Костя же ничуть не изменился - густой щетинистый бобрик над чистым лбом, возбужденно краснеют большие уши, в зеленых глазах растерянность и ожидание.
Не та... Настя это и сама чувствовала. Что ни день - то новая ступенька вверх, что ни день - то на шаг выше, а когда-то будет и конец... Притворялась спокойной, уверенной, а по ночам не могла уснуть. Никогда не бывало, чтоб не спала по ночам, обычно едва положит голову на подушку - как кричат уже утренние петухи, пора вставать.
А Костя разве поймет. Прост слишком, и как только такой сидит в председателях сельсовета, да и что - за него все дела устраивает Артемий Богданович.
Обняла Костю, прижалась к его щеке скулой, сорвалась, провыла по-бабьи:
- Золото ты мое непутевое!.. Ой, здравствуй, бедолажный! Как ты без меня?
У Кости повлажнели глаза - гляди ж ты, любит, гляди ж ты, рад, ждал небось.
- Едем скореича. Домой хочу.
- Домой сразу нельзя. Просили заехать в район. Там актив собрали выступишь, отчитаешься.
- Ох-ох!
В загоне перед свинарником лежали разморенные на солнце свиньи. И одна вдруг забилась, встала, кинулась навстречу, тугая, розовая, налитая пружинящей силой. Кешка чуть не сбил с ног Настю. Задирая рыло, повизгивая, поплясал вокруг и вдруг припал к юбке, притих, устало и сладко смежил веки.
У Насти даже слезы навернулись на глаза:
- Гляди ты, признал. Голубь мой сизый, кровинушка моя. Ох, ласковый, ох, дурачок непутевый...
Скребла жесткую, шелушащуюся кожу. Кешка млел.
И Павла шумно высморкалась в конец платка:
- Пропади ты пропадом! Вот уж любовь зла... Ко мне небось так не подкатывал.
Палило солнце, знойный, застывший воздух был густо пропитан знакомыми запахами - перебродившим, пьяным навоза, острым, плотским от распаренных свиных туш. Над полями, над упрятанной в ивняк речкой, над плавящимися в зное лесами и над безлюдной деревней - дремотный покой. В привычном Настином мире все по-старому, нет перемен.
Ничего Настя теперь так не хотела, как вставать рано по утрам, шагать короткую дорогу от избы к свинарнику, шагать лицом к ясной утренней заре, засучив рукава приниматься за работу, с любовью, с лаской обхаживать скотину, знать, что ни один из дней не пропадет даром, каждый приносит пользу сало, мясо, деньги колхозу, знать, что у тебя за спиной твой дом, семья, ждут детишки (рано ли, поздно они появятся), у этих детишек судьба краше, чем у тебя, - не узнают лепешек из круглины и крапивы, тяжелых, как камни, черных, как сопревший навоз, и отца им не придется провожать на войну, и не услышат они отцовское с горьким наигрышем: "Иль грудь в крестах, иль голова в кустах..." И будут в семье маленькие праздники, маленькие радости, такие, как сегодня...
А сегодня Костя возится с новым мотоциклом. Вчера в районе купила Настя. Мотоцикл с коляской, такую вещь не сразу достанешь, если и появляются в магазинах, то нарасхват. Выручил Тужиков: он помнил хлеб-соль да крепкую бражку на свадьбе, едва Настя проговорилась: "Хотелось бы..." - как по щучьему велению... Прими, Костя, в подарок машину. Тоже, поди, мечтал...
Никакой другой жизни не хочет Настя, только такую - без шума, без славы, в мире, в радостях, с ломотцой в костях к вечеру, с крепким сном, с чистой совестью. И начать бы эту жизнь сейчас, не откладывая, но нет...
К вечеру снова придется надеть праздничное платье и ехать в другой конец района, в колхоз имени Второй пятилетки, там запланировано выступление. Ей, знатной свинарке, некогда заниматься сейчас своими свиньями. Павла, о которой не пишут в газетах, кого не посылают в командировки, не встречают с почестями, должна кормить и холить ее свиней. А ей, Насте, нужно славить свои животноводческие подвиги. И скоро начнется долгожданное совещание в области...
