сворачивая к жилью.
У землянки Артур быстро спешился, снял мешки с харчами и, поглядев
в густеющую тьму, туда, где был Николай, отвязал от седельной луки
дерматиновый школьный ранец. Его он унес и схоронил с глухой стороны
землянки, под камышовой крышей. А уж потом поскакал к деду, гнавшему
быков на ночлег.
Скотину заперли на ночь. Поставили чайник. И только здесь, в неверном
свете печного огня, Николай углядел, что за плечами внука новое оружие.
- Это что? - спросил он.
- Мелкашка. Сгодится, - сказал Артур, снимая винтовку. - Нас ведь
двое, а ружье - одно. Пусть только сунутся. Я им покажу... Я им устрою,
грозил он, жалея, что нельзя похвалиться привезенным в дерматиновой
сумке. Лучше утаить до поры.
Зато содержимое харчевых мешков он выложил без утайки. Николай
привозил из дома хлеб, крупу, старое сало да огородную зелень. Артур
свежесбитое масло, сметану, пирожки да пышки - словом, тещины гостинцы.
- Не зря тебя кормят... - посмеивался Николай. - На Покров быков
сдадим да засватаем.
- Меня "явочка" ждет, дорогуша... Сил набирается, - отнекивался
Артур.
- А то гляди... Прадед твой, мой отец... его быки женили. Пора пришла,
девка по нраву есть, а свадьбу играть не на что. Нет денег. И тут пропадает
пара быков. После уборки. Какая беда... туда-сюда кинулись, искали-искали. Нет быков, свели. А к Никольской ярмарке вдруг объявились. Да такие
рогали: откормленные, аж блестят. Оказывается, отец их угнал тайком через
Мартыновский лес, к Дону, в самую глухомань, от жнивья далеко. Там остров есть, просторный, с травой. На остров переправил, там и паслись. Корм
хороший, отъелись они; потом лист падал, зажирели. На ярмарку их пригнали, в станицу. Купец Чертихин из Москвы как увидал, аж затрясся. Двести
шестьдесят пять рублей сразу дал. Продали, себе купили худых быков, за сто
семьдесят рублей. Остальные деньги - на свадьбу. Вот тебе и быки... Женили. И тебя - тоже...
- "Явочка" меня ждет... - твердил Артур, посмеиваясь над добрым, но
непонятливым дедом. - Летать будем. В-ж-жить! - и на хутор. В-ж-жить!
и на станции. В-ж-жить! - и на краю света. Ты понял? - счастливо жмурился Артур. Он видел и чуял себя в седле, на дорогой сердцу "Яве".
Рев и скорость!
А когда, отужинав, ушел он в шалаш и уснул, то во сне видел то же,
что наяву: алый мотоцикл, летящий теперь уже по иным, небесным, дорогам.
Провожал его раскатистый громовой грохот; звездная пыль отлетала прочь.
Сердце обмирало не от испуга - от счастья.
Грохот и разбудил его посреди сладкого ночного сна. Что случилось, он
понял не вдруг. Но грохнул другой выстрел. И пришло пониманье.
Выбежав из шалаша и не забыв про мелкашку, он крикнул в темноту:
- Дед! Ты где?
- Здесь я... - ответил Николай, невидимый во тьме.
Артур припал на колено, вглядываясь в брезжущую темь августовской
ночи, и в тишине услышал голос уходящего автомобильного мотора.
- Уезжают, дед?! - громко спросил он.
- Вроде...
Тогда Артур кинулся по белеющей во тьме дороге. Пробежав десяток
метров, он поднял винтовку и выстрелил в уходящий звук, тут же вспомнив, что коробка с патронами в шалаше.
- Куда побег?! - окликнул его дед. - Догонять, что ль?
Артур вернулся и не сразу углядел Николая. Тот, стоял во тьме, сливаясь со стволом дерева, подле самого база. Рядом рвался с поводка Волчок.
- Куда побег? - повторил Николай. - Стой здесь. Может, кто притаился.
Артур не послушался, но уже крадучись, с оглядкой сбегал в шалаш за
патронами. Он и потом к деду не вернулся, а, присев с винтовкой наизготове, стал вглядываться. Глаза обвыклись. Слух обострился, но ловил лишь
ропот листвы да нетерпеливое повизгивание Волчка.
До утра еще было далеко. Звездного света хватало, чтобы увидеть темные
купы деревьев, горбылевую огорожу, дальше сгущалась мгла.
Артур только что не повизгивал, как Волчок, но била его крупная
дрожь нетерпенья. Внагибку он подбежал к Николаю и спросил негромко:
- Чего было?
Николай, Насторожив ухо ладонью, вслушался во тьму:
- Не слыхать?
- Нет.
Николай отдал ружье внуку:
- Оба ствола заряжены. Сиди здесь, а я пойду погляжу, - и добавил
громко: - Чуть чего, стреляй картечью! Бей напрямую!
С собакой на поводке, с мелкашкой наперевес, Николай пошел вдоль
городьбы база, проверяя ее. Встревоженная скотина сбилась темной кучею.
Обошли почти всю городьбу, но в дальнем углу, возле навесов, Волчок вдруг
рыкнул и натянул поводок.
- Со мной... - приказал Николай и громко спросил: - Кто здесь?
Артур! - крикнул он. - Держи на мушке! - И снова спросил: - Кто здесь?
