На той апелляции, устроенной по настоянию самой Мирьям, ее “экзаменовал” худощавый, горделивый негр ученого вида, примерно ее ровесник, по имени Джон Раско. В штабе КРР он провел ее в маленький, тесный, будто шкаф, кабинет без окон, и там они уселись на поцарапанные белые пластиковые стулья. Между ними даже не было стола. Раско стал пролистывать папку с ее заявлением, как будто не был знаком с ним раньше, хотя там не появилось ничего нового, кроме сопроводительного письма Розы в поддержку просьбы Мирьям. Строго говоря, Мирьям в свои двадцать четыре года не нуждалась ни в каких документах от родителей, в отличие от студентов колледжа, вроде Гудмана и многих других добровольцев. Но, раз уж ее заявку отклонили, она подумала, что письмо от Розы ей не повредит, – и Роза отстукала на своей механической “Олимпии” с курсивным шрифтом, надо надеяться, убедительное письмо. Пока Мирьям ждала, когда же Раско разгладит морщины на лбу и задаст ей какой-нибудь вопрос (в точности как сейчас, когда она ждала, что Арт Джеймс даст ей новый шанс), она чувствовала, как от нее самой исходит убедительная мощь, без труда заполняя собой весь этот тесный кабинет. Еще бы – ведь она всегда ее излучает, она уже привыкла к тому, что любые двери податливо распахиваются под напором ее богатого жизненного опыта! В самом деле, если они стремятся преобразить Миссисипи, то где они найдут лучшую кандидатуру? Мирьям была непревзойденным борцом за равноправие – это качество она унаследовала от Розы. А потому, чтобы совет понял свою ошибку и исправил ее, ей нужно всего лишь постараться, чтобы ее уверенность передалась этому Раско. Разговоры были, по сути, излишни, – разве что они служили средством донести ее настрой. Ведь ее принимал у себя в гостиной, в Корона-парке, сам преподобный Гари Дэвис, и Мирьям слушала, как слепой певец перебирает струны гитары, а жена преподобного подавала им кофе и сладкую выпечку. Но упоминать сейчас о подобных вещах было бы слишком несправедливо по отношению к Раско: уж очень скованным он казался. Наконец Раско кашлянул в ладонь и, поморщившись, сообщил, что совет “не счел нужным пересматривать принятое решение”.
– Но это же просто безумие, понимаете? Вы не найдете более подходящего человека, чем я, для участия в акциях, которые там планируются…
– Мисс Гоган, по-видимому, у эксперта совета сложилось впечатление, что в правозащитном пыле вас никто не превзойдет.
–
* * *
* * *
* * *
– Роман “Козлоюноша Джайлс”, – это притча о молодом человеке, которого растили как козла. Позже он узнает, что он – человек, и принимается за изучение секретов жизни. За сто тридцать пять долларов, под страхом исключения из игры, назовите автора этого романа.
Мирьям поднимает бровь и выпаливает:
– Джон Барт! – с таким видом, будто лидировала в этой игре с самого начала (на что она и надеялась).
Выигрыш отчасти избавляет ее от того позора, которое красуется на табло у нее над головой, и там же, над ее головой, вдруг раздаются, будто шум прибоя, звуки бурных аплодисментов: зрители явно радуются ее удачному ответу. И Мирьям, отходя одновременно и от действия наркотика, и от злости разочарования, возвращается в собственное тело под ярким, будто пластиковым, светом. Усилием воли прекратив витать мыслями в облаках (хотя это “витание” тоже стоило ей усилий), она вновь возвращается в эту абсурдную реальность с ее оглушительными музыкальными заставками, с галстуком Арта, – и пытается понять, что же тут еще возможно спасти. Даже если она проиграет, деньги-то пригодятся. А это гораздо лучше, чем вообще ничего. Черт, она же
* * *
* * *