А пока оттолкни жмущегося к тебе Кешку, спеши в село - там тебя ждет Артемий Богданович, ему нетерпится потолковать с глазу на глаз: что видела, что узнала, как принимали колхозного посла? Услышишь, ей есть что сказать.
Артемий Богданович при параде, потеет в темном костюме. Встречая, сиял распаренным лицом, жал руку, похлопывал по плечу, придвигая стул, заглядывал в глаза. Но когда начался разговор, притих, посерьезнел, шевелил короткими пальцами на столе.
Настя рассказывала о механизированном свинарнике Ольги Карповой. Артемий Богданович не перебивал.
- Хошь не хошь, - говорила Настя, - рано ли поздно придется строить такой. А коли нет, то пошумим, побурлим, пыль в глаза пустим, а потом скиснем. На ура-то долго не продержишься, Артемий Богданович. Они при механизации - хоть лопни от натуги - нас быстро обскачут. Вижу, считаешь да прикидываешь. А ты не прикидывай - дорогонько стоит такой свинарник, узнавала, но за год, за два, ручаюсь, оправдает себя с лихвой...
Артемий Богданович не перебивал, слушал и соображал.
- А коли решаться, то надо решаться теперь, чтоб к весне, в крайнем случае к лету стояло новое помещение. Только тогда марку выдержим...
- К весне иль к лету?.. - подал голос Артемий Богданович. - А что ты, Настя, скажешь, ежели я тебе этот свинарник спроворю к зиме, к самому началу?..
- Ежели б к зиме, то куда лучше. С таким-то свинарником я бы, пожалуй, снова на зимний опорос рискнула.
- А почему бы и нет, - Артемий Богданович оживился, начал жмуриться. Мы, сама знаешь, наметили строить новый скотный, уже фундамент заложили. Тоже с водопроводом, с колодцами, с навозохранилищами внизу... Но вот поставили не умно, скот на выпасы придется гонять через поля - значит, устраивай прогон специальный или посевы топчи... Не перекроить ли нам этот скотный в показательный свинарник, пока не поздно?
- И окупится быстрей. Свиньи-то у нас породистые, а коровы местные корма на навоз переводят.
- И окупится... Добро. Покумекаем. Только тебе на работу-то ходить придется за семь километров. Как тут?
- А я дом свой перевезу поближе к свинарнику. Поможете, чай?
- Как не поможем... Ладно, буду ставить вопрос на правлении.
"Буду ставить вопрос", а это почти значило - вопрос решен. Раз Артемий Богданович поставит, правление не возразит.
17
Областной театр драмы и комедии сияет огнями. 0бластной театр - здание с колоннами, ставленное еще в прошлом веке, с тех пор несколько раз перестраивавшееся. Архитекторы и строители сделали все возможное, чтобы человек здесь чувствовал себя празднично. Ковры на полах, искрящиеся люстры под потолком, мрамор стен, обширные зеркала...
И сейчас празднично в фойе, толкотня, суета, раскинуты пестрые лотки с книгами и брошюрами, в толпе мечутся как угорелые газетные репортеры. Празднично, но собрались не на праздник - на деловое совещание. Да и оснований для празднования нет.
Когда-то эти места на всю Россию славились заливными лугами, особой породой коров; на масле, мясе, кожах местные купцы наживали миллионы. Одно время область повернули на зерно: стране нужен хлеб, распахивай, что можно. И заливные луга распахали. Потом спохватились, да поздно - луга заболотились, зарастали кустарником, породистые стада захирели, в колхозах появилась мелкая непривередливая скотинка, которая обходилась жестким сеном с лесных покосов. Но и эти лесные покосы год от году затягивало мелколесьем. Пора бить тревогу, - совещание собралось не для торжества, многие на нем получат крутые нагоняи.
Но Настя-то прибыла сюда не для нагоняев и проработки, нет, еще до начала совещания ее нарасхват: "Просим зайти в областной отдел сельского хозяйства"... "Просим побывать на курсах зооветтехников"... В обкоме партии с ней разговаривал сам первый секретарь, корреспонденты газет, радио с утра дежурили у дверей номера гостиницы. И номер ей дали особый, с ванной, с телефоном, с солидным письменным столом и с видом из окна на центральную городскую площадь. Артемий Богданович жил в номере по соседству вместе с секретарем райкома Пухначевьм. Артемий Богданович очень заботился о Насте, даже вместо нее принимал газетных репортеров, чтоб не надоедали лишка.