- Лупану! Лишь шумни! - отозвался Артур.
В сумраке скотьего навеса ничто не шевельнулось. Волчок продолжал тянуть от база. Николай с трудом держал его, приказывая: "Со мной..." Миновав стену навеса, Николай вынул фонарик, зажег его и, вернувшись, прошел прежний путь, освещая горбылевую огорожу желтым лучом. Все было цело.
Не до конца поверив, что опасность ушла, Николай вернулся к Артуру, сказал ему: "Присядь" - и сам устроился радом, в подножии дерева, стал рассказывать:
- Ты уснул. Я прибрался. Волчка привязал тут, у база. Хотел лечь. А потом думаю, дай посижу покараулю. Далеко, услыхал, машина гудит. Гудит и гудит. Вроде идет к нам, а света не видать. Из леса выехала, должен быть свет, а нету его. Хотел тебя будить, а машина смолкла, остановилась. Но от нас вроде далеко. Я жду, а ее - нету, молчит. Молчит и молчит. А потом Волчок как кинется... Я кричу: "Кто идет?" Молчат, а Волчок рвется. Тогда я и пальнул; не дюже низко, скотину боялся задеть. Пальнул - и чую, кто-то побег. Убегает. И вроде не один. Я еще пальнул. Бегут. А потом машина завелась.
- Надо бы не верхом. Надо бы напрямую их, гадов, - сказал Артур.
Прислушались. Ночная тишина молчала. Шумно вздыхали быки. Ветер шелестел в маковке дерева. Стрекотали сверчки.
У-гу! у-гу! у-гу! - прокричала за рекою птица,
Первые петухи начинали петь далеко, на хуторе.
Посидели еще, подождали. И теперь уже вместе, Николай с собакою
впереди, пошли к дальнему углу, где рвался Волчок.
И снова он потянул от городьбы в сторону.
- Стой здесь, я пройду, - сказал Николай.
Прошли недалеко. Волчок кинулся и схватил что-то темное.
Это была кепка. Уже потом, на свету, разглядели ее: большая серая кепка, новая, но уже сальная от грязи на подкладке, по ободу околыша. Пахло от нее одеколоном.
Остаток ночи не спали. Когда развиднелось, сходили дальше и нашли след машины, разворот ее.
4
С утра Николай отослал Артура на хутор с наказом:
- Кум Петро вечером пускай надъедет, с ружьем. Передай ему, что и
как, но чтобы не болтал. Узнает начальство, заставит на ферму вернуться. А
там не привесы пойдут, а отвесы.
Артур ускакал, Николай пас быков, стараясь держать их дальше от леса.
Он курил за цигаркой цигарку, боясь задремать, и слушал, не раздастся ли
гул мотора, редкий в этих местах, а теперь и опасный.
Но тихо было в лугах. Лишь трель жаворонков, щебет ласточек да быстрые
скворчиные стаи с шумом проносились над головой.
Гул автомобильный все же появился. Машина шла по займищному лесу,
от Ярыженских лугов, от хутора, а значит, была колхозной. Но Волчок
насторожился, и Николай, тревожась, вглядывался в зелень уремы: кого еще
бог несет?
Наконец из займища выбрался "УАЗ". Добежав до первого пригорка, он
огляделся с него и покатил прямиком к гурту. Машина была колхозной. У
Николая от сердца отлегло. Волчок еще порыкивал, тревожась, пока хозяин
не успокоил его;
- Свои, Волчок, свои...
Машина остановилась недалеко, и Николай пошел к ней, встречая
председателя колхоза - Липатыча, Алексея Липатыча, для кого как.
Липатыч два десятка лет уже начальствовал в колхозе, поседел здесь. А
прозвище имел Медовучий - за сладкие речи.
- Здравствуй, здравствуй, хозяин, - выходя из машины, с улыбкой
приветствовал он Николая, жал ему руку. - Хозяин, настоящий хозяин.
Скотина, попасы - все вокруг твое, - разводил он руками. - Кузьма
Скоробогатый. Вы все теперь - хозяева. А Липатыч - на подхвате. Достань, добудь, обеспечь. Вот мои функции.
Николай переминался, смущенный.
- Такая жизнь пошла, - продолжал председатель. - Спасибо, что в шею не гоните. А то ли еще будет? Да, уже сейчас... Вчера в пять часов дня подъезжаю к комбайнам, они просо убирали. Комбайнеры домой собираются. Конец рабочего дня. И я им - не указ. Ты, например... С хутора увеялся, и слуху о тебе нет. Где ты, что... Может, половины гурта уж нету. Воровство вокруг.
Липатыч лил и лил свои речи, гурт обходя и оглядывая бычков.
- Но за тобой как в затишке. Ты - человек надежный, - хвалил
председатель. - Тем более не пьешь теперь. Не пьешь ведь?
- Не имею права. Язва, - объяснил Николай. - Да и годы...
- Таких людей мы всегда поддержим, - обещал Липатыч. - А то едут из города, землю им подавай, новым хозяевам. Бычка от телки, пшеницу от ячменя не отличат... Дай землю! Будем жаловаться! И жалуются... - сокрушался Липатыч и тут же строжел: - Но мы у них в поводу не пойдем. Мы своих людей будем поддерживать, таких, как ты. Быков вырастил на завид! Они, считай, подыхали. Я помