- Шляпы! - повторил он. - Позвольте мне подумать. Да... да! - Тут по его лицу пробежала счастливая улыбка уверенности. - У меня действительно есть шляпы. Только почему вы меня об этом спрашиваете?
Джордж объяснил, что ему нужна дорожная шляпа, причем просил "обратить усиленное внимание на то, чтобы шляпа была хорошая".
Лицо человека сразу потухло.
- А! Вот уж тут я не могу быть вам полезным - если бы вам понадобилась плохенькая, скверная шапчонка, годная разве на то, чтобы вытирать окна, я бы вам предложил самую подходящую; но хороших шляп - нет! Мы их не держим. Впрочем, подождите минутку! - прибавил он, видя недоумение и разочарование на выразительной физиономии Джорджа и открывая один из ящиков. - Тут у меня есть одна шляпа, хотя и не совсем хорошая, но не такая негодная, как весь мой остальной товар. Вот! Что вы о ней скажете? Можете вы удовлетвориться такой шляпой?
Джордж одел ее перед зеркалом и, выбрав подходящую фразу из книжки, сказал:
- Эта шляпа мне достаточно удобна. Но думаете ли вы, что она мне к лицу?
Человечек отступил на несколько шагов и поглядел на Джорджа орлиным оком:
- Говоря откровенно - нет!
Затем он повернулся ко мне и Гаррису и прибавил:
- Красота вашего друга очень тонкая - она есть, но ее можно не заметить. И именно в этой шляпе ее можно не заметить!
Тут Джордж догадался, что пора прекратить эксперимент.
- Все равно, - сказал он, - а то мы опоздаем на поезд. Сколько она стоит?
- Самая большая цена за эту шляпу четыре шиллинга и шесть пенсов; она и того не стоит! Прикажете завернуть в желтую или белую бумагу?
Джордж отвечал, что возьмет ее как есть, заплатил деньги и вышел из лавки. Мы последовали за ним.
На Фенчер-стрит надо было расплатиться с извозчиком; мы сторговались на пяти шиллингах. Он еще раз отвесил нам изящный поклон и попросил передать привет австрийскому императору.
Сев в поезд, мы обсудили оба случая и должны были признать, что два раза провалились с позором. Джордж разозлился и выкинул книгу за окошко.
Наш багаж и велосипеды оказались в целости на пароходе, - и ровно в полдень, с приливом, мы поплыли вниз по реке, к морю.
ГЛАВА V
Необходимое отступление от темы. - Поучительная история. - Достоинство этой книжки. - Журнал, который не совсем удался. - Его программа. - Еще одно достоинство этой книжки. - Старая тема. Третье достоинство этой книжки. "Какой это был лес?" - Описание Шварцвальда.
Рассказывают об одном шотландском парне, который, собираясь жениться на любимой девушке, выказал типичную шотландскую осторожность. После многочисленных наблюдений в своем кругу, он заметил, что большинство браков приводит к плачевным результатам только вследствие ложного представления, которое складывается у жениха или невесты друг о друге. Это представление всегда прекрасно, всегда преувеличенно. И он решил избегнуть обычного разочарования: не должно быть преувеличенных достоинств - и не будет разбитого идеала. Поэтому, сделав предложение, парень говорил честно:
- Я бедняк, я не могу дать тебе ни денег, ни земли, Дженни.
- Но ты отдаешь мне самого себя!
- Я хотел бы дать тебе что-нибудь, кроме себя. Лицо-то у меня не слишком красивое.
- Нет, нет! Другие парни куда хуже тебя.
- Я не видал таких, милая, и не хотел бы видеть.
- Честный прямой человек, Дэви, на которого можно положиться, лучше, чем беспутный красавец; такой только на девушек заглядывается, да горе в дом приносит.
- Ты на это не рассчитывай, Дженни: бывает, что не из-за самого пестрого петуха на птичьем дворе перья летят!.. Всем известно, как я за каждой юбкой бегал, и тебе со мной нелегко придется.
- Но ты добрый! И ты очень любишь меня, я это знаю.
- Да, люблю, хотя не знаю, долго ли буду любить. И я добрый тогда, когда все делается по-моему. Я не терплю, чтобы мне перечили. У меня дьявольский характер, это тебе и мать моя скажет: я весь в отца, а он и к старости не исправился!
