Да, Машина Времени. Прямо как у Уэллса. И сегодня же он ее испытает.
«… — На этой машине, — сказал Путешественник по Времени, держа лампу высоко над головой, — я собираюсь исследовать Время. Понимаете? Никогда я еще не говорил более серьезно, чем сейчас…»
А рабочий день закончился как обычно. Вячеслав положил блок в портфель и вышел на улицу под ласковые лучи яркого еще солнца. Он не заметил идущего за его спиной человека в длинном демисезонном плаще, с низко надвинутой на глаза шляпой и в огромных солнцезащитных очках. Он спокойно добрался до остановки, сел в автобус и поехал домой.
Уже там, во дворе своего дома, у мусорных баков Красев подманил и поймал кошку. И так — с портфелем в одной руке и мяучащей кошкой в другой — поднялся к себе на седьмой этаж.
Кошку он пронес на кухню, налил ей в блюдечко молока из пакета, а сам направился в спальную комнату, переделанную под мастерскую, где на концентрически укрепленных опорах стояла первая в мире Машина Времени.
Портфель с блоком он поставил на пол и долго, оценивающе, словно видел впервые, осмотрел свое творение, наклоняя голову то в одну сторону, то в другую.
Жил Красев в двухкомнатной квартире отшельником, и никто не мог помешать ему в достаточной мере прочувствовать этот момент — возможно, величайший момент в истории человечества. Вот вам и «нетщеславный»! И тут же, как того, наверное, и следовало ожидать, торжественность минуты нарушило непрошеное воспоминание: кадры из веселого фильма Гайдая, где неутомимый Шурик в белом докторском халате копошится над странным и до предела громоздким агрегатом: вращаются непонятного назначения лопасти, булькают жидкости за прозрачными стенками реторт, перемигиваются многочисленные и, судя по всему, совершенно ненужные лампочки, а за спиной Шурика, выпрямившись во весь свой подчеркнуто царский рост, стоит Иван Васильевич Рюрикович-Грозный. «Ты пошто боярыню обидел, смерд?!». Вячеслав улыбнулся и некая нервозность, связанная, по его мнению, с исторической значимостью момента, исчезла, растаяла без следа.
Он включил паяльник и, пока тот нагревался, раскрыл портфель и извлек из него блок. Потом аккуратно, не спеша, припаял соответствующие контакты, вставил блок в крепления, завинтил болтики и законтрил их.
Вот теперь действительно все, сказал Красев себе. И кто бы мог подумать, что первая в мире Машина Времени будет работать от аккумуляторов напряжением в двенадцать вольт? Как какой-нибудь арифмометр!
Вячеслав пошел за кошкой. Та уже вылакала молоко и теперь осваивалась в новом для нее доме, обнюхивала углы. Он снова поймал ее и, насвистывая незатейливый мотивчик из тех, что нравятся современной молодежи, отнес кошку в комнату. Там он включил Машину, выждал, когда прогреются схемы и через специализированный интерфейс соединил ее с персональным компьютером, который терпеливо дожидался своей очереди в углу. Компьютер провел тест и через минуту выдал сообщение: «Все системы функционируют нормально. Напряжение и потребляемая мощность — в допуске». Наклонившись, Вячеслав отодвинул небольшой лючок в Машине — человек в такой мог бы пролезть с трудом, согнувшись — и попытался запустить туда кошку. Кошка не желала идти. Она вдруг зашипела, отчаянно вырываясь, исполосовала острыми когтями Вячеславу руку.
— Ну иди же ты! — прикрикнул он на нее и успел захлопнуть лючок, прежде чем кошка вырвалась на свободу.
Все-таки в чем-то Красев был ограниченным человеком: несмотря на все свое уважение к домашним животным, он и представить себе не мог отправиться в первое путешествие во Времени без подобного испытания. Впрочем, он был уверен в успехе и полагал, что кошке ничего не грозит.
Поэтому, едва лючок захлопнулся, он, не глядя, нащупал пальцами пульт дистанционного управления от телевизора «Samsung» и нажал на кнопку, в бытовой ситуации включающую первый телевизионный канал. Дрогнул воздух. Плавно, почти беззвучно первая Машина Времени скользнула в океан Хроноса. На том месте, где она только что стояла, взвился и опал сноп холодных золотистых искр. Да с отчетливым стуком упал на пол, потянув за собой шину, разъем компьютерного интерфейса.
— Буду ждать, — успел пробормотать Вячеслав, не отдавая отчета, что, по-видимому, произносит исторические слова, подобные гагаринскому «Поехали!».
Впрочем, все равно некому было в его тесной санкт-петербургской квартирке оценить и зафиксировать их для потомков.
Ждать Вячеслав собирался ровно двенадцать часов. Он, как и любой другой хронопутешественник на его месте, брал за точку отсчета в своей системе координат момент старта. Таким образом, в масштабе один к сорока восьми на двенадцать часов вперед он и установил механическое устройство, которое привык называть «автопилотом». На самом же деле это был достаточно примитивный пружинный механизм, извлеченный из обыкновенного будильника
Было шесть часов вечера, но Вячеслав знал, что вряд ли сумеет заснуть в эту ночь. Он вернулся на кухню, открыл аптечку и тщательно протер кровоточащие царапины на пальцах ваткой, смоченной в медицинском спирте.
В это время Красев-старший устроился на скамейке во дворе, покуривая «Парламент» и глядя на знакомые, свои , окна. Он знал, что будет дальше, но ему хотелось еще раз пережить эту ночь, самую замечательную ночь в жизни, глядя на нее со стороны.
А Вячеслав-младший прохаживался по тесной своей квартирке, останавливался у полок с книгами, листал одну-другую, ставил на место, варил себе кофе и тоже очень много курил. Но не «Парламент» — в те времена он предпочитал «Беломор». Вячеслав ждал. И вот тогда-то в моменты этого томительного ожидания вдруг с необыкновенной отчетливостью осознал, насколько он одинок. В самом деле, рядом не было никого, кто мог бы разделить его томление. Он был дважды женат. Жены его оказались схожи только в одном — в желании иметь мужа, а не «размазню, полоумного альтруиста»: они ушли так же быстро, как и появились в его доме. Детей он с ними завести не успел, да и не захотел бы, по здравому размышлению, заводить. Когда-то у него был пес, пойнтер (черно-пегий окрас, золотистые добрые глаза, широкая грудь, длинная шея, висячие уши, достоинство, присущее английским породам, любовь и верность) по кличке Джулька. Но и он ушел из жизни Вячеслава, подхваченный на прогулке или профессиональными похитителями собак, или живодерами — Красев тогда с ног сбился, его разыскивая (поиски эти и нервотрепка, с ними связанная, стали последней каплей, переполнившей наконец долготерпение его второй жены), но друга своего единственного так и не нашел — пес исчез навсегда, сгинул в подворотнях Северной Пальмиры.
Другими друзьями Вячеслав не обзавелся: пути-дорожки с институтскими сокурсниками разошлись сразу по вручению дипломов, на работе же он хотя и считался незаменимым уникумом, но в приятели никому не набивался и опять обошел все возможности стать членом подходящего клуба стороной. Другие жизненные ситуации? Было кое-что, конечно… Но ведь и вы не назовете другом директора одного малого предприятия из Казахстана, с которым познакомились на Крымском побережье в дни отпуска и на пару с которым целый месяц пускались во все тяжкие — знакомец и всего лишь…
«Одиночество учит сути вещей, — бормотал Вячеслав, заваривая себе новую дозу обжигающе горячего кофе, — ибо суть их то же одиночество…» Он цитировал по памяти стихи любимого им Бродского; он не замечал, что повторяет эту фразу в сотый, должно быть, уже раз. «Одиночество учит сути вещей, ибо суть их то же одиночество…»
И вместе с осознанием всей безмерности своего личного одиночества в этом мире Вячеслав понял, что если все пройдет успешно, если машина вернется в срок, а кошка будет жива, то не найдется причины, которая смогла бы удержать его в этом времени. Когда перед тобой открывается неисхоженными тропами целая terra incognita, по которой ты можешь шагать вперед и назад в бесконечность — что удержит тебя в этом переполненном мелкими желаниями и страстишками «нашем общем доме», имя которому двадцатый век? Может быть поэтому Путешественник по Времени из романа Уэллса, несмотря на всю силу своей привязанности к любознательным друзьям, не захотел во второй раз вернуться к камину в гостиной комнате, к мягкому креслу, к серому уюту. Что заставит тебя вернуться?..
Красев-старший, сидя во дворе, спросил у Нормали, который уже час по местному времени вектора и получив исчерпывающий ответ, улыбнулся.
«Решение принято, — подумал он. — А скоро тебе, мой друг, придет идея поправить одну ошибку судьбы…»
11 мая 1998 года (год Тигра)
Основной вектор реальности ISTI-58.96.A
— Здравствуй, Максим…
Поднявшийся из-за стола навстречу полковник был высок ростом, широкоплеч. Его седые волосы были коротко подстрижены и, казалось, блестят в свете люминесцентных ламп. Еще на одно обратил внимание Максим: уши полковника, не прикрытые волосами, заметно оттопыривались.
«Совсем как у меня», — подумал Максим.
Но если он прятал свои, как сам порой называл, «локаторы» под пышной шевелюрой, то полковник, судя по всему, никогда не считал нужным комплексовать по такому пустяку, без смущения выставляя «физический недостаток» напоказ. Впрочем, главное в мужчине — не уши, а всего остального было в полковнике в меру, как и полагается.
Максим пожал протянутую ему руку, отметив к тому же крепость рукопожатия.
— Садись, Максим.
Они сели: полковник — по одну сторону стола, Максим — по другую. Полковник улыбнулся открыто, до предела располагающе. Максим улыбнулся в ответ, хотя на душе у него скребли не кошки даже — саблезубые тигры.
— К сожалению, я не имею права на данном этапе представиться тебе под своим настоящим именем, — заявил полковник. — Поэтому обращайся ко мне, скажем, «Игорь Валентинович» или совсем просто: «товарищ полковник».
— «Товарищ»? — не веря, переспросил Максим.
— Ах да, я и забыл… — поморщился Игорь Валентинович. — У вас же нынче принято «господин»… Ничего, со мной, Максим, можно. Я на «товарища» не обижусь. Человек-то я старой еще закалки: молодость — в комсомоле, зрелость — в партии, до октября девяносто третьего, представь себе. Да, были наши годы… — он замолчал, задумался, вспоминая.
Максим же лихорадочно соображал, не на шутку встревоженный: не пришлась ему по душе странная откровенность полковника, ни к месту она была здесь в этом кабинете с окнами на Литейный проспект.
Полковник извлек из кармана белый платок, с придыханием в него высморкался, потом встал и прошелся по кабинету. Максим снизу вверх настороженно наблюдал за ним.
— Значит так, Максим, — сказал полковник. — Не будем терять времени, перейдем сразу к делу. Допустим на секунду, что я все о тебе знаю: все самые твои сокровенные мысли, твои чувства и пожелания, и даже сверх того — я знаю, какое решение ты в скором времени примешь.
— Это невозможно, — пробормотал Максим, хотя вдруг с ужасающей отчетливостью понял, что да, он знает !
— Да, — кивнул полковник, словно прочитав его мысли. — Я знаю.
Максиму стало страшно. Страх его сгустился почти до той же степени, что и в минуты бешеной гонки через город. От полковника, от того, как он произносил слова, от того, как он смотрел, повернув голову в сторону стоявшего в кабинете сейфа, повеяло такой глубокой, черной, непонятной, а потому особенно страшной, бездной, что Максиму захотелось убраться отсюда немедленно, куда угодно, хоть в лапы киборгов, но подальше и навсегда.
Полковник выдержал многозначительную паузу и, подавшись вперед, наклонился через стол к съежившемуся на стуле Максиму. Максим инстинктивно отпрянул. Теперь полковник смотрел на него в упор.
— Я все знаю о тебе, — повторил полковник твердо. — Я знаю, что ты давно и последовательно сочувствуешь коммунистическому движению. Я знаю, где ты находился в дни так называемого мятежа. Я знаю, что твоя личная программа гораздо разумнее программ ортодоксов идеи. Я знаю, насколько хорошо ты научился скрывать свои убеждения, ведь мальчишки, которые тебя окружают, вряд ли сумеют оценить их глубину.
Максим молчал. Расширенными глазами он смотрел на полковника. Полковник шумно вздохнул и встал.
— Но главное, — продолжал он, возвышаясь над столом, уперев в столешницу огромные кулаки, — я знаю, что ты достоин; ты — патриот и настоящий коммунист; ты пройдешь свой путь до конца и нигде не свернешь в сторону…
— Товарищ полковник… — выдавил из себя Максим.
— Постой, — Игорь Валентинович погрозил ему пальцем, — я еще не закончил. Дело в том, Максим, что я в курсе твоих проблем.
— Да?! — Максим встрепенулся.
У него появилась надежда.
— Мы в курсе, — непреклонно продолжил полковник, — что за тобой, за твоей бедной головушкой идет охота, — он сделал упреждающий жест, остановив новое восклицание Максима. — Мы даже осведомлены о характере этой охоты. На тебя обратили внимание не просто сильные, а сверхсильные мира сего; они наращивают и темп, и мощь охоты. Ты, как нетрудно догадаться, хотел бы избавиться от преследований?
— Да-да, конечно… — горячо заговорил Максим, стоило представиться такой возможности; при этом он заерзал на стуле. — Но как? Там были такие… существа… это…
— Киборги, ты хочешь сказать, — чуть улыбнувшись, напомнил полковник. — Искусственные человекоподобные существа? Как в известном американском фильме?
— Да-да, вы точно говорите, все правильно… — на этот раз Максима не испугала совершенная проницательность полковника.
— Видишь, как много я знаю, — улыбнулся тот поощрительно. — А теперь и тебе, Максим, предстоит узнать кое-что новое… Ответь, ты веришь в путешествия во времени?
— После работ Михайлова-Несса кто же не верит? — вырвалось у Максима, который был сейчас захвачен другим, но когда он сумел-таки переключиться, то сразу пожалел, что не сдержался.
Все-таки с результатами работ Михайлова и Несса он был знаком лишь по иллюстрированным статейкам в популярных журналах типа «Знание — сила». К тому же и в наиболее оптимистически настроенных статьях нет-нет да и проскальзывала приглушенная нотка скепсиса: а не вкралась ли где-нибудь в выкладки двух великих ученых, удостоенных в прошлом году Нобелевской премии, маленькая ошибка, пока незамеченная и неучтенная математическая загогулина, которая в будущем возьмет да разрушит все великолепное с большим трудом и талантом возведенное здание теории. Может быть, здесь что-то не так… Но с другой стороны — бегают вот киборги по улицам Ленинграда и американский фильм… Тьфу ты, дался тебе этот фильм…
— Я открою тебе, Максим, одну тайну, — сказал полковник проникновенно, и Максим, сосредоточив все внимание, приготовился слушать. — Путешествия во времени реализованы уже давным-давно, и я один из тех людей, кто сумел шагнуть из одного времени в другое. Я, в некотором роде, агент, Максим. Агент из другого времени. Но прибыл я не из будущего, как показано в твоем фильме, — полковник снова улыбнулся. — Я агент прошлого. И прошлое, наше славное прошлое, Максим, спрашивает тебя, готов ли ты отдать всего себя во имя нашей славной борьбы?
Без юмора в тот момент на Максима смотреть было нельзя. Он вытаращился, замер и по отсутствующему выражению его лица можно было бы подумать, что он ничего не понял. Но полковнику-то не нужно было даже догадываться: он точно знал, что Максим его слышит и верит каждому слову. И он знал, что самое большее через три минуты, получив быстрые лаконичные ответы на два своих вопроса, Максим скажет: «Да!», и потом уже делом техники будет отправить его в спецотдел Корпуса. Он начнет там свой путь, пока не придет наконец к подлинному осознанию своей миссии.
«И тогда круг замкнется, — подумал полковник. — Впрочем, о чем это я? Круг уже замкнулся…»
18 августа 1938 года (год Тигра)
Новообразовавшаяся альветвь ISTI-58.101.L
Последовавшие за первым допросом события запомнились Игорю смутно. Несмотря на спонтанно образовавшуюся легенду, на допросе его долго били. Били с жестокостью отчаянной. Били сапогом в пах, били кулаками в лицо и в солнечное сплетение. Когда Игоря в очередной раз приводили в чувство, ему подумалось, что его хотят просто убить. Но тогда зачем все эти сложности? В конце концов, он сам уже не понимал, какая сила удерживает его на плаву в этом мире. От побоев он скоро потерял способность соображать, не понимал, чего от него требуют эти огромные, остро пахнущие табаком, потом и перегаром люди. Ему что-то подсунули подписать — он подписал, не читая, даже не подписал, а вывел наугад какие-то каракули. Он не понимал, да и не мог понять, что эти люди просто-напросто мечутся, как муравьи в растревоженном муравейнике. Они не знают, что им делать, потому что нет никаких приказов на этот счет сверху; потому что там, наверху, разыгралась нешуточная борьба за власть; они не знают и потому, усугубляя неразбериху, действуют так, как подсказывает им многолетний опыт «работы» и особое понимание аспектов введенного на днях чрезвычайного положения. Они неистовствуют, потому что чувствуют, их время подходит к концу и если при «всеобщем отце» еще был шанс как-то вывернуться в период очередной глобальной чистки органов, то теперь, кто бы не занял кремлевский трон, любой в первую очередь займется ими, и уж тогда пощады не жди. Они паниковали, они напивались до беспамятства, они выкуривали тонны табака, они сошли уже с ума, и еще они били, били, били, не разбираясь, всех заключенных подряд, срывая на них злобу своего безумия.