Петровна благодаря мне совершенно облысела, как ладонь. Случи
лось это так: пришел я однажды к Марине Петровне, а она трах!
и облысела. Вот и все.
1930 - 1940
(Литературная газета №46 1968 г.)
- 121
Так же невозможно "Ловить эпоху", потому что это такой же мо
мент, только побольше.
Другое дело, если сказать: "Запечетлевайте то, что происходит
в этот момент". Это совсем другое дело.
Вот например: Раз, два, три! Ничего не произошло! Вот я запе
чатлел момент, в который ничего не произошло.
Я сказал об этом Заболоцкому. Тому это очень понравилось, и
он целый день сидел и считал: раз, два, три! И отмечал, что ни
чего ни произошло.
За таким занятием застал Заболоцкого Шварц. И Шварц тоже за
интересовался этим оригинальным способом запечатлевать то, что
происходит в нашу эпоху, потому, что ведь из моментов складыва
ется эпоха. Но прошу обратить внимание, что родоначальником это
го метода являюсь я. Опять я! Просто удивительно!
То, что другим дается с трудом, мне дается с легкостью!
Я даже летать умею. Но об этом рассказывать не буду, потому
что все равно никто не поверит.
5. Когда два человека играют в шахматы, мне всегда кажется,
что один другого околпачивает. Особенно если они играют на день
ги.
Вообще же мне противна всякая игра на деньги. Я запрещаю иг
рать в моем присутствии.
А картежников я бы казнил. Это самый правильный метод борьбы
с азартными играми. Вместо того, чтобы играть в карты, лучше бы
собрались, да почитали бы друг другу морали.
А впрочем, морали скучно. Интереснее ухаживать за женщинами.
Женщины меня интересовали всегда. Меня всегда волновали женс
кие ножки, в особенности выше колен.
Многие считают женщин порочными существами. А я нисколько!
Наоборот, даже считаю их чем-то очень приятными.
Полненькая, молоденькая женщина! Чем же она порочна? Вовсе не
порочна!
...Все, что говорит Леонид Савельевич, уже когда-нибудь рань
ше говорил я.
Да и не только Леонид Савельевич.
Всякий рад подхватить хотя бы обрывки моих мыслей. Мне это
даже смешно.
Например, вчера прибежал ко мне Олейников и говорит, что со
вершенно запутался в вопросах жизни. Я дал ему кое-какие советы
и отпустил. Он ушел осчастливленный и в наилучшем своем настрое
нии.
Люди видят во мне поддержку, повторяют мои слова, удивляются
моим поступкам, а денег мне не платят.
Глупые люди! Несите мне побольше денег, и вы увидите, как я
буду этим доволен.
6. Теперь я скажу несколько слов об Александре Ивановиче*.
Это болтун и азартный игрок. Но за что я его ценю, так это за
то, что он мне покорен.
Днями и ночами дежурит он передо мной и только и ждет с моей
стороны намека на какое-нибудь приказание. Стоит мне только по
дать этот намек, и Александр Иванович летит как ветер исполнять
мою волю. За это я купил ему туфли и сказал: "На, носи!" Вот он
их и носит.
Когда Александр Иванович приходит в Госиздат, то все смеются
и говорят между собой, что Александр Иванович пришел за деньга
ми.
Константин Игнатьевич Дровацкий прячется под стол. Это я го
ворю в аллегорическом смысле.
Больше всего Александр Иванович любит макароны. Ест он их
всегда с толчеными сухарями, съедает почти что целое кило, а
может быть, и гораздо больше.
Съев макароны, Александр Иванович говорит, что его тошнит, и
ложится на диван. Иногда макароны выходят обратно.
Мясо Александр Иванович не ест и женщин не любит. Хотя, иног
да любит. Кажется, даже очень часто.
Но женщины, которых любит Александр Иванович,на мой вкус, все
некрасивые, а потому будем считать, что это даже и не женщины.
Если я что-нибудь говорю, значит, это правильно. Спорить со
мной никому не советую, все равно он останется в дураках, потому
что я всякого переспорю.