- Ты очень строг к себе. Ты честный человек, Дэви. Я знаю тебя лучше, чем ты сам себя знаешь. Ты будешь хорошим мужем, и мы заживем счастливо.
- Может быть, но я сомневаюсь. Тяжкое это дело для жены и ребят, когда человек не может оторваться от бутылки, а мне без выпивки не обойтись, как рыбе без воды! Пью, пью - и не могу напиться.
- Но ты хороший парень, когда в трезвом виде?
- Бывает, если все делается по-моему.
- Однако ты не оставишь меня и будешь для меня работать?
- Вероятно, не оставлю; но о работе ты не толкуй - терпеть не могу и думать-то о ней!
- Во всяком случае, ты будешь стараться?
- Из моего старанья добра не выйдет, я даже - и не думаю, чтобы ты им осталась довольна. Мы все слабые греховодники, а я - самый слабый из всех.
- Ну-ну! Зато ты правдив. Многие парни чего не пообещают бедным девушкам, а потом только губят их! Ты поговорил со мной честно, и я пойду за тебя: посмотрим, что из этого выйдет.
О том, что из этого вышло, история умалчивает, но всякий поймет, что после такого разговора женщина не имела права ни жаловаться, ни упрекать. Может быть, она это все-таки делала вопреки логике - это и с мужчинами случается, - но у мужа оставалось благотворное сознание того, что он предупредил жену обо всем, и, следовательно, никакие упреки им не заслужены.
Я хочу быть таким же честным, как шотландский жених. Я хочу предупредить читателя обо всех недостатках моей книги. Я не хочу, чтобы за нее принимались с надеждами, которым суждено разбиться. Я не хочу никаких недоразумений. Из моей книжки никто не извлечет никакой пользы.
Если кто-нибудь думает, что, прочтя ее, можно потом отправиться путешествовать по Германии и Шварцвальду, - то это большая ошибка: он заблудится очень скоро, и чем дальше заберется, тем больше наживет себе хлопот. Распространять полезные сведения мне не удается; это не мое дело. Я прежде думал иначе, но теперь научен опытом.
На заре своей карьеры журналиста я сотрудничал в журнале, который был предшественником многих нынешних популярных изданий. Наша цель, которой мы гордились, заключалась в том, что мы соединяли приятное с полезным. Различать - что именно было приятно, а что полезно - предоставлялось читателям.
Мы писали о том, как надо жениться. Эти статьи заключали длинный ряд разумных, серьезных советов, и если бы наши читатели им следовали, то образовали бы круг непомерно счастливых людей, которым бы завидовали все мужья и жены. Мы объясняли подписчикам, как можно разбогатеть, разводя кроликов; мы доказывали это фактами и вычислениями. Вероятно, наши читатели удивлялись, почему мы сами, в полном составе редакции, не бросим журналистику и не устроим кроличью ферму. Я слыхал от многих знающих людей, что стоит завести двенадцать хороших кроликов - и через три года при мало-мальски добросовестном отношении к делу они будут давать две тысячи фунтов стерлингов дохода в год. И этот доход будет постоянно увеличиваться. Может быть, человеку и денег девать некуда, но они будут прибывать сами собой, то есть от этих двенадцати кроликов. Но в то же время я знал нескольких людей, которые заводили самую отборную дюжину, и совершенно напрасно - ни один фермер от этого не разбогател, всегда что-нибудь мешало.
Мы сообщали, сколько лысых людей живет в северных странах (по точным вычислениям), сколько королевских сельдей поместится между Лондоном и Римом, если их укладывать в линию, головой к хвосту, так что всякий желающий положить ряд королевских сельдей от Лондона до Рима мог знать вперед, сколько ему придется купить их. Мы сообщали, сколько слов в среднем произносит в день обыкновенная женщина. Вообще мы давали читателям такой полезный и разумный материал, который мог бы поставить их на голову выше подписчиков всех остальных журналов.
Мы внушали читателям правила этикета: как обращаться к пэрам и архиепископам и как есть суп. Мы обучали молодых людей изящно двигаться и танцевать - посредством точных диаграмм. Мы разрешили все философские проблемы и напечатали для юношества перечень таких высоких нравственных правил, какие сделали бы честь любому проповеднику.
