- Ты так говоришь, - поморщился Павел, - будто это мы тут под территориальными уступками и контрибуцией расписываемся.
- А разве я говорю, что агрессивный провинциал не опасен? - поднял брови Алексей. - Опасен, еще как. Тем более опасен, что у нормального человека всегда есть чем заняться дома, что улучшить, усовершенствовать, что подмести, пардон. А агрессивный провинциал, он всегда убежден, что у него все прекрасно, а вот соседей подправить, а заодно и пограбить надо. Поэтому и сил он на агрессию может направить больше, чем нормальный человек на защиту. А если ты решил успехами мериться, то я как был министром иностранных дел Северороссии, так им и остался. А твое правительство, друг мой, приказало долго жить. Так что в нашем с тобой споре ты снова не в выигрыше.
- Ничего, это только начало, - процедил Павел. - Еще будет красная звезда над твоим Петербургом.
- Может, ты и прав. Только, даже свалившись с простреленной головой на улице Петербурга, я останусь свободным человеком, который защищал свой очаг. А вот ты, как был рабом, так им и останешься. Ты - провинциал. Ничего в жизни не видел, но пришел других поучать.
- Кто тебе сказал, что я ничего не видел? - злобно спросил Павел.
- Между "смотреть" и "видеть" большая разница, - улыбнулся Алексей. Ты вот уже неделю в Женеве сидишь, по городу гуляешь. И все не хочешь понять, что можно... нет, нужно жить свободно. Все не видишь, что человек должен прежде всего работать на себя и свою семью, а не служить всей жизнью государственному монстру. Ты хоть сравнивал, как живут те же рабочие здесь и в твоей стране победившего пролетариата?
- А ты? - рыкнул Павел.
- Я видел, - кивнул Алексей. - Я был в тридцать первом в Москве по делам фирмы. И когда мастер на вашем заводе уверял меня, что живет лучше пролетариата Северороссии, я просто не знал, что сказать. Он получал в десять раз меньше моего разнорабочего, не имел, в отличие от моих рабочих, ни отдельного жилья, ни мотоцикла, но был так убежден, словно не я, а он видел все своими глазами. Я знал, что не выпустите, но предложил приехать в гости. Так он отказался. И так, говорит, осведомлен, что у вас пролетариат угнетают. Но ты хоть разуй глаза. Ты хоть западную прессу с двадцатого года читал? А беллетристику? Много там ненависти к СССР и коммунизму видел? Да о вас там вообще не упоминали, только в разделе курьезов. А вы - крику на весь мир: "Нас задушить хотят!" Да кому вы нужны?
- Что ты все меня низким уровнем жизни попрекаешь? - вскипел Павел. Ты же знаешь, гражданская война.
- И у нас гражданская, и в Финляндии гражданская, и в Польше... Даже в Крыму, где ваша же Гражданская была, лучше вас живут, - мгновенно среагировал Алексей. - Германия уж как разорена была после Первой мировой, и то вас обогнала. У вас всегда причины. Гражданская, Отечественная, нелюбовь заграницы. Чтобы есть хлеб с маслом, надо растить хлеб, а не коноплю, делать масло, а не пушки. Научили бы вас даже все это делать, так вы же сами великие, нас учить собрались. Свою экономику загнали, а теперь еще и нас решили захватить? Пограбить хотели? Ну, ограбили бы. Так чтобы жизнь богатая была, работать надо, а не воровать. Любое богатство конечно. Его воспроизводить надо. Господи, тебе, марксисту, это объяснять надо.
- Производством мы занимаемся и еще займемся, - произнес Павел, - а сейчас нам нужно защититься от капиталистического мира, который, что бы ты ни говорил, хочет нас уничтожить. Если ты этого не видишь, это твоя беда.
- Да я сам член буржуазного правительства, - расхохотался Алексей, - и давай не будем вспоминать, кто на кого напал в ноябре. Я бы предпочел с вами торговать. А то, что жизнь у вас счастливая... От счастья не бегут.
- Красиво ты говоришь, - ухмыльнулся Павел. - Провинциалы мы, богом забытые. Только вот от одного упоминания об СССР у многих сейчас поджилки трясутся. И ты знаешь, что дальше будет больше. Мы станем ведущей мировой державой. Нашел провинциалов.
