Ей приходилось изучать захваченную специальную литературу противника, но думать в их своеобразной системе мер она так и не приспособилась.
— Секретный сотрудник — это, судари, интересно! — обратилась к подчиненным Александра фон Больцев. — Он и в самом деле должен многое знать.
Протасий поморщился, но он мнение свое уже высказал, а повторяться лишний раз — не в правилах разведчика Пресветлой Империи.
— Что ж, — продолжала баронесса, — тогда пойдем с самого начала, с основ. Что такое Клуб Альтруистов?
— Это общественная организация, — с расстановкой заговорил Луи Мирович, — которая ставит своей целью установление так называемого «всеобщего счастья». Главное средство для достижения этой цели альтруисты видят в свободе выбора для каждого человека такой мировой линии, которая наиболее подходит его представлениям о лучшем из миров. В теории все это очень красиво и правильно, но, как вы понимаете, вряд ли реализуемо на практике. Поэтому под прикрытием иммиграционной доктрины Клубом решаются совершенно иные задачи, как то: экспансия, расширение сферы влияния, личное обогащение отдельных альтруистов…
И тут пленник-мальчишка, до того хмуро помалкивавший, громко, срывая голос, выкрикнул:
— Лжец! Он лжет! Грязный лжец!
Вера вздрогнула и впервые по-настоящему взглянула на этого «непримиримого противника», этого языка с той стороны, задумавшего даже побег. Он стоял, выпрямившись, у стены. Правая рука его повисла в браслете наручников над головой. Легкая домашняя, разорванная во многих местах одежда; черные лоснящиеся прямые волосы, близко посаженные глаза на в общем-то совершенно обыкновенном человеческом лице — обыкновенный парень, ровесник, должно быть, — неудачно, по дьявольской задумке судьбы, оказавшийся в этих застенках. Так, в первый момент, и именно таким увидела его для себя Вера, а секунду погодя она встретилась с ним глазами, и вдруг екнуло и учащенно забилось у нее сердце, и только большим усилием воли ей удалось отвернуться: взгляд пленника очень живо напомнил ей взгляд другого человека, единственного близкого ей в первом адском круге, — взгляд Михаила… И может быть, воспоминанием раньше — взгляд отца…
— Это, судари, интересно! — заявила Александра фон Больцев в наступившей тишине.
Она встала и сделала шаг в сторону прикованного парнишки, с любопытством его разглядывая.
— А как тебя зовут, мой юный друг?
— Вы — убийцы! — выкрикнул тот. — Я ничего вам не скажу…
— Ты уже сказал, — заметила баронесса.
— Не слушайте его, — вмешался Мирович, но сдержанно: понимал, что все теперь зависит от малейшего жеста, интонации, полуслова. — Он ведь заморыш.
— Что это значит? — Александра фон Больцев обернулась к Вере.
С этой минуты Вера Найденова не могла оставаться в стороне, безучастно наблюдая происходящее. Разъяснять жаргонные словечки и специальную терминологию обитателей Платинового Пояса входило в ее обязанности члена разведгруппы.
— Заморыш, — механически начала она, — есть хилый недоношенный ребенок или детеныш у животных; вообще, недоразвитое существо…
— Да нет, — предпочел самолично внести ясность Луи Мирович. — Заморышами у нас называют замороченных, а замороченный — это такой вот мальчишка, которому промыли мозги в Клубе. У альтруистов целая система отработана по их приручению; на таких Клуб и держится…
— Он лжет! — снова выкрикнул безымянный пока пленник, в отличие от Мировича он явно не умел скрывать своих чувств.
Его прямота, его взгляд — все это импонировало Вере, но она еще пыталась отогнать внезапную симпатию, потому что с симпатией было бы во сто крат больнее и страшнее участвовать в этой «работе».
— Заморыш… — повторила Александра фон Больцев раздумчиво. — Не слишком все это убедительно, милый мой Луи. Почему-то я более склонна верить нашему второму другу.
— Но он ничего не знает, — отстаивал свое утверждение Мирович. — Он и не должен ничего знать. Иначе он стал бы задавать вопросы, а лишние вопросы Клубу не нужны. И так деятельность альтруистов во многих реальностях вызывает естественное отторжение. Он не должен ничего знать.
— Ой ли? А ты, получается так, знаешь больше?
— Да, я знаю больше. Я шесть лет выполнял деликатные поручения представительства. Уж я насмотрелся. И на дела их насмотрелся. И на делишки.
— Как же тебе повезло оказаться в Клубе? Насколько нам известно, это закрытая организация.
