- Я к вашим услугам, - повернулся к нежданному посетителю генерал.
- Позвольте представиться, - произнес гость, - барон Генрих фон Рункель. Давно наслышан о ваших потрясающих достижениях в области боевых искусств и в фехтовании в частности. Прибыл издалека специально для встречи с вами. Надеюсь, вы окажете мне честь скрестить со мной клинки.
- Уважаемый господин Рункель, - сделал шаг вперед Занге, - я должен уведомить вас...
- Рихард, назад, - скомандовал Колычев, не отрывая взгляда от посетителя. - Это вызов мне, и я буду решать, принимать его или нет. Видите ли, господин Рункель, хотя я вырос в семье потомственных фехтовальщиков и немало обучался этому искусству, все же я больше известен как специалист в области рукопашного боя. Если вас это не смущает...
- Не смущает, - отрицательно покачал головой Рункель. - Мне вы известны как Мастер. А значит, безразлично, пойдет ли речь о поединке вооруженном или безоружном.
- Поясните, какого рода поединок вы предлагаете.
- Я предлагаю поединок на боевом оружии.
- Здесь, в центре, у меня есть только одно боевое холодное оружие, могущее представлять интерес для поединка с вами, - проговорил Колычев, указывая на самурайский меч, установленный на специальной подставке на стене зала. - Отдаете ли вы себе отчет в возможных последствиях поединка на таком оружии?
- Разумеется. - Рункель растекся в улыбке, легким движением освободил свою ношу от шелкового покрывала и продемонстрировал великолепную саблю в богато украшенных ножнах, явно восточной работы. - Уверяю вас, что мое оружие является не менее грозным. Я приношу свои извинения, что вынуждаю вас выйти на поединок в столь знаменательный момент. В день вашего триумфа и славы. Впрочем, как воин вы, безусловно, осознаете, что в нашем переменчивом мире человек должен быть всегда готов к любому повороту событий.
- Разумеется, - проговорил Колычев, глядя противнику прямо в глаза. Извольте приготовиться к бою.
Он повернулся к ученикам.
- Сергей... - начал было Радзиховский, но замолчал, наткнувшись на строгий взгляд наставника.
- Нет, друзья, - спокойно произнес Колычев, - всему свое время. "Время собирать камни, время разбрасывать камни". Мой час настал. Когда я уйду... Я сказал "уйду", а не "умру", Федор. Когда я уйду, президентом центра станет Татищев. Я знаю, Алексей, что у тебя мало времени. Поэтому ты будешь лишь осуществлять контроль за деятельностью школы. Директором центра станет Радзиховский. На тебе, Василий, будет вся хозяйственная часть, развитие филиалов, спортивное направление. Твоим заместителем станет Занге. Ты, Рихард, будешь заниматься подготовкой инструкторов для вооруженных сил, полиции и госбезопасности, работой в спецлагерях. Федор будет учиться у тебя и вести группу инструкторов самообороны для гражданского населения и группу офицеров полиции и армии. Он станет вторым заместителем директора центра. Со временем, когда Татищев решит покинуть свой пост, он назначит главой школы того из вас троих, кого сочтет достойным. Я искренне надеюсь, что это будет мой сын. Но прошу, Алексей, исходи из уровня мастерства и из интересов школы, а не из личных пристрастий. Я прекрасно понимаю, что вы все уже мастера, и не настаиваю, чтобы вы всегда действовали в рамках заданного мной стиля. Полагаю, в свое время вы придете к необходимости создания своих школ и будете иметь на это полное право. Искренне надеюсь, что вы превзойдете меня. Хочу верить, что ваши разногласия во взглядах на борьбу и амбиции не приведут к разобщенности, не разрушат созданную мной школу, а лишь разовьют ее. А теперь, простите, мне пора. Прощаний устраивать не будем. Все лучшие слова должны были быть сказаны прежде, а отношение лучше всего проявляется в повседневной жизни. Не нужны торжественные проводы и встречи. Они создают видимость, но скрывают суть. Я был горд тренироваться с вами. Большое спасибо всем.
Он низко поклонился присутствующим и направился к самурайскому мечу.