- Угу, - хмыкнул Алексей, - только давай начистоту. Сын того мастера в восьмидесятом году будет радоваться переезду из коммуналки в отдельную квартиру. Количество личных автомобилей в СССР в восьмидесятых будет тридцать пять на тысячу человек. Для нас это уровень тридцать пятого года. Да что говорить. Гражданин Северороссии путешествует по всему миру и нигде не чувствует себя стесненным. А ваш человек, если и попадет за границу, всегда будет озираться.
- И все-то у тебя к личной наживе, личному удовольствию сводится, покачал головой Павел. - Не понимаешь ты, что такое служить великой идее, за которую жизнь отдать не жалко. Не понимаешь ты, что значит служить государству, которое все для тебя. Вы только о своем брюхе печетесь, а мы жизнь свою за счастье всего человечества кладем.
- Так я сам служу, - парировал Алексей. - Но не было бы вас, не нужна бы моя служба была. Сидел бы я сейчас президентом компании и... был бы счастлив, наверное. У меня хороший дом, хорошая машина. Я проводил бы время с семьей, и вот пришли вы, борцы за счастье. Кстати, если ты о духовном, то у нас каждый может исповедовать ту философию или религию, которую считает правильной, только бы другим не мешал. А вот у вас, чуть отступил от единственно верного учения в текущей трактовке, сразу "секир башка". Я понимаю, вы считаете, что только вы правы. Так и каждая церковь всегда так считала. В итоге инквизиция, костры, религиозные войны. Да я вообще не понимаю слов: "сражаться за счастье". Везде, где сражение, там разор и кровь. Счастье строят, как дом. Так стройте, кто вам мешает? Что вы сюда лезете, в наш дом?
- А мы строим. - Павел наклонился вперед. - Только не можем мы строить его, когда такие, как вы, по земле ходите. Ты - убийца и насильник, с другими такими же захватил здесь власть и назвался народным правительством.
- Нас народ выбрал, - потер лоб Алексей. - У нас и коммунистическая партия действует. Семь-восемь процентов на каждых выборах набирает. А что до убийств и насилия... Да, я воевал в Гражданскую войну. Да, был момент, когда я чуть не стал зверем. На войне, чтобы не озвереть, надо быть человеком огромной силы... Я не выдержал тогда. Но кто начал эту войну? Кто захватил власть силой? Кто начал красный террор?
- Нет уж, на нас своих грехов не скидывай, - взвился Павел. - И не рассказывай, что изменился. Я давно понял, куда ты катишься. Я знаю, что беляк, он беляком и останется...
- Да что у вас за мир такой, черно-белый! - взревел Алексей. - Сначала все, кто не с вами, все белые. Как только с фашистами вы рассорились, все, кто против коммунизма, у вас фашистами стали. Удобно для пропаганды. Но себе-то хоть не ври. Мы бьемся за страну, в которой хотим жить, а вы пришли, чтобы захватить ее и навязать нам свои правила. Что касается убийств и насилия, не надо всё на нас вешать. Война есть война. Я усадьбу помещика Утятова брал в девятнадцатом. Ты знаешь, что с ним сделали красные? А с его дочерьми? Маркиз де Сад отдыхает. Я не знаю, кто мог тогда не отдать приказ о расстреле тех, кто это сделал. Наверное, только Христос. Но я-то обычный человек. Мне тогда двадцать три было. Признаю, расстреливал без суда. Но вы ведь только в чужом глазу пылинку видите. Вы всегда правы, всегда и всё готовы оправдать исторической целесообразностью. Я хоть эту войну предотвратить пытался, а ты был с теми, кто ее начал.
Павел яростно блеснул глазами, но сдержался и проговорил:
- Ты вот говоришь, что я по Женеве хожу и ничего не вижу. А ты в Москве был и ничего не видел. Разве ты не видел, что живущие у нас люди счастливы? Ты не видел того энтузиазма, который царит в нашей стране? Ты не видел, что советский народ поддерживает Сталина во всем? Что коммунисты - подлинные выразители интересов трудящихся? Вот эту жизнь мы и несем другим народам. И освобождаем их от ига таких, как вы. А заодно помогаем им освободиться от лжи о свободе и равенстве, которой вы им запудрили мозги. Не может быть равенства между тобой и твоим рабочим. Не свободен он, пока вынужден к тебе наниматься на работу. Ты говоришь, сам видел мастера, который считает, что живет хорошо. Может, он живет и хуже твоих рабочих, в материальном плане. Но это исключительно потому, что мы вынуждены защищаться от агрессии буржуазных государств. Только не надо рассказывать, что никто на нашу территорию покуситься не хочет. Заметь, даже в этих условиях он счастлив, чувствует себя свободным, а твои рабочие бастуют.