— Повезло… Оказался полезен. Я по… — Мирович замялся, — я по роду своей деятельности был трубач, — опережая Веру, он пояснил: — Так у нас называют людей, занимающихся вымогательством денежных средств у граждан.
— Другими словами, мошенник, — кивнула Александра фон Больцев.
— Можно назвать и так, — легко согласился Мирович. — И такие люди, как я, Клубу нужны, особенно в мирах, где только-только появились альтруисты. Вот мне и предложили, а я не смог отказаться.
— Почему?
— Крепко предложили.
— То есть? Нельзя ли изъясняться более внятно?
— Ну вот почти как вы, — Мирович кивнул на разложенный пыточный инвентарь.
— А ты что скажешь, наш юный… Кстати, как его зовут?
— Игорь, — представил молодого пленника Мирович. — Его зовут Игорь. Фамилия — Бабаев.
— Игорь? — чуть улыбнулась баронесса. — Ну хорошо. Что скажешь нам ты, милый Игорь?
— Я не собираюсь ничего говорить, — сказал Бабаев прямо. — Вы убийцы. Вы убили моего друга. А этот ваш… он предатель и лжец. Клуб Альтруистов — совсем иное, но вы скорее… — он замолчал.
— Продолжай… Игорь.
Бабаев отвернулся к стене.
— Видите, а? — сказал, ухмыляясь, Мирович. — Он фанатик. Умрет за идею. А идея его яйца тухлого не стоит.
— Что ты там о яйцах? — несколько рассеянно переспросила Александра фон Больцев.
Мирович побледнел, но, облизав губы, продолжил:
— Он — замороченный, смотрите сами. И гордится своей замороченностью ! Благодаря таким, как он, Клуб подчинил себе уже три сотни миров. Они — движущая сила экспансии.
— Понимаешь в чем дело, милый Луи, — Александра фон Больцев вернулась к своему стулу, положила руки на спинку. — Вас здесь двое. До сей поры ни ты, ни твой друг нам представлены не были. И вот мы видим: один из вас говорит много и охотно, другой преимущественно молчит, но иногда высказывается о своем приятеле, как о законченном лжеце. Как ты думаешь, кому из вас мы должны поверить? Чтобы не допустить при том ошибки?
Пауза.
Мирович лихорадочно размышлял. На лбу и лице его выступили капли пота. Пытчики переглянулись, а Протасий плотоядно потер руки.
— Я не могу ответить, — признался Мирович с напряжением в голосе. — Вам, наверное, виднее.
— Правильно, — согласилась Александра фон Больцев. — Нам виднее… А мы привыкли доверять вон тем забавным игрушкам, — она указала на пыточный инструментарий, после чего повернулась к радостно воспрянувшему Протасию: — Приступай, смерт!
Когда раскаленная над огнем сталь коснулась тела Мировича, он закричал.
Вера прикусила губу.
«Господи, — подумала она, — за что же мне такое? Почему именно я, Господи?!»
А процедура шла по накатанному. Пытки сменяли одна другую; инструменты в мозолистых руках виртуозов от пыточного дела почти не оставляли следов на теле пленника, но вызывали при этом чудовищную, невыносимую боль. Мастерство заключалось еще и в том, чтобы пленник ни при каких обстоятельствах не потерял сознание.
— Я же дал!.. — захлебывался криком Мирович. — Я же с-сотрудничать!.. Я правду!..
— Что ты теперь скажешь, милый Луи? — спросила Александра фон Больцев ровно через двадцать минут, секунда в секунду.
— Я… — он тяжело дышал, весь в поту, сотрясаемый дрожью. — Я… правду… я говорю только правду…
— Что есть на самом деле Клуб Альтруистов?
— Это… организация подонков… они жаждут власти… Я расскажу… У них целая сеть… на мировых линиях… Они покупают правительства… Они…
Бабаев стоял, повернувшись лицом к стене, но его молчание было красноречивее любых слов.
— А твой друг считает это ложью, — заключила Александра фон Больцев. — Продолжим.
— Боже, — прошептал Мирович, на лице его теперь не было ничего, кроме неприкрытого животного ужаса. — Боже, ну почему я еще вчера не прикончил этого идиота?!
Через час он уже не был способен говорить связно, только стонал и плакал, и слезы катились по его опухшему обезображенному мукой лицу. Он не обращался более ни к Александре фон Больцев, ни к пытчикам — он обращался к Бабаеву и только к нему.