А на совещании Настю выбрали в президиум. Шла через весь зал на сцену, а на нее смотрели: Неспанова-Сыроегина из Загарья, не шути.
Стол под красным сукном. Рядом с Настей бок о бок седой человек в очках, профессор, руководит кафедрой в институте, даже Настя - образованна, что скрывать, не шибко, - даже она читала брошюрки по кормовым рационам, написанные этим профессором. И вот она рядом с ним за почетным столом. Из темного зала - сотни лиц, среди них где-то затерялся и Артемий Богданович, и секретарь их райкома Пухначев, и много других председателей колхозов, секретарей райкомов, все они там ниже, Настя над всеми. И докладчик несколько раз назвал с уважением фамилию Насти. И когда объявили перерыв, все стали расходиться, на лесенке, ведущей со сцены, седой профессор вежливо придержал ее за локоть:
- Осторожно, не упадите.
А потом заговорил:
- Много о вас слышал. Рад познакомиться.
Они вместе вышли в фойе, под горящие люстры, а там на них набросились фоторепортеры:
- Одну минуточку! Всего минуточку! Не задержим!
А утром Артемий Богданович принес ей свежую газету:
- Союз науки с практикой, так сказать.
Под руку - две знаменитости.
А на следующий день ее попросили непременно выступить. "Нет, нет, никаких отговорок, без вашего выступления невозможно..."
И она пробиралась по сцене под ярким светом к трибуне, потная рука сжимала бумажку с написанной речью. И на нее смотрел из загадочной, страшной полутьмы многоголовый, многолицый, многоглазый зал. Не перед своим братом колхозником выступать, от страха подгибались, коленки. Но выступила:
"Мы, животноводы колхоза "Богатырь" Загарьевского района, даем обязательство и впредь..." Ей аплодировали. Настя почувствовала - она нужна, очень нужна. Ни Артемий Богданович, ни Пухначев, никто другой так не нужен, как она. Даже Ольга Карпова... Ольга примелькалась, ее давно все знают, повторять имя Ольги - значит признаваться себе: никто из новых не выдвинулся, топчемся на месте. А тут новая, не так уж и плохи дела в области, выходит - растет новое, хорошее, обнадеживающее, вот доказательство.
"Мы, животноводы колхоза "Богатырь" Загарьевского района, даем обязательство и впредь..."
Простая свинарка, которую недавно видели в газете, стоящая рука об руку с известным профессором. Союз науки с практикой - раз так, то дела наладятся в области.
До сих пор Настя со страхом и подозрением глядела на людей: а вдруг раскусят, что тогда? Ненастоящая, случайная, фальшивый камушек в сережке. И вот сейчас не умом, а нутром уловила - люди х о т я т верить в нее, людям это н у ж н о. И фальшивые камушки вставляют в оправу, когда нет под рукой настоящего. Великое дело поддержать бодрость, а все сидящие в зале нуждаются в бодрости. Нуждаются! Настя нужна! И уж Артемий Богданович изо всех сил станет стараться, чтобы она не свалилась с высоты. Считала - одна, кругом враги. Нет же, не одна, а раз так - ничего не страшно. Вот построят новый свинарник, такой, как у Ольги Карповой, еще, быть может, даже лучше. В нем-то Настя развернется, добьется больших приплодов, рано ли поздно покроет мертвые души, очистит совесть, переродится наново, не будет на свете честнее человека, чем Настя Неспанова!
"Умный гору обойдет..." С такой высоты, на какую сейчас взобралась, разве страшны горы, даже самые крутые?
"Мы, животноводы колхоза "Богатырь" Загарьевского района, даем обязательство и впредь..."
Аплодисменты в ответ. Ей верят. Она и сама в себя верит - выдержит все обязательства, не подведет. Верит - все силы отдаст на пользу людям, от нее ждут этого!
И слезы на глазах, и благодарность к тем, кто в ней нуждается. Счастливые слезы.
18
Над поясом черных лесов, как всегда по утрам, сочится сквозь неплотные облака зыбкая зорька. Ее ловят темные оконца спящих изб. Настя по-прежнему встает раньше всех в деревне Утицы.