Журнал не пошел только в денежном отношении, и нам пришлось ограничить число сотрудников. Я помню, мой отдел назывался "Советы матерям". Я его вел с помощью квартирной хозяйки, которая развелась с первым мужем и похоронила четверых детей, так что семейный уклад она знала до тонкостей. В моем ведении был еще столбец "Заметки о меблировке и украшении домов" с рисунками и "Советы начинающим литераторам". Надеюсь, что последние принесли им больше пользы, чем мне самому.
Болезненная, тихая женщина в сером старомодном платье с чернильными пятнами, нанимавшая комнатку в бесконечно длинной улице с унылыми лавчонками, заведовала отделом "Хроника большого света". Последняя вся состояла из тонких намеков того пошиба, который и теперь еще отличает подобные статейки: "На последнем балу в палаццо князя С., - мы не называем имен, - князь говорил мне такие вещи, которые не совсем нравились графине Z, но лучше не входить в подробности!.." Бедная, маленькая женщина: если бы ей провести хоть один вечер в палаццо князя С., то, может быть, румянец вернулся бы на ее поблекшие морщинистые щеки.
"Юмористика" находилась в руках мальчишки-посыльного, которому предоставлялась для этого куча старых газет и пара хороших ножниц.
Вести журнал было нелегко. Денежное вознаграждение равнялось почти нулю. Но вознаграждение нравственное было огромно: журналистика - это игра в школу; мы любим играть в школу в детстве, потом продолжаем ее молодыми людьми, потом стареем и уныло плетемся к гробу, но и при этом все еще увлекаемся игрой в школу. А в этой игре так приятно быть учителем! Так приятно посадить остальных детей в ряд, а самому расхаживать перед ними с указкой! И журналистика чувствует, что ходит с указкой; поэтому у нее столько приверженцев, несмотря на многие тяжелые стороны этого труда. Государство, правительство, общество, народ, искусство, наука - вот те дети, которые сидят перед нею в ряд, а она их учит.
Я отвлекся, но отвлекся потому, что хотел объяснить, отчего мне больше никого не хочется учить. Вернемся к фактам.
В одном письме в редакцию, подписанном "Воздухоплаватель", требовали сведений о том, как добывать водород. Оказалось, что это очень легко - как я узнал, когда сходил в библиотеку Британского музея. Но для верности я все-таки предупредил "Воздухоплавателя", кто бы он ни был, что следует действовать аккуратно и принять все необходимые меры предосторожности. Что же я мог еще сделать? Тем не менее через десять дней явилась в редакцию какая-то женщина пунцового цвета, она тащила за руку двенадцатилетнего молодца, которого назвала своим сыном. Его физиономия отличалась полным отсутствием какого-либо выражения, бровей у него тоже не было. Мать вытолкнула его вперед и стащила с него шапку. Под шапкой оказалась гладкая поверхность, испещренная серыми точками - вроде крутого очищенного яйца, посыпанного перцем.
- Это был красавец-ребенок еще на прошлой неделе! - заявила женщина пунцового цвета, придавая своему голосу оттенок проступающего негодования, чтобы мы поняли, что это только начало.
- Какое же обстоятельство его так изменило? - спросил редактор.
- Вот какое обстоятельство! - И она бросила ему чуть не в лицо последний выпуск нашего журнала с моим ответом о добывании водорода; параграф был подчеркнут красным карандашом.
Редактор прочел его внимательно и потом спросил, указывая на отрока:
- Это и есть "Воздухоплаватель"?
- Да! Это был "Воздухоплаватель" еще на прошлой неделе! - Это был прекрасный, невинный ребенок! А теперь - посмотрите на его голову!..
Редактор посмотрел. Он был серьезный, тихий человек.
- Может быть, волосы вырастут? - спросил он.
- Может быть, вырастут, а может быть, и не вырастут! - ответила женщина, усиливая негодующие ноты. - Я желаю знать, что вы ему теперь предложите?
Редактор предложил намылить отроку шею, а заодно и голову. Я думал, что женщина бросится на него, но она удержалась, дав полную волю только голосу. Она требовала не купанья, а вознаграждения. Досталось тут, кстати, нашему журналу вообще, его направлению, его самомнению, его подписчикам.
Терпеливо выслушав горячий монолог женщины, редактор предложил ей пять фунтов стерлингов. Тогда она успокоилась и ушла вместе с поврежденным "Воздухоплавателем". Редактор обернулся ко мне и сказал: