Я считаю, что передал теперь все совершенно, что необходимо к уяснению положения ясновидящего в это время. Достали для прислуги других людей, и в десять часов я вышел из дома с двумя докторами и с г. Л. И.
После полудня мы все пришли посетить пациента. Положение его было совершенно то же. Тогда между нами произошло прение о необходимости и возможности разбудить его.
Нам не трудно было согласиться, что подобное действие не поведет ни к чему путному.
Было неотразимо ясно, что смерть, или то, чему привычно дают это наименование, было остановлено магнетическим действием; следовательно, для всех нас было совершенно очевидно, что разбудить г. Вальдемара значило убить его мгновенно или, по крайней мере, очень скоро.
С этой минуты до протекшей недели, в течение почти семи месяцев, мы продолжали заходить к г. Вальдемару ежедневно, в сопровождении друзей, медиков и посторонних. Во все это время ясновидящий оставался точнейшим образом в том самом положении, которое выше описано. Прислуга не отлучалась от него ни на минуту.
В прошедшую пятницу мы наконец решились приступить к опыту разбудить его, или, по крайней мере, попробовать разбудить, и вот этот-то несчастливый результат, быть может, возбудил столько толков и прений в свете, породив мнения, которые я никак не могу не считать неизвинительными.
Чтоб извлечь г. Вальдемара из его летаргии (хороша летаргия!) я употребил привычные пассы. В течении некоторого времени они были безуспешны. Первый признак пробуждения (мертвеца-то? sic!) проявился в некотором понижении (закатывании вверх, как это было прежде) зрачка. Заметили, как обстоятельство особенно значительное, что это понижение зрачка сопровождалось обильным истечением из-под век желтоватой, гноевидной влаги (ichor), прокислой и чрезвычайно вонючей.
Тогда пригласили меня испытать, как прежде, силу влияния на руку пациента. Я пробовал, но без успеха. Доктор Ф. пожелал, чтоб я спросил о чем-либо пациента. Я обратился к нему с вопросом: «г. Вальдемар! Можете ли вы объяснить нам, каковы ваши чувствования и желания в настоящую минуту?» Гектические пятна мгновенно появились на щеках; язык затрясся, или лучше, с жестоким усилием поворотился во рту, хотя челюсти и губы оставались окаменелыми, и наконец тот же отвратительно ужасающий голос, о котором я старался дать елико возможное понятие, произнес: