вы, Петрович, тоже хороши... Поглядите, что с пацаном сделали!
Петрович и Генка молча стали приближаться к Михаилу с кулаками. Михаил не на шутку испугался, выхватил из земли бесцельно торчавшую лопату и взмахнул ею над головой:
– Не подходи, психопаты чертовы! Совсем чокнулись!
Но Генка и Петрович медленно надвигались на пятившегося Михаила. Петрович разжал кулак и сипло проговорил:
– Гляди, Мишаня...
Генка тоже разжал кулак. В ладонях у них лежали грязные золотые монеты.
– Чего это? – опасливо спросил Михаил, не опуская лопату.
– Клад... – в один голос выдохнули Петрович и Генка.
– Чего-о-о?!
– Ну, золото... Золото! – почти шептал Генка.
Михаил опустил лопату, отер мокрое от дождя лицо, поглядел на грязные золотые монеты, на заплывший глаз Петровича, на вспухшую губу Генки и спросил печально:
– И вот из-за этого... вы так друг дружку поуродовали?
* * *
В том месте, где еще недавно буксовал самосвал, теперь была вырыта огромная яма. На брустверах ямы валялись три лопаты, а на дне ее сидели чудовищно грязные и измученные Петрович, Генка и Михаил, пили горячий чай из кружек. Рядом стоял большой китайский старый термос, расписанный разноцветными колибри. Тут же на газете лежали бутерброды с колбасой.
На расстеленном ватнике высилась внушительная кучка грязных золотых десятирублевиков и черепки глиняного горшка, в котором эти монеты хранились.
Генка прихлебывал чай и что-то быстро подсчитывал на маленьком ученическом электронном калькуляторе. Стараясь не смотреть на золото, Петрович и Михаил вели светский разговор:
– Вот все-таки молодцы китайцы, хорошие термосы делали, – говорил Михаил. – Теперь такой не достанешь.
– Тридцать пять лет он у меня. С целины. Мы тогда были «русский с китайцем – братья навек». Так нам этих термосов на целину завезли – пропасть! Помню, в Акмолинске женился на Ксюшке, этот термос купил и костюмчик чешский. Чистая полушерсть, и сшит – будь здоров! И все за пятьсот рублей старыми. Вместе с термосом.
– А сейчас поди-ка купи костюм импортный за полсотни! – сказал Михаил и чихнул.
– Да замолчите вы! Мешаете же, – цыкнул на них Генка. – Я из-за вас третий раз пересчитываю. Что за манера у вас, у стариков: все, что было раньше, все прекрасно, все замечательно! Вас послушать, так в вашем прошлом даже куры соловьями пели!
– Пели, – подтвердил Петрович. – Просто ты этого не мог слышать, потому что прошлого-то у тебя нет.
– Все! Все! Кончили базар! – прикрикнул Генка и снова взялся за калькулятор. – Значит, так, сто девяносто две монеты по девять граммов. Следовательно, общий вес нашего клада...
– Тысяча семьсот двадцать восемь грамм, – тихо сказал Михаил и чихнул.
– Точно! – удивился Генка. – Ну, ты даешь! Идем дальше. Один грамм золота по госцене – сорок три рэ...
– Семьдесят четыре тысячи триста четыре рубля, – сказал Михаил.
Генка глянул на калькулятор и воскликнул:
– Вот это цирк! А разделить на три?
– Двадцать четыре тысячи семьсот шестьдесят восемь рублей.
Генка лихорадочно защелкал клавишами калькулятора, и на маленьком световом табло появились цифры – 24 768.
– Давно это с тобой? – спросил Петрович.
– С детства, – скромно ответил Михаил
– «Все могут короли, все могут короли...» – запел Генка. – Куплю «Волгу», видеосистему!..
– А я кооператив однокомнатный, – сказал Михаил. – Дров не нужно, вода горячая.
– Бери трехкомнатную, – закричал Генка.
– Одинокому трехкомнатную не дадут, – сказал Михаил и опечалился. Но не потому, что не дадут трехкомнатную, а оттого, что одинокий.
Петрович допил чай и обстоятельно утер рукавом рот:
– Стойте. Я чего-то никак врубиться не могу. Что у вас в итоге-то получилось?
– Без малого по двадцать пять тысяч на брата, – улыбнулся Михаил.
– Это как минимум, Петрович! – в восторге зашептал Генка. – А если подключить к этому нескольких зубных техников, можно взять вдвое больше. Получится куча денег!
– Сейчас я вам эту кучу несколько иначе раскассирую, – пообещал Петрович. – Про зубных техников, Генка, ты сразу забудь. Это раз. Второе: мы сейчас соберем всю эту шелупонь, – Петрович показал на грязную кучку золота, – и законно сдадим ее в государственную казну. А потом будем ждать награды – двадцать пять процентов от стоимости клада. Ну-ка, Мишаня, прикинь, по скольку на нос?
Михаил поднял глаза к серому дождливому небу, подумал и выдал:
– По шесть тысяч сто девяносто два рубля шестьдесят три с дробями копейки...
– Вот видишь, Генка, даже с дробями! – с удовольствием сказал Петрович. – Очень даже неплохо! А иначе возьмут тебя за шкирятник, и «До свиданья, мама, не горюй...», а там – до встречи через пять лет.
Михаил грустно оглядел яму.
– Уродовались, уродовались... Жизнью рисковали, – потерянно произнес Генка и потрогал вспухшую губу. – «Волгу», дурак, хотел купить...
– «Запорожец» купишь, – успокоил его Петрович.
– Видал я его в гробу и в белых тапочках!
– Ну, «Жигули».
– На «жигуль» теперь не хватит.
– На «жигуль» я тебе из своих добавлю. Без процентов, с рассрочкой на пятнадцать лет. Устраивает?
– Вам же это невыгодно.
– Это мне куда выгоднее, чем потом тебе пять лет передачи носить. Михаил, цепляй трос к Генкиной лайбе. И по очереди друг дружку вытащим...
* * *
Все три самосвала стояли на твердом грейдере. Михаил отцеплял буксировочный трос, Петрович отверткой соскребал с сапог налипшую грязь, а Генка бережно прижимал к груди старый китайский термос Петровича.
Генка уже оправился от потрясения, вызванного суровой необходимостью соблюдения социалистической законности, и теперь прочно взял нить разговора в свои руки:
– Итак, золото поедет с Петровичем. Петрович участник войны. Он точно знает, как нужно вести себя в боевой обстановке, а обстановка должна быть максимально приближена к боевой. Мы с Михаилом сопровождаем этот ценный груз на своих тачках, тщательно оберегая Петровича и его машину от любой нештатной ситуации.
– Это еще что такое? – спросил Михаил.
– Что угодно! Поломка, наезд на препятствие, столкновение...
– Типун тебе на язык... – Петрович суеверно трижды сплюнул.
– Петрович, вы гарантированы, что вам навстречу не попадется какой-нибудь колхозник на своем «газоне»? Он вопреки указу о мерах борьбы с этим делом, – Генка пощелкал себя по воротнику, – с вечера сильно набрался, а утром опохмелиться негде. Представляете, в каком состоянии он будет?! Опохмелиться же негде.
– Что ты... Кошмар! – проговорил Михаил. – Вот я про себя скажу...
– Погоди, – сказал Петрович. – Где золото, черт бы его побрал? Вы его в яме-то не оставили?
– Золото здесь, и я вам его торжественно вручаю при свидетелях! – Генка протянул Петровичу термос.
Петрович чуть не лопнул от возмущения и злости:
– Ты что же наделал? Чего ж ты мне термос изгадил! Не мог в тряпку какую-нибудь завернуть! Вот я тебе...
Генка отскочил на безопасное расстояние и нагло сказал:
– Спокуха, Петрович. Только без рукоприкладства, потому что впоследствии это может быть неверно истолковано соответствующими органами. Вы не трясите его, как грушу, и ничего с вашим термосом не случится. Зато никому в голову не придет, что золото в термосе.
