— Господь с вами. В крайнем случае оштрафует.
— Увы, нет. Он сам мне сказал: в тюрьму.
— Он просто так это сказал. Наверное, в его глазах…
— Нет, не было в его глазах никакого лукавого блеска.
— Тогда я знаю, что делать. Не допущу, чтобы моего бесценного Гарольда, этого ангела, заставили отбывать срок.
— А что будет с бесценным Бертрамом, с этим ангелом?
— Но Гарольд такая тонкая, ранимая натура.
— Я тоже тонкая, ранимая натура.
— Вам далеко до Гарольда. Берти, ну, пожалуйста, не упрямьтесь. Вы же настоящий товарищ. Помните, вы однажды сказали мне, что фамильная честь Вустеров не позволяет вам бросить друга в беде?
Нашла уязвимое место. Люди, взывающие к фамильной чести Вустеров, почти всегда находят отклик в душе Бертрама. По моему железному фасаду побежали трещины.
— Все это прекрасно…
— Берти, дорогой!
— Да, знаю, но пропади все пропадом…
— Берти!
— А, была не была!
— Вы скажете, что это вы?
— Да уж придется.
Она запела ликующим йодлем и, не отступи я в сторону, кинулась бы мне на шею. Она раскинула руки и шагнула вперед явно с этой целью. Но я оказался проворнее, и, чтобы замаскировать свой промах, она принялась вальсировать — без сомнения, это был ее любимый танец.
— Спасибо, Берти, дорогой. Я знала, что вы согласитесь. Как я вам благодарна и как восхищаюсь вами! Вы совсем как Картер Патерсон… нет, не то… как Ник Картер… нет, не Ник Картер. Дживс, кого напоминает мистер Вустер?
— Сидни Картона, мисс.
— Точно, Сидни Картона. Но Сидни Картон мелок в сравнении с вами, Берти. И потом, я думаю, зря мы так волнуемся. Почему решили, что дядя Уоткин обязательно найдет каску, если придет сюда с обыском? Есть сотни мест, куда ее можно спрятать.
Не успел я сказать «назовите хотя бы три», как она подвальсировала к двери и, продолжая кружиться, исчезла. Ее шаги удалялись, песня звучала все тише.
Мне было не до песен.
— Вот они, женщины, Дживс! — сказал я, криво усмехаясь.
— Увы, сэр.
— Ну что ж, Дживс, — сказал я, протягивая руку к графину, — это конец.
— Нет, сэр, не конец.
Я так сильно вздрогнул, что чуть не выбил себе передние зубы.
— Не конец?
— Нет, сэр.
— Неужели вы что-то придумали?
— Да, сэр.
— Но вы только что говорили мне, что ничего не приходит в голову.
— Да, сэр, говорил. Но я все обдумал и готов воскликнуть: «Эврика!»
— Что готовы воскликнуть?
— «Эврика!», сэр. Как Архимед.
— Это он воскликнул «Эврика!»? Я думал, Шекспир.
— Нет, сэр, Архимед. Я бы посоветовал вам выбросить каску в окно. Маловероятно, что сэру Уоткину придет в голову вести поиски за пределами дома, а мы потом на досуге ее подберем. — Он умолк и стал прислушиваться. — Если вы одобряете мое предложение, сэр, мне кажется, стоит поспешить. Я слышу шаги, по-моему, сюда идут.
Он был прав. Дом буквально дрожал от топота. Вряд ли по коридору второго этажа усадьбы «Тотли-Тауэрс» мчалось стадо бизонов, оставалось лишь заключить, что сейчас нас настигнет противник. С резвостью овцы, заметившей подкравшегося волка, я схватил каску, подлетел к окну и швырнул эту мерзость в ночь. И вовремя: дверь тут же отворилась, в комнату вошли — в той последовательности, в которой я их представляю, — тетя Далия со снисходительной улыбкой на лице, будто она принимает участие в забавной игре, чтобы доставить удовольствие детям; папаша Бассет в бордовом халате; и наконец полицейский Оутс с носовым платком, который он то и дело прижимал к носу.
— Берти, прости, пожалуйста, что потревожили тебя, — с изысканной учтивостью извинилась старушенция.
— О, ничуть, — ответил я, не уступая ей в галантности. — Чем могу быть полезен честной компании?
— Сэру Уоткину пришла в голову весьма экстравагантная мысль: он хочет обыскать твою комнату.
— Обыскать мою комнату?!
— Я обыщу ее от пола до потолка, — объявил старый хрыч Бассет с таким видом, будто рассматривал дело на Бошер-стрит.
Я с недоумением посмотрел на тетю Далию.
— Ничего не понимаю. Что происходит? Она снисходительно засмеялась.
— Ты не поверишь, Берти, но ему приснилось, будто его серебряная корова здесь.
— А разве ее нет на месте?
— Ее украли.
— Не может быть!
— Увы.
— Ну и дела!
— Он очень расстроен.
— Я его понимаю.
— Просто не в себе.
— Бедный старикан.
Движимый состраданием, я положил руку на плечо Бассета. Вспоминая эту сцену теперь, я вижу, что мой жест был ошибкой, он не произвел желаемого действия.
— Обойдусь без вашего соболезнования, мистер Вустер, и буду очень признателен, если вы перестанете называть меня стариканом. У меня есть все основания считать, что в вашей комнате находится не только моя серебряная корова, но и каска полицейского Оутса.
Здесь следовало издевательски захохотать, что я и выполнил.
Тетя Далия поддержала меня — получился дуэт.
— Какой фантастический абсурд!
— Немыслимая ахинея!
— На кой черт мне ваши коровы?
— И уж тем более полицейские каски.
— Вот именно.
— Что за странная, бредовая идея!
— В жизни не слышал такой абракадабры. Уважаемый престарелый хозяин, — обратился я к папаше Бассету, — давайте сохранять полнейшее спокойствие и постараемся разобраться в этом недоразумении. Со всей доброжелательностью я вынужден указать вам на то, что еще шаг — боюсь, вы уже занесли ногу, — и вы сядете в лужу. Имейте в виду, ваш номер не пройдет. Нельзя безнаказанно обвинять людей в столь чудовищных преступлениях, не имея ни единого доказательства.
— У меня, мистер Вустер, доказательств хоть отбавляй.
— Вы заблуждаетесь. И потому позорно угодили пальцем в небо. Когда было совершено хищение этой дешевой подделки?
Он задрожал от возмущения, даже кончик носа покраснел.
— Это не дешевая подделка!
— Об этом будем спорить потом. Важно другое: когда это изделие покинуло ваш дом?
— Оно не покидало моего дома.
— И опять вы заблуждаетесь. Ну так когда ее украли?
— Минут двадцать назад.
— Вот ваши доказательства и разлетелись в пух и прах. Двадцать минут назад я был здесь, в моей комнате.
Он растерялся, как я и ожидал.
— Говорите, были в вашей комнате?
— Да, в моей комнате.
— Один?
— Отнюдь нет. Здесь был Дживс.
— Кто такой Дживс?
— Вы не знакомы с Дживсом? Позвольте вас представить друг другу. Дживс… Сэр Уоткин Бассет.
— А кто вы такой будете, уважаемый?
— Попали в точку: это в высшей степени уважаемый человек. Мой камердинер. Я питаю к нему глубочайшее уважение.
— Благодарю вас, сэр.
— За что же, Дживс? Я только воздаю вам должное. Папаша Бассет гнусно ухмыльнулся, отчего его физиономия стала еще безобразнее, если только это возможно.
— Сожалею, мистер Вустер, но я не могу считать ничем не подтвержденное заявление вашего слуги бесспорным доказательством вашей невиновности.
— Ничем не подтвержденное, так вы сказали? Дживс, подите к мистеру Споду и пригласите его сюда. Скажите, что он должен прийти и подтвердить мое алиби.
— Слушаюсь, сэр.
Дживс выскользнул, будто танцуя шимми, а папаша Бассет принялся глотать что-то твердое с острыми углами.
— Сэр Родерик Спод был с вами?
— Конечно. Может быть, ему вы поверите?
— Да, Родерику Споду я поверю.
— Ну что ж, отлично. Он сейчас будет здесь.
Старый хрыч вроде бы задумался.
— Та-а-ак. Видно, я ошибся, заподозрив, что вы спрятали мою корову. Наверное, ее похитил кто-то другой.
— Если хотите знать мое мнение, тут орудовали посторонние, — заявила тетя Далия.
— Возможно, международная банда преступников, — подкинул мыслишку я.
— Очень похоже.
— Думаю, всем в Лондоне было известно, что сэр Уоткин купил эту вещь. Помнится, дяде Тому она тоже приглянулась, и, конечно, он рассказывал всем направо и налево, кто стал ее обладателем. Очень скоро новость разнеслась по всем международным бандам. Они всегда держат нос по ветру.
— А уж до чего коварны, — вторила мне тетушка. Когда я помянул дядю Тома, папаша Бассет слегка трепыхнулся. Нечистая совесть, надо полагать, поди избавься
от ее угрызений.
— Что ж, нет смысла больше обсуждать этот вопрос, — сказал он. — Признаю, что в отношении коровы вы доказали свою непричастность. Теперь перейдем ко второму обвинению: хищение каски у полицейского Оутса. Она, мистер Вустер, находится у вас, мне это доподлинно известно.
— Да неужто?
— Не посетуйте. Полицейский получил достоверные сведения касательно этого непосредственно от свидетеля преступления. Поэтому я без проволочек приступаю к обыску вашей комнаты.
— Вы в самом деле считаете, что подобное возможно?
— Считаю.
Я пожал плечами.
— Хорошо, — сказал я, — отлично. Если вы так представляете себе обязанности хозяина по отношению к гостю, что ж, валяйте. Мы всячески приветствуем проверку. Но должен заметить, у вас весьма экзотические взгляды на то, как следует развлекать гостей, которых вы пригласили к себе отдохнуть. Не надейтесь, что я еще хоть раз нанесу вам визит.
Я предсказывал Дживсу, что будет потеха, когда этот троглодит и его коллега примутся обшаривать комнату, и как в воду глядел. Не помню, когда я еще так веселился. Но всякому веселью приходит конец. Минут через десять стало ясно, что ищейки сворачивают свою деятельность и собираются отчаливать.
Сказать, что физиономия папаши Бассета была перекошена от злобы, когда он обратился ко мне, оставив поиски, значит, не сказать ничего.
— По-видимому, мистер Вустер, я должен принести вам извинения.
— Сэр У. Бассет, никогда в жизни вы не произносили более справедливых слов, — изрек ответчик.
И, сложив руки на груди и выпрямившись во весь рост, я выслушал его извинения.
К сожалению, я не могу слово в слово воспроизвести речь, которую тогда дернул. Жаль также, некому было ее застенографировать, но я без преувеличения скажу, что превзошел сам себя. Раза два я в легком подпитии срывал аплодисменты, выступая на кутежах в «Трутнях», уж не знаю, заслуживало их мое красноречие или нет, но до таких высот, как нынче, я еще не воспарял. Из старика Бассета, как из чучела, прямо на глазах полезла набивка.
Вот я дошел до заключительной части и вдруг заметил, что его внимание ускользнуло. Он больше не слушал, он глядел мимо меня на что-то, что находилось вне моего поля зрения. Судя по его выражению, предмет действительно заслуживал пристального интереса, поэтому я тоже полюбопытствовал, что там такое.
Внимание сэра Уоткина Бассета было приковано к его дворецкому. Дворецкий стоял в дверях, держа в правой руке серебряный поднос для писем и визитных карточек. На подносе лежала каска полицейского.
ГЛАВА 14
Помню, Растяпа Пинкер, который, завершая свое образование в Оксфорде, работал в сфере социальных проблем и обслуживал неблагополучные районы Лондона, — так вот, Пинкер описывал мне в подробностях ощущения, которые он испытывал, когда в один прекрасный день распространял свет слова Божьего в Бетнал-Грине, а рыбный торговец неожиданно лягнул его ногой в живот. У него возникло странное чувство нереальности окружающего и одновременно почему-то показалось, что он вступил в густой туман. Почему я об этом вспомнил? Да очень просто: в тот миг я испытал нечто до смешного похожее.
Вы, вероятно, помните, в последний раз я видел этого дворецкого, когда он пришел доложить мне, что Мадлен Бассет будет рада, если я смогу уделить ей несколько минут, и я еще признался, что он как бы плыл перед моими глазами. Сейчас он не столько плавал, сколько смутно колыхался среди плотного клубящегося тумана. Но вот с моих глаз спала пелена, теперь я был в состоянии посмотреть, а что же остальные?
Все были ошарашены. Папаша Бассет напоминал героя стихотворения, которое мне пришлось переписать в школе пятьдесят раз в наказание за то, что я принес белую мышь на урок английской литературы: он смотрел на каску, как астроном на открытую им новую планету; тетя Далия и полицейский Оутс напоминали: одна — отважного Кортеса, безмолвно взирающего с берега Дарьена на безбрежные просторы Тихого океана, другой — его матросов, в чьих мыслях сверкнула безумная догадка.[45]
Долгое время никто не мог пошевельнуться. Потом полицейский Оутс издал полузадушенный вопль, точно мать, увидевшая в море своего потерявшегося ребенка, коршуном кинулся к дворецкому, схватил свой головной убор и, вне себя от счастья, прижал к груди.
Все очнулись от столбняка. Старик Бассет ожил — будто кто-то кнопку нажал.
— Где… где вы ее взяли, Баттерфильд?
— Нашел в клумбе, сэр Уоткин.
— Как вы сказали — в клумбе?
— Странно, — заметил я. — Очень странно.
— Да, сэр. Я выгуливал собачку мисс Бинг и, когда проходил вдоль дома с этой стороны, заметил, что мистер Вустер выбросил что-то из своего окна. Предмет упал в клумбу, и при рассмотрении оказался каской.
Старик Бассет глубоко вздохнул.
— Благодарю вас, Баттерфильд.
Дворецкого будто ветром сдунуло, а старый хрыч повернулся на сто восемьдесят градусов и сверкнул на меня стеклышками пенсне.
— Ну-с, что скажете?
Трудно ответить что-то остроумное, когда вам приставляют к горлу нож: «Ну-с, что скажете?» Я счел самым мудрым промолчать.
— Это ошибка, — безапелляционно заявила тетя Далия, и, нужно сказать, эта манера как нельзя более соответствовала ее облику. — Каска наверняка упала из другого окна. В темноте очень легко перепутать.
— Ха!
— А может быть, ваш слуга просто лжет. Да, это очень похоже на правду. Кажется, я все поняла. Этот ваш Баттерфильд и есть злоумышленник. Он украл каску и, зная, что ее ищут и разоблачение неизбежно, решил пойти напролом и обвинить Берти. Верно, Берти?
— Не удивлюсь, если так все и было, тетя Далия.
— Конечно, именно так все и произошло. Картина проясняется с каждой минутой. Этим слугам с елейным видом совершенно нельзя доверять.
— Совершенно.
— Помню, я еще подумала, что у него взгляд вороватый.
— Я тоже подумал.
— И ты обратил на это внимание?
— Сразу же.
— Он напомнил мне Мергатройда. Берти, помнишь Мергатройда?
— Это ваш дворецкий, который служил перед Помроем? Осанистый такой детина?
— Именно. А физиономия — ну до того благообразная, архиепископ позавидует. Этой физиономией он нас всех и купил. Мы ему слепо доверяли. И чем все кончилось? Украл серебряный нож для разделывания рыбы и заложил в ломбард, а деньги просадил на собачьих бегах. Баттерфильд — второй Мергатройд.
— Может быть, родственник.
— Не удивлюсь. Ну вот, все разъяснилось ко всеобщему удовлетворению, Берти вне подозрений, на его репутации ни пятнышка, так что не разойтись ли наконец нам всем по своим спальням? Уже поздно, и если я не просплю своих положенных восьми часов, от меня останутся одни ошметки.
Она говорила так мило, сердечно, приветливо, будто мы все лучшие в мире друзья, о пустячном недоразумении и вспоминать не стоит, и когда выяснилось, что старый хрыч Бассет не разделяет ее настроения, мы пережили легкий шок. Его тон прозвучал полнейшим диссонансом:
— Я с удовольствием подтверждаю вашу гипотезу, миссис Траверс, что кто-то здесь лжет. Но вы заявили, что лжет мой дворецкий, и тут я вынужден не согласиться с вами. Мистер Вустер чрезвычайно умен… на редкость изобретателен…
— Благодарю вас.
— …но, боюсь, я не могу разделить вашу уверенность, что он вне подозрений. Напротив, буду с вами откровенен: именно его я и подозреваю.
Пенсне посмотрело на меня холодно и с угрозой. В жизни не встречал человека, чье выражение нравилось бы мне так мало.
— Вы, вероятно, помните, мистер Вустер, что в ходе нашей беседы в библиотеке я поставил вас в известность, с какой серьезностью подхожу к совершенному преступлению. Я также довел до вашего сведения, что считаю неприемлемым ваше предположение, будто на злоумышленника довольно наложить штраф в размере пяти фунтов, каковым отделались вы, когда предстали передо мной на Бошер-стрит по обвинению в аналогичном проступке. Я сообщил вам, что когда хулиган, нанесший столь тяжкое оскорбление действием полицейскому Оутсу, будет арестован, его ожидает заключение в тюрьму. И я не вижу оснований пересматривать свое решение.