— Игорь… — шептал он, дергаясь от прикосновений нержавеющей стали. — Игорек… скажи… Игорь… им скажи… пусть… Игорь… молю… скажи… я говорю… скажи им… что правду… им… я… на колени… Богом тебя… скажи… больно… как больно… Игорек… я прошу… ведь правду… скажи им… я готов… Игорь…
Он шептал, и звал, и плакал, пока Бабаев не крикнул сорванным голосом:
— Прекратите! Остановитесь! Нельзя так!
Александра фон Больцев взмахнула рукой, и пытчики, утирая трудовой пот, отошли в сторону. Мирович замолчал (отчего Вера ощутила почти физиологическое облегчение), обвис, прислонившись к стене.
— Ты хочешь что-то добавить к уже сказанному, милый юный друг? — вкрадчиво обратилась баронесса к Игорю.
— Он говорит неправду, — отвечал Бабаев хмуро. — Но не потому что он хочет солгать. Просто он заблуждается…
— Старая песня, — Александра фон Больцев прикрыла ладонью зевок. — А ведь твой друг просил совсем не об этом.
— Боже, Боже, Боже, — заведенно шептал Мирович; взгляд его помутнел. — Игоречек, что же… ты… ты… что же?..
Пытчики бодро загремели инструментами.
Вера зажмурилась.
— На сегодня достаточно, — остановила Протасия Александра фон Больцев. — Продолжим завтра. И завтра, — она смотрела прямо на Игоря, глаза в глаза, — завтра ты займешь его место!..
ПОНЕДЕЛЬНИК ШЕСТОЙ
«Замыкание круга во Времени преследует важную и благородную цель — спасти человечество от гибели. Мы должны раскрыть людям тайну путешествий во Времени и основать Вечность задолго до того, как это позволит сделать естественный ход развития науки. В противном случае предоставленное самому себе человечество не познает истинной природы Времени и Реальности, пока не будет слишком поздно. Развитие науки и техники в других направлениях без контроля Вечности приведет человечество к неизбежному самоуничтожению».
Айзек Азимов
25 сентября 1967 года (год Овцы)
Основной вектор реальности ISTB-01.14.S
— Ты, милая, должна будешь сделать это , — сказала Александра фон Больцев; тон ее не терпел возражений.
Вера смотрела в пол. Она знала: поднять сейчас голову, и глаза выдадут ее.
— Вот твое оружие, — сказала баронесса, раскрывая на весу замысловато инкрустированный полудрагоценными камнями лакированный ящичек, в котором на черном бархате лежал пистолет с коротким стволом и деревянной рукояткой — пятизарядный, системы МАК-61. — Это будет твое личное оружие. Но только после того, как ты выполнишь приказ.
— Почему я? Почему мне? — вопрос прозвучал естественно.
— Это проверка, милая моя. Чтобы стать одной из нас, ты должна делом доказать свою верность идеалам Пресветлой Империи. А что лучше закрепляет верность делу, как не кровь, пролитая во имя его? Не бойся, это совсем не страшно — уничтожить негодяя, врага Империи. Это противно, но не страшно. Возьми пистолет.
Вера медленно протянула руку, коснулась пальцами рукояти.
Со стороны внимательно наблюдал за ней пытчик Протасий. Когда Александра фон Больцев убрала футляр, а пистолет остался у Найденовой в руках, Вера краем глаза заметила, как Протасий многозначительно подмигнул ей и осклабился. Он не доверял ей с самого начала — она это знала — и он же, без сомнения, был одним из инициаторов этого кровавого теста, испытания на верность.
«В каких романтических тонах описывается подобное в беллетристике, — подумала Вера горько, — и как все отвратительно, дико на самом деле».
Она снова искоса взглянула на Протасия. Тот ухмылялся, не догадываясь, что его в скором времени ждет. Вера вспомнила, как он зажимал ее в углу, вспомнила его потные руки, как елозили они у нее под блузкой, изо рта у Протасия пахло: запах чеснока и перегара, как наваливался на нее, шепча: «Ну давай, давай, девочка. Я смерт, ты тоже смерт. К чему нам условности? Один раз живем», его детородный орган распирал узкие брюки — он был отвратителен. Вера ударила его наотмашь, вложив в удар не только личное свое отвращение, но и ненависть, скопившуюся за те десятки часов пыток, на которых ей пришлось против воли присутствовать. Он отшатнулся. Камень на перстне (прощальный подарок Михаила) рассек ему щеку. Он отступил с кривой ухмылкой. «Посмотрим, сучка, — сказал он, усмиряя свое частое возбужденное дыхание. — Еще посмотрим».
Тогда он ушел. А вот теперь это неопределенное «посмотрим» обернулось оружием в ее руке, и холодный приказ не оставлял Вере выбора.