- Пока я вижу только вашу агрессию, - глухо отозвался Алексей. Идиотов везде хватает, с имперскими амбициями, но у нас хоть есть возможность их обуздать в парламенте, а не через дворцовый переворот. Если же народ поддерживает психа, то это уже проблема народа, а не государственного строя. Мои рабочие бастуют, поскольку знают, что можно жить еще лучше. А вы, в своем провинциальном государстве, рабочего убедили, что лучше не бывает, что вокруг одни враги. Кому-то приятно, сидя в протертых штанах, считать себя самым правильным. Кто-то просто поверил, ничего лучшего не видел. Ну, кто не поверил, с тем в вашем самом свободном государстве разговор короткий. Может, конечно, ваши люди и счастливее. Только из Северороссии любой может эмигрировать в СССР. Покупай билет и поезжай. Если от гражданства не отказываешься, власти можешь даже не информировать. И с двадцать второго по тридцать девятый год в СССР эмигрировало семьдесят четыре человека. У вас граница на замке. С двадцать второго эмигрировать нельзя. За незаконное пересечение границы - расстрел. Так за то же время к нам больше пяти тысяч перебежало. От большого счастья?
- Кстати, о перебежчиках, - отвел глаза Павел. - Повторяю, население территории, которая сейчас отойдет к СССР, должно вернуться.
- Оно будет иметь право вернуться, - быстро ответил Алексей. Принуждать к проживанию на той или иной территории своих граждан мы не имеем права, по нашей конституции. Мы также хотим, чтобы граждане Северороссии, оказавшиеся на вашей территории, могли переехать на нашу территорию.
- Это невозможно, - отрезал Павел, - теперь они граждане СССР. По договору с Германией, те из них, кто является этническими немцами, могут выехать на родину предков. Но это всё. Далее, военнопленные должны быть выданы нашим властям.
- Наши тоже, - мгновенно отозвался Алексей.
- Ну, конечно, те, факт пленения которых докажете, - расплылся в улыбке Павел. - Но по поводу наших военнопленных ты не все говоришь. Вы их выдадите всех?
- Конечно... оставшихся на территории Северороссии. С великим сожалением должен сообщить вам, что три дня назад из лагерей военнопленных совершен массовый побег. Из-за тяжелой ситуации на фронте нам пришлось ослабить охрану. Ряд военнопленных воспользовался этим и бежал на территорию Финляндии. Там их встретили представители Российской Республики и убедили принять их гражданство. Сейчас они уже на пути в Крым.
- Сколько? - быстро спросил Павел.
- Что-то около полутора тысяч. Может, больше, точно никто не знает. Во время бунта они уничтожили лагерные документы. Впрочем, те, кто решил вернуться, остались на месте. Их вы получите.
- Значит, - процедил Павел, - когда вы подгоняете к лагерю железнодорожные вагоны и объявляете, что те, кто не хочет возвращаться в СССР, могут на них отправиться в Финляндию и далее в Крым, это называется лагерным бунтом?
- Северороссия - спокойная страна, - улыбнулся Алексей. - Здесь даже бунты спокойные. Произошла накладка на железной дороге, которой воспользовались беглецы. Виновные получат выговора.
- Мы заявим протест. Бежавшие будут признаны военными преступниками, изменниками родины.
- Объявляйте, признавайте, - небрежно махнул рукой Алексей.
- Изменники из так называемой национально-освободительной армии...
- Эта армия уже вне территории Северороссии, - прервал Павла Алексей. Мы рассматривали ее как союзную и отвели с фронта три дня назад. Она разоружена и расформирована в Финляндии. Те, кто ранее был советским гражданином, получают крымское гражданство.
- Сволочь, - рыкнул Павел. - К будущей войне готовишься, штыки сберегаешь?
- Я спасаю людей, - с грустью произнес Алексей. - А что, рабов не хватает?
- В то, что ты кого-то спасаешь, не поверю я. Не тот ты человек. По Гражданской войне знаю.
- У тебя даже мозгов не хватает сообразить, что человек может измениться? Ну да, конечно, если он не становится коммунистом, значит, звереет. Если, спасая свою жизнь, бежит от советской власти, значит, становится предателем своего народа.