Да и не вам тягаться со мною. Еще и не такие пробовали. Всех
уложил! Даром, что с виду и говорить-то не умею, а как заведу,
так и не остановишь.
Как-то раз завел у Липавских и пошел! Всех до смерти загово
рил. Потом зашел к Заболоцким и там всех заговорил. Потом пошел
к Шварцам и там всех заговорил. Потом домой пришел и дома еще
полночи говорил!
1933-1934 годы.
- 123
Дорогая Тамара Александровна,
Леонид Савельевич,
Яков Семенович и Валентина Ефимовна.
Передайте от меня привет Леониду Савельевичу, Валентине Ефи
мовне и Якову Семеновичу.
Как вы живете, Тамара Александровна, Валентина Ефимовна, Ле
онид Савельевич и Яков Семенович? Что поделывает Валентина Ефи
мовна? Обязательно напишите мне, Тамара Александровна, как себя
чувствует Яков Семенович и Леонид Савельевич.
Я очень соскучился по Вас, Тамара Александровна, а также по
Валентине Ефимовне, и Леониду Савельевичу, и Якову Семеновичу.
Что Леонид Савельевич все еще на даче или уже вернулся? Передай
те ему, если он вернулся, привет от меня. А также и Валентине
Ефимовне, и Якову Семеновичу, и Тамаре Александровне. Вы все для
меня настолько памятны, что порой кажется, что я вас и забыть не
смогу. Валентина Ефимовна стоит у меня перед глазами как живая,
и даже Леонид Савельевич как живой. Яков Семенович для меня как
родной брат и сестра, а также и Вы как сестра или в крайнем слу
чае как кузина. Леонид Савельевич для меня как шурин, а также
Валентина Ефимовна как некая родственница.
На каждом шагу вспоминаю вас, то одного, то другого, и всегда
с такой ясностью и отчетливостью, что просто ужас. Но во сне мне
никто из вас не мерещится, и я даже удивляюсь, почему это так.
Ведь если бы во сне мне приснился Леонид Савельевич - это было
бы одно, а если бы Яков Семенович - это было бы уже другое. С
этим нельзя не согласиться. А так же если бы приснились Вы,
было бы опять другое, чем если бы мне во сне показали Валентину
Ефимовну. Что тут на днях было! Я, представьте себе, только со
брался куда-то идти и взял шляпу, чтобы надеть ее, вдруг смотрю,
а шляпа-то, вроде и не моя, будто моя, а будто бы и не моя. Фу
ты! - думаю, - что за притча! Моя шляпа или не моя? А сам шляпу
то надеваю и надеваю. А как надел шляпу и посмотрел в зеркало,
ну, вижу, шляпа будто бы моя. А сам думаю: а вдруг не моя. Хотя,
впрочем, пожалуй, моя. Ну, оказалось, шляпа-то и впрямь моя. А
также Введенский, купаясь в реке, попал в рыболовную сеть и так
сильно опечалился, что как только освободился, так сразу же при
шел домой и деркал. Пишите и Вы, как вы все живете. Как Леонид
Савельевич, на даче или уже приехал?
Даниил Хармс.
1 августа, 1932 года. Курск.
("Вопросы литературы",1973 год. №11)
* * *
Милая, дорогая Тамара Александровна!
Зачем Шурка мой друг! Какая насмешка судьбы! Ведь не знай я
Шуру, я бы и Вас не знал!
Нет!...
Или вернее да! Да, только Вы, Тамара Александровна, способны
сделать меня счастливым.
Вы пишите мне: "...Я не Ваш вкус".
Да что Вы, Тамара Александровна! До вкуса ли тут!
Ах! Слова бессильны, а звуки неизобразимы!
Тамарочка, радуга моя!
Твой Даня.
5 декабря 1930 года.
* * *
Халдеев*, Налдеев и Пепермалдеев
однажды гуляли в дремучем лесу:
Халдеев в циллиндре, Налдеев в перчатках,
а Пепермалдеев с ключом на носу.
Над нами по воздуху сокол катался
в скрипучей тележке с высокой дугой.