Наблюдая за тем, как противники обнажают оружие и сближаются, Алексей понимал, что на его глазах оживает легенда. Мысль о том, что он присутствует при событии, когда некий, обычно незримый, живущий по иным законам мир столь наглядно вторгается в жизнь этого, внешне столь логичного, разумного и естественного, но все же ограниченного, являющегося только частью некоего большого целого, будоражила. Внутреннее чутье Алексею подсказывало, что сейчас будет. Состоится бой двух мастеров высочайшего класса. Бой, который заставит обоих противников напрячь все свои силы, отбросить все ненужное, очиститься. Он знал, что никто не погибнет в этом бою, потому что ни один из противников не уступает другому в силе духа. Но знал он и то, что происходящее с Колычевым - прямое следствие его прежних действий. Легенда ожила для него именно потому, что он столь долго отрицал ее правдивость. Судьба любит улыбаться... и учить. А еще Алексей знал, что после боя Колычев уйдет. Уйдет навсегда. Потому что ему уже тесен этот мир, потому что он выполнил здесь свою задачу. Алексей понял, что теряет последнего своего учителя. Теперь он может рассчитывать только на свой ум, отныне ему дано прислушиваться только к советам своей души.
* * *
Алексей вошел в президентский кабинет и сел перед Оладьиным. Обведя взглядом пышное убранство помещения, он лишний раз констатировал, что Оладьин все же слишком любит роскошь.
- Я слушаю, ваше высокопревосходительство, - произнес он.
- Как тебе известно, - размеренно проговорил Оладьин, - через две недели, двадцать пятого мая, германские войска нанесут удар по Советскому Союзу. Я принял решение в тот же день денонсировать Женевский мирный договор и объявить войну СССР. Мы атакуем его войска, расположенные на территориях, отторгнутых у нас в сороковом году.
- Это самоубийство, - с трудом вымолвил Алексей.
- Мы не будем полностью поддерживать Гитлера, - снисходительно улыбнулся Оладьин. - Мы лишь займем наши исконные территории.
- Вологда - не наша территория, - возразил Алексей.
- Наша с девятнадцатого года, - отрубил Оладьин. - Кроме того, по согласованию с эстонским правительством в изгнании, я решил атаковать советские части в Эстонии. В Таллинне будет восстановлена автономия, гм-гм... Хотя я сторонник ее вхождения в Северороссию. Это мы решим позже.
- Сам факт нападения на СССР в этот день, - с напором произнес Алексей, - сделает нас в глазах всего мира союзником Гитлера. После этого Сталин сможет обосновать аннексию Северороссии в два счета. Германии войны на два фронта не выиграть.
- Мы сможем спрыгнуть с этого поезда вовремя, - ухмыльнулся Оладьин. У нас есть информация, предоставленная тобой. У нас есть не замутненное идеологией видение политической целесообразности. В конце концов, у нас есть этот твой монгол. Ты сам говорил, что после решительных поражений в первые месяцы войны Сталин предложит Гитлеру мир, аналогичный Брестскому миру восемнадцатого года. В твоем мире Гитлер его не принял. В нашем... используем монгола. Пусть Гитлер признает и те требования, которые выдвинем мы. Как я говорил, еще когда шел на этот пост, прежних ошибок я не повторю. Я создам великую Северороссию. Куда более великую и значимую, чем ту, что прекратила свое существование в тысяча семьсот сорок первом году.
- Ваше высокопревосходительство, - произнес Алексей, - Гитлер не марионетка, которой можно управлять по своему усмотрению. К нападению на СССР он был готов, и мы лишь убедили его принять конкретный срок. Что касается мира... Я думаю, что в моем мире, с точки зрения выживания режима, Гитлер был прав. Он знает, что если Сталин и отступает, то только для того, чтобы приготовиться для нового прыжка. Если даже ваш план сработает, это будет означать лишь то, что года через три мы подвергнемся еще более масштабной агрессии. Ваше решение ведет нас не к великой Северороссии, а к Североросской ССР.
- Будет еще нападение, отобьемся, - махнул рукой Оладьин. - Решение принято, и я пригласил тебя, чтобы обсудить план мероприятий твоих подшефных...
- Ваше высокопревосходительство, - поднялся Алексей, - я прошу вас принять мою отставку.
Оладьин смерил его долгим взглядом и произнес:
- Ваша отставка принята.
* * *
Приехав домой, Алексей открыл дверь своим ключом. Сразу после окончания войны жена с детьми снова переехали в петербургскую квартиру.
Екатерина встретила его удивленным возгласом:
- Ты! Так рано!
- Да, - кивнул он, ставя портфель в угол. - Могу теперь вернуться к семье.