Все хорошо в меру - блины на масленой и пост за веру. Настя от торжеств, от заседаний устала, с охотой скинула туфли на высоких каблуках, влезла в резиновые сапоги, в потрепанный ватник.
Зыбкая зорька над лесом, протоптанная тропинка, печь под котлом, барабан картофелемойки... Как всегда, стучат колеса телеги, голос деда Исая окликает:
- Эй, пустынница, жива аль нет?
Теперь Насте возят корм, какой попросит и сколько попросит, попробуй-ка отказать - зоб вырвет.
Свиньи под доглядом Павлы - все-таки не свои руки - поосунулись. Настя раскармливает, старается.
Любимец Кешка растет и пухнет, по-прежнему бойкий и ласковый. Он первым подает голос, когда Настя открывает дверь, будоражит весь свинарник, научился рылом выбивать задвижку, сам выскакивает из клетки, крутится под ногами, тычется, мешает.
А под селом на окраине полным ходом идет строительство нового, образцового свинарника. Погребные ямы для навозохранилища выложены кирпичом, возведены уже стены под крышу, кладутся стропила. Артемий Богданович крутится - все дни в хлопотах, срывается то в райцентр, то в область, со всех концов ему звонят, телефон в конторе надрывается. Подняты на ноги доставалы такие, как Тужиков, - их в приятелях у Артемия Богдановича не один десяток. Не так-то просто найти водопроводные трубы, чугунные крышки для сточных колодцев, электромоторы, запарники. Но Артемий Богданович, как меч-кладенец держит наготове громкое имя Насти, кто заупрямится, начнет крутить волокиту - того рубит сплеча:
- Для знатной свинарки возводим! Гордость нашей области! Стыдитесь!
И свинарник растет как на дрожжах, - водопроводные трубы в земле, кабель проложен, начали класть стропила...
Похоже, с первыми морозами Насте сниматься с места, отбить поклон родным Утицам, праздновать новоселье. Старую избу перенесут, подправят, расширят, крышу, верно, покроют железом, стены обошьют тесом... Но тут Настя сторона, неудобно для своей корысти давить авторитетом, улаживает все с Артемием Богдановичем Костя.
Костя завел кожаный шлем с большими очками, по утрам на работу пешком не бегает - гоняет на мотоцикле. Каждое воскресенье возится с машиной, разбирает, собирает, смазывает, заводит. Грохочет и воняет мотор, а Костя слушает его, как музыку, удовлетворенно сообщает:
- Великое дело - двадцатый век. Сплошная техника.
В последнее время Костя говорит на басовых нотах, держится солидно, как и Артемий Богданович - заводит знакомства в райцентре. Он не выносит Женьку Кручинина за то, что тот пустил по деревням частушку:
Эх, чистый верняк
Свиночки с навозиком!
Получил от вас за так
Женку с паровозиком!
А кругом все шло своим чередом. Хлеба убрали рано, осень стояла погожая, чем дальше к зиме, тем суше, солнечней, золотистей. На полях по стерне индевела паутина. По вечерам над крышами деревень, над верхушками елей летели густые грачиные стаи...
В солнечный и ветреный полдень Настя нацепила на колья изгороди только что вымытые бидоны из-под обрата, поглядывала в поле, на дорогу - не затарахтит ли там мотоцикл Кости, время-то обеденное. И не углядела, как из ложка вынырнул плотный мужчина, пошевеливая плечами, двинулся к свинарнику. По этой раскачке в плечах, по крутому наклону головы узнала - он, Кешка! Наверно, от неожиданности чуть-чуть екнуло сердце, подобрала волосы под платоу, повернулась, стала ждать.
- Здорово, Настя,- издалека, еще не доходя.
- Здравствуй.
Подошел, остановился, расставив тяжелые сапоги, морща лоб под козырьком кепки, покусывая золотым зубом травинку. Повытертый какой-то - кепочка блином, кожанка старая, лицо одубело, складки на щеках врезались глубже чужая сторона не родная мать, в прошлый раз пофорсистей приезжал. Но по-прежнему кряжист, по-прежнему от него тянет медвежачьей силенкой, той, какой не хватает Косте.
- А я думал: высоко взлетела, тут законно и не признать.
- Где там высоко, все вот в свином навозе копаюсь.
Видать, вспомнил прощальные слова, хмыкнул невесело, промолчал.