Халдеев смеялся, Налдеев чесался,
а Пепермалдеев лягался ногой.
Но вдруг неожиданно воздух надулся
и вылетел в небо, горяч и горюч.
Халдеев подпрыгнул, Налдеев согнулся,
а Пепермалдеев схватился за ключ.
Но стоит ли трусить, подумайте сами?
Давай мудрецы танцевать на траве:
Халдеев с картонкой, Налдеев с часами,
а Пепермалдеев с кнутом в рукаве.
И долго, веселые игры затеяв,
пока не проснутся в лесу петухи,
Халдеев, Налдеев и Пепермалдеев
смеялись: ха-ха, хо-хо-хо, хи-хи-хи!
1930-е годы
- 125
ВОСПОМИНАНИЯ ОДНОГО МУДРОГО СТАРИКА
Я был очень мудрым стариком.
Теперь я уже не то, считайте даже, что меня нет. Но было вре
мя, когда любой из вас пришел бы ко мне, и какая бы тяжесть не
томила его душу, какие бы грехи не терзали его мысли, я бы обнял
его и сказал:"Сын мой, утешься, ибо никакая тяжесть души твоей
не томит и никаких грехов не вижу я в теле твоем", и он убежал
бы от меня счастливый и радостный.
Я был велик и силен. Люди, встречая меня на улице, шарахались
в сторону, и я проходил сквозь толпу, как утюг.
Мне часто целовали ноги, но я не протестовал, я знал, что до
стоин этого. Зачем лишать людей радости почтить меня? Я даже
сам, будучи чрезвычайно гибким в теле попробывал поцеловать себе
свою собственную ногу. Я сел на скамейку, взял в руки свою пра
вую ногу и подтянул ее к лицу. Мне удалось поцеловать большой
палец на ноге. Я был счастлив. Я понял счастье других людей.
Все преклонялись передо мной! И не только люди, даже звери,
даже разные букашки ползали передо мной и виляли своими хвоста
ми. А кошки! Те просто души во мне не чаяли и, каким-то образом
сцепившись лапами друг с другом, бежали передо мной, когда я шел
по лестнице.
В то время я был действительно очень мудр и все понимал. Не
было такой вещи, перед которой я встал бы в тупик. Одна минута
напряжения моего чудовищного ума - и самый сложный вопрос разре
шался наипростейшим образом. Меня даже водили в Институт мозга и
показывали ученым профессорам. Те электричеством измерили мой ум
и просто опупели. "Мы никогда ничего подобного не видали",
сказали они.
Я был женат, но редко видел свою жену. Она боялась меня: ко
лоссальность моего ума подовляла ее. Она не жила, а трепетала, и
если я смотрел на нее, она начинала икать. Мы долго жили с ней
вместе, но потом она, кажется, куда-то исчезла: точно не помню.
Память - это вообще явление странное. Как трудно бывает что
нибудь запомнить и как легко забыть! А то и так бывает: запом
нишь одно, а вспомнишь совсем другое. Или: запомнишь что-нибудь
с трудом, но очень крепко, и потом ничего вспомнить не сможешь.
Так тоже бывает. Я бы всем советовал поработать над своей па
мятью.
Я был всегда справедлив и зря никого не бил, потому что,
когда кого-нибудь бьешь, то всегда жалеешь, и тут можно перебор
щить. Детей, например, никогда не надо бить ножом или вообще
чем-нибудь железным. А женщин, наоборот, никогда не следует бить
ногой. Животные, те, говорят, выносливее. Но я производил в этом
направлении опыты и знаю, что это не всегда так.
Благодаря своей гибкости я мог делать то, чего никто не мог
делать. Так, например, мне удалось однажды достать рукой из
очень извилистой фановой трубы заскочившую туда случайно серьгу
моего брата. Я мог, например, спрятаться в сравнительно неболь
шую корзинку и закрыть за собой крышку.
Да, конечно, я был феноменален!
Мой брат был полная моя противоположность: во-первых, он был
выше ростом, а во-вторых, - глупее.