- Что-нибудь произошло? - всплеснула жена руками. - Хотя, когда происходит что-то, ты всегда исчезаешь. Объясни...
- Я в отставке, - бросил он, проходя в гостиную.
- Тебя убрали? - В ее голосе прозвучало беспокойство.
- Нет, сам ушел. Хватит политики. Хочу просто пожить.
- Снова вернешься в компанию? - спросила она, подходя к нему и обнимая.
- Не знаю, - пожал он плечами. - Все это еще надо осознать. Давай уедем на недельку в Хиттало.
Через два часа Алексей вывел свой "мерседес" на забитую автомобилями, как обычно в это время, улицу. Жена разместилась рядом с ним, дети - на заднем сиденье. Двигаясь в транспортном потоке, Алексей украдкой поглядывал на едущих рядом водителей. Толстые и тонкие, беззаботные и озабоченные, богатые, на "руссо-балтах", и не очень, на "свирях", все они спешили куда-то в этот вечер, и всех их объединяло одно. Никто из них не знал, что через пятнадцать дней сюда снова придет война.
Внимание Алексея привлек неотрывно следовавший за ним "опель". Он посмотрел через зеркало заднего вида на лицо водителя и отметил стандартно-пустое выражение глаз одного из своих бывших подчиненных из службы внешнего слежения. Вильнув в потоке пару раз, Алексей убедился, что "опель" повторяет его маневры. "Следите, - подумал он. - Ну-ну. Я уже карта битая. Но чтобы на душе у господина президента было поспокойнее... валяйте".
"Мерседес" вырвался из пробок центра и пошел по прямым, как стрела, улицам элитной Ржевки, проложенным среди уютных коттеджей и дорогих таун-хаусов, утопавших в зелени садов и парков. Выскочив на шоссе, Алексей поддал газу. "Опель" начал отставать, но теперь на хвост сел "руссо-балт" с четырьмя оперативниками. "Серьезно", - хмыкнул Алексей, направляя машину к въезду на автостраду. Жена, приспустив стекло, с удовольствием вдыхала свежий воздух, дети возились на заднем сиденье.
* * *
Алексей откинул одеяло и поднялся. Жена еще посапывала, уткнувшись в подушку. Стараясь не шуметь, он натянул спортивный костюм, сунул ноги в туфли и мягко вышел в прихожую. Спустившись в гостиную на первом этаже, осмотрелся. Забытое чувство охватило его. Впервые за долгие годы ему не надо было никуда спешить. То же он испытывал в двадцать втором, после первой отставки. Тогда он нашел себе занятие - бизнес, вместе с Набольсиным. Что теперь? Ему сорок пять. За последние три года сумасшедшей политической гонки он безумно устал, но чувствовал, что после короткой передышки снова испытает жгучую жажду деятельности.
"Вернуться в компанию или создать новую? - подумал он. - Надо подумать. Но, ей-богу, хватит политики. Я больше не буду решать, какой миллион уничтожить. Хватит. А что сейчас? Пробежка".
Открыв входную дверь, он выбежал в сад и остановился, присвистнув. На улице со скучающим выражением на лицах стояли сотрудники службы внешнего наблюдения, в темных костюмах и шляпах. Двое у калитки, трое чуть поодаль. На улице было припарковано три черные машины, и Алексей понял, что агентов не менее двенадцати. Очевидно, остальные контролировали задний выход с участка или рассредоточились по поселку.
"Ничего удивительного, - подумал Алексей. - Важный государственный чиновник, информированный человек со связями, подает в отставку из-за политических разногласий с руководством страны. Понятно, что за ним должны следить, особенно накануне войны. Я вполне способен составить заговор или устроить путч. И почему я решил, что из политики можно уйти, как из фирмы уволиться? В империи Сталина это, скорее всего, означало бы мгновенный расстрел... ну, или автокатастрофу. У Гитлера арестовали бы, наверное. А там - концлагерь или расстрел. Хотя представить себе подающих в отставку по доброй воле Берию или Гиммлера я просто не могу. Это люди, которые видят цель в самой власти и делают всё ради удержания этой власти. Это я, дурак, пришел мир спасать. В Крыму в лучшем случае домашним арестом... лет на пять бы отделался. В Британии? Думаю, вежливо попросили бы не покидать пределов туманного Альбиона года три. А что будет здесь? Интересно. Вот сейчас и проверим, что за государство мы построили - "Чудище обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй", как говорил Дмитрий Андреевич, или все-таки что-то поприличнее".