Когда, под внимательным взглядом Роджера и Паргетера, он яростно принялся шарить в тумбочке под подоконником, появилась Грейс.
– Дорогой, что это ты затеял?
– Ты мне уши прожужжала, что, похоже, зима наступит внезапно и пора протопить камины. А потом я приготовлю пунш, а может, и грог сварю…
– Ты ненормальный, Джо. Дорогой, мы ведь зажаримся, сидя у огня. Я совсем не имела в виду…
– Хорошо, хорошо, мы откроем окна.
– Ну право…
Грейс, прижав руки к груди и сокрушенно качая головой, смотрела на мужа, который на коленях переполз к соседней тумбочке и с треском распахнул дверцу. Паргетер приблизился к Роджеру с таким видом, словно сгорал от желания обсудить с ним погоду. Осторожно ступая, вошел Эткинс, держа на вытянутых руках дребезжащий и звенящий поднос со стаканами. Джо взглянул, как он устанавливает стаканы на стол и, вооружившись острым ножом, пытается срезать пластиковую пломбу с бутылки джина, и мгновенно позабыл о камине.
Вновь появилась Элен в сопровождении миссис Эткинс, Сюзан Клайн и Мечера, который рассказывал, и очевидно уже давно, о своем романе.
– Видите ли, больше всего они боятся, – повествовал он, глядя на приближающегося Роджера, – уронить на себя пищу. Поскольку это, вместе с общей их неопрятностью и неряшливостью, свидетельствует об их физическом недостатке. Поэтому в нашей потешной лавке для мигунов мы специально держим свитеры с пятнами супа на…
– Простите, что перебиваю, – сказал Роджер, – но что это за потешная лавка для мигунов?
– Это потешная лавка для мигунов-нищих, только они не знают, что она ненастоящая. Они-то думают, что это обыкновенная лавка, где продают кое-какие специфические вещи для… Ах да, мистер Мичелдекан, совсем забыл, что вы не слышали мой рассказ с самого начала. Мигунами мы называем слепых нищих. Разумеется, это весьма приблизительное название действий, которые многие из них производят своими глазами. Никогда они не пребывают у них в покое: их таращат и жмурят, ими вращают, вот так, – он продемонстрировал, как именно слепые вращают бельмами, – их трут, ну и прочее в том же роде. Так вот, в этой лавке есть все, что нужно: собаки-поводыри, чашки для милостыни с надписью «Забери обратно», а выбор темных очков поистине потрясающий. На стеклах изображены разнообразнейшие лозунги, выведенные белой краской:
Роджер принялся за еду. Рядом с ним стояла хлебная корзинка, покрытая салфеткой. Под ней он обнаружил горячие итальянские булочки, пропитанные чесночным маслом. Он решил, что не притронется к ним, но потом вдруг обнаружил одну у себя в руке. Решение ею и ограничиться имело тот же результат. К тому времени как из-за плеча появилась черная в белой перчатке рука служанки и поставила перед ним жареного цыпленка по-виргински, ему стало ясно, что теперь он ни за что не остановится, а там будь что будет. К цыпленку подавались репа, зеленый лучок – отказываться от которого после чеснока не было никакого смысла, – кукуруза целым початком и растопленное масло. Острый как бритва нож, чтобы разрезать початки, и метелочка, чтобы окропить их маслом, переходили из рук в руки. Роджер рьяно пользовался обоими инструментами.
Сидевшие друг против друга Эрнст и Паргетер пичкали его сведениями о каких-то жутких курсах, которые читают в Будвайзере, а Роджер тем временем сосредоточился на содержимом своей тарелки. Это было самое малое, что он мог сделать, чтобы не задохнуться от ярости, которая, он это чувствовал, неумолимо поднималась в нем, стискивая желудок, шею, грудь. А, пусть их болтают. Покуда он дожидался своей порции оладий с черникой, свежими сливками и висконсинским чеддером, его коснулась мимолетным крылом легкая, как давнее раскаяние, мысль, что не мешало бы ему сесть на диету. Он сознавал, что одно только употребление в малых количествах того, что не вызывает в нем ничего, кроме отвращения, рано или поздно поспособствует успеху в любовных делах. Эта идея запала ему в голову после вечеринки у коллеги-издателя в прошлом году. Чья-то секретарша сказала ему, что готова ответить взаимностью, если он прицепит себя к подъемному крану. Пять дней спустя, маленькими глоточками отхлебывая жиденький чаек без сахара и молока, которым завершался ланч из яйца всмятку и без соли, булочки, не содержавшей углеводов и вкусом похожей на прессованную пластмассовую крошку, и крохотного яблочка, он окончательно и бесповоротно решил для себя, что лучше уж будет предаваться обжорству и рукоблудию, чем идти на такие жертвы. Он протянул тарелку за новой порцией блинчиков и набил рот шоколадом, чтобы сгладить неприятное воспоминание. На каждого толстяка найдется другой, еще более толстый, который горит желанием похудеть.
После чашки кофе по-гэльски под шапкой охлажденных сливок высотой чуть ли не в полдюйма он почувствовал, что выживание до завтрака ему гарантировано, и принял сигару, которую церемонно предложил Джо. Отличную маниль-скую сигару, несколько обжигающую губы, но легкую, прекрасно скрученную и без малейшей примеси чудовищного бразильского листа. Первые пару дюймов вполне можно выкурить. Он отмахнулся от зажигалки и, попросив у Паргетера спичку, вынужден был выслушать страдальческий рассказ о спецкурсе № 108 «Мировая литература», который обязан был прослушать каждый вновь поступивший в Будвайзер. Внимание его привлекли последние слова Паргетера:
– Между прочим, я получил для вас письмо от Мейнарда Пэрриша.
– А, от этого старого кретина. Чего ему нужно?
– Разве он не друг вам? Он, как мне кажется, считает…
– В прошлом году мы издали его книгу о Мелвилле, так что волей-неволей пришлось с ним познакомиться. Ну и чего ему все-таки нужно?
– Он хочет знать, как бы вы отнеслись к предложению выступить в Английском клубе. В следующую пятницу было бы…
– Почему он не обратился прямо ко мне?
– Он попросил меня узнать, заинтересует ли вас такое предложение. Если заинтересует, тогда он напишет вам.
– Понятно. Ну, я, право, не думаю…
– Должен вам сказать, они платят сто долларов.
– Ого!
– Пэрриш считает, что было бы любопытно затронуть тему книжной торговли в Британии и Америке.
– М-м.
– Ты должен согласиться, Роджер, – сказал Эрнст. – Ответь, что ты приедешь. Остановишься, конечно, у нас. Места достаточно, так что нас ты не стеснишь. – Он возбужденно подался к Роджеру. – Останешься у нас на выходные. Устроим вечеринку. Элен! Элен, дорогая. Роджер приедет к нам на следующие выходные. Как это здорово, правда?
Элен, что-то со смехом рассказывавшая Джо, оглянулась, сказала, что да, это действительно замечательно, и опять отвернулась.
– Значит, договорились, – с энтузиазмом сказал Эрнст. – Можешь приехать из Нью-Йорка ближе к вечеру – поезда там ходят прекрасно – и остаться у нас до понедельника. Блестяще! Найджел, немедленно дай знать Пэрришу, что Роджер согласен. Мы изумительно проведем время. Обещаю.
Глава 4
Восторг Роджера по поводу столь удачного поворота событий продолжался целый час или два. Ведь он уже было решился проникнуть в дом Бангов, даже если пришлось бы взламывать дверь, но такой вариант был лучше. Никогда ему не забыть, как он согласился принять приглашение: удивленно, благодарно, лихорадочно соображая, насколько это сообразуется с его планами. Он даже не слишком рассердился на Джо, который, дождавшись, покуда пройдет расслабляющее действие сытного обеда, предложил сыграть в Игру.
– Игру? – недоуменно спросил Паргетер.
– Ну да. Это такая игра, когда тот, кто водит, постоянно меняется, – пояснил Джо. – Нужно назвать наречие.
– Любое наречие?
– Да, почти любое, но только чтобы можно было его соответствующим образом изобразить. И мы будем это делать по очереди.
– Какое, например?
– Разумеется, есть такие, которые не подойдут, вот хотя бы «часто» или «иногда». Это ведь наречия, я не ошибаюсь? Эрнст должен знать. Куда он подевался?
– Мне кажется, вы…
– Джо имеет в виду вот что, – сказала Грейс, – кто-то один выходит за дверь, а оставшиеся решают, какое наречие выбрать, допустим, «гордо», «безразлично» или «распутно» – то есть если Джо не выберет слово сам; потом мы зовем вышедшего, и он говорит всем по очереди: «Протри это зеркало, или прикури сигарету, или заведи часы