«Но выбор всегда есть», — подумала она.
Так ее воспитывали. Выбор всегда есть.
Она приняла решение. Она будет стрелять. Но не в пленных. В конце концов, они такие же жертвы, как и она — растоптанные тяжелыми сапогами судьбы.
— Пойдем, милая, — сказала Александра фон Больцев. — И не забудь снять эту штуку с предохранителя.
Вера кивнула.
Азеф распахнул перед ними тяжелую дверь, и знакомый, ставший почти привычным за неделю тяжелый запах боли и нечистот окутал Веру Найденову.
Они — баронесса, Вера, Протасий и Азеф — вошли в подвальное помещение, расположенное в четырех с половиной метрах под уровнем мостовой в основании трехэтажного здания торгового предприятия «Петерсити-лоск», одного из многих процветающих предприятий города, богатого и знаменитого своими каналами, культурными памятниками и безотходными технологиями, самого блистательного города реальности ISTB-01.14.S. Больше месяца БДСН (Боевые Дружины Специального Назначения) Клуба Альтруистов и Гвардия Пресветлой Империи готовились к вторжению в этот благополучный мир. Более полугода разведки и контрразведки обеих сторон с переменным успехом вели между собой тайную войну на арене из двух десятков реальностей. И теперь, когда были закончены последние приготовления, проведены рекогносцировка и мобилизация, запасены тонны оружия, топлива и провианта; теперь, когда были продуманы и проработаны всевозможные тактические и стратегические планы, сценарии развития боевых действий; теперь, когда идеологи, агитаторы и демагоги, послушные воле хозяев, отвернулись и на время прикрыли рты, дабы не мешать грубым утехам экспансии — теперь войне суждено было стать явной, а благополучному миру ISTB-01.14.S — первым полем боя этой войны.
Ни баронесса Александра фон Больцев, ни пытчик Протасий, ни Вера Найденова, ни уж тем более Милорд или Игорек — этого не знали и не могли знать. Как и многие другие (пятеро из миллионов) они являлись разменными пешками в большой игре, и про их собственную маленькую войну давно забыли те, кто, закуривая вонючие трубки, рассаживался вокруг шахматной доски. Эти пятеро находились в подвале, на глубине четырех с половиной метров, готовились к расправе, и в то же самое время над городом во внезапно расцвеченном искусственными радугами небе появились боевые самолеты Дружин Клуба и Гвардии; а по улицам, за секунду до того мирным, живущим обычной благоустроенной жизнью, загрохотали, залязгали траками тяжелые боевые машины. Эфир в один момент наполнился кодированными сообщениями, полукодированной информацией и просто приказами открытым текстом по прямой связи, а также — зондирующими сигналами радиолокационных систем, электромагнитным треском от постановщиков помех, шорохом отраженных волн.
Разменные пешки не видели ничего этого, они продолжали свою маленькую войну.
Когда загремели засовы, и дверь, проскрипев на петлях, открылась, Игорь, щурясь, встал. Этим утром ему приснился сон. Ему снилось, что он, Игорь Бабаев, умер. А точнее, его убили. Во сне друг Игоря (сквозь сумрачную дрему Бабаев пытался вспомнить его имя, но оно ускользало, не давалось) стрелял из автомата. В него, в Бабаева. Вспышки выстрелов четко выделялись на фоне багровых драпировок; Игорь видел пули, их медленное движение по заданной пороховыми газами траектории; он хотел уйти в сторону, но тело оцепенело, не слушалось панических приказов мозга; и пули так же плавно, медленно вошли в него, разорвали грудь и живот в мелкие клочья. Хлынула ниагарой кровь — целое море крови. «Сколько ее много», — успел подумать Игорь перед тем, как мягко осесть на пол. А друг-стрелок (Сева — вот как его звали) улыбнулся, качнул головой и сказал: «Вольно, лейтенант!». Игорь закричал от невыносимой боли и проснулся. Он проснулся в темноте подвала, в поту, ощущая боль нанесенных пытками ран, и понял вдруг, что умрет сегодня. Это открылось ему с прозрачной ясностью, но он вовсе не испугался и даже горечи не испытал. Не раз уже, когда сталь пыточных инструментов касалась его тела, он просил смерти. Не умея молиться, не веруя в Бога, он просил смерти у мира, у Вселенной, у судьбы и у своих мучителей. И скорый ее приход казался ему желанным. А теперь он твердо знал, что умрет, что пыткам конец, и единственное осталось, беспокоившее его, как бы умереть достойно.