Мы с ним никогда не дружили. Хотя, впрочем, дружили, и даже
очень. Я тут чего-то напутал: мы именно с ним не дружили и всег
да были в ссоре. А поссорились мы с ним так. Я стоял: там выда
вали сахар, и я стоял в очереди и старался не слушать, что гово
рят кругом. У меня немножечко болел зуб, и настроение было не
важное. На улице было очень холодно, потому что все стояли в
ватных шубах и все-таки мерзли. Я тоже стоял в ватной шубе, но
сам не очень мерз, а мерзли мои руки, потому что то и дело при
ходилось вынимать их из кармана и поправлять чемодан, который я
держал, зажав ногами, чтобы он не пропал. Вдруг меня ударил кто
то по спине. Я пришел в неописуемое негодование и с быстротой
молнии стал обдумывать, как наказать обидчика. В это время меня
ударили по спине вторично. Я весь насторожился, но решил голову
назад не поворачивать и сделать вид, будто я ничего не заметил.
Я только на всякий случай взял чемодан в руку. Прошло минут
семь, и меня в третий раз ударили по спине. Тут я повернулся и
увидел перед собой высокого пожилого человека в довольно поно
шенной, но все же хорошей ватной шубе.
- Что вам от меня нужно? - спросил я его строгим и даже слегка
металлическим голосом.
- А ты чего не оборачаваешься,когда тебя окликают? - сказал он.
Я задумался над смыслом его слов, когда он опять открыл рот и
сказал:
- Да ты что? Не узнаешь, что ли, меня? Ведь я твой брат.
Я опять задумался над его словами, а он снова открыл рот и
сказал:
- Послушай-ка, брат. У меня не хватает на сахар четырех рублей,
а из очереди уходить обидно. Одолжи-ка мне пятерку, и мы с тобой
потом рассчитаемся.
- 112
СЛУЧАЙ НА ЖЕЛЕЗНОЙ ДОРОГЕ
Как-то бабушка махнула
и тотчас же паровоз
детям подал и сказал:
пейте кашу и сундук.
Утром дети шли назад
сели дети на забор
и сказали: вороной
поработай, я не буду,
Маша тоже не такая
как хотите может быть
мы залижем и песочек
то что небо выразило
вылезайте на вокзале
здравствуй здравствуй Грузия
как нам выйти из нее
мимо этого большого
на заборе - ах вы дети
вырастала палеандра
и влетая на вагоны
перемыла не того
кто налима с перепугу
оградил семью волами
вынул деньги из кармана
деньги серые в лице.
Ну так вот, а дальше прели
все супа - сказала тетя
все чижи - сказал покойник
даже тело опустилось
и чирикало любезно,
но зато немного скучно
и как будто бы назад.
Дети слушали обедню
надевая на плечо
мышка бегала в передник
раздирая два плеча,
а грузинка на пороге
все твердила. А грузин
перегнувшись под горою
шарил пальцами в грязи.
1926 год.
Собрание стихотворений.
Сборник Ленинградского Союза
поэтов. Ленинград. 1926 год.
СТИХ ПЕТРА ЯШКИНА*
Мы бежали как сажени
на последнее сраженье
наши пики притупились
мы сидели у костра
реки сохли под ногою
мы кричали: мы нагоним!
плечи дурые высоки
морда белая востра.
Но дорога не платочек
и винтовку не наточишь
мы пускали наши взоры
версты скорые считать
небо падало завесой
опускалося за лесом
камни прыгали в лопату
месяц солнцу не чета
сколько времени не знаю
мы гналися за возами
только ноги подкосились
вышла пена на уста
наши очи опустели
мох казался нам постелью
но сказали мы нарочно
чтоб никто не отставал
на последнее сраженье
мы бежали как сажени
как сажени мы бежали
! пропадай кому не жаль !
все
1927 год.
"Костер." Сборник ленингадского
Союза поэтов. Ленинград. 1927 г.
- 114
ПОДРУГА
На твоем лице, подруга,
два точильщика-жука
начертили сто два круга
цифру семь и букву К.
Над тобой проходят годы,
хладный рот позеленел,