– А кого бояться-то? – спросил Михаил.
– Не скажи. – Генка зловеще понизил голос. – Я в одном заграничном фильме видел подобную историйку. Там все это кончилось кроваво.
– Да что ты. – Михаил испуганно огляделся.
– Вот именно. Поэтому двигаться по шоссе мы будем так...
* * *
Надо сказать, это было красиво! По пустынной дороге сквозь нескончаемый дождь мчались, занимая всю проезжую часть, борт о борт, три самосвала, фары их горели средь бела дня тревожно-торжественным дальним светом. Они летели вперед навстречу своему законному счастью.
Районные городки замечательны тем, что все их управленческие органы обычно сосредоточены в одном месте. Как правило, главная улица такого городка вспухает небольшой чистенькой площадью, где райком партии стоит бок о бок с исполкомом; прокуратура соседствует с райсобесом; ЗАГС примыкает к районному отделению милиции, а сберкасса и почта традиционно сосуществуют под одной крышей. Любую жгучую проблему районной важности можно разрешить буквально не сходя с места.
Три самосвала, заляпанные грязью, влетели на площадь райцентра, с ходу развернулись, сдали назад и почти одновременно затормозили напротив стоянки служебных машин.
Генка, Петрович и Михаил выпрыгнули из кабин. Через площадь протянулись невидимые враждебные нити. Местные шоферы смотрели недобрым, настороженным взглядом.
Михаил достал из кабины тяжеленный разводной ключ и демонстративно засунул его за голенище. Петрович крепче прижал к груди термос. Генка презрительно оглядел строй надраенных машин и на глазах у всех стал стаскивать с себя свои огромные сапоги.
Учрежденческие шоферы переглянулись с ухмылкой, дескать, «деревня-матушка». Однако когда Генка размотал портянки и под ними оказались роскошные «адидасы», шоферы легковых машин откровенно сглотнули слюну зависти.
– Кончай возиться, – нервно сказал Петрович Генке.
Генка выпрямился, бросил сапоги в кабину и, придав своему голосу максимально легкомысленный оттенок, спросил:
– Что, действительно идем отдавать наше золотишко?
Петрович посмотрел на него таким взглядом, что Генка тут же отступил:
– Ну, шутка такая! Шутка. Неужели не понятно? Просто полное отсутствие чувства юмора!
– Ты даешь, Генка... – испуганно сказал Михаил.
– Становись! – сказал Петрович. – Шагом марш!
– Кому сдавать-то будем? – прошептал Михаил, печатая шаг.
– Государству, – сурово ответил Петрович. – Держи ногу!
Перед ними в тесном сомкнутом строю стояли райком, исполком, райсобес, прокуратура, ЗАГС, милиция и почта со сберкассой.
– Государство – перед нами, – напряженно сказал Генка. – Страна ждет своих сыновей. Конкретней! Кому?
– Мы кто? – спросил Петрович.
– Водители, – одновременно сказали Генка и Михаил.
– Правильно! Кто для нас государство?
– Милиция, – хором ответили они.
– Правильно! Для нас с вами государство – это милиция! Значит, клад сдаем в милицию!..
– Ох, не погорячились ли мы? – покачал головой Генка.
– Не боись, Генка! – с веселой бесшабашностью воскликнул Петрович. – Ты сейчас увидишь, что будет! Корреспонденты из области саранчой налетят! Из президиумов вылезать не будем! Ты этот день на всю жизнь запомнишь. И внукам своим будешь врать, что в твоей молодости даже обыкновенные куры соловьями пели!..
У самых дверей милиции Михаил вдруг оживился, ткнул заскорузлым пальцем в термос и торопливо зашептал:
– Слушайте, мужики! А мне за это не могут там талон предупреждения поменять? А то у меня уже две просечки...
* * *
В одном из кабинетов райотдела милиции восседал суровый дознаватель Генкиного возраста в форме младшего лейтенанта. Напротив него сидела запуганная старушка.
– Приметы? – вкрадчиво произнес младший лейтенант, вонзая в старушку всевидящие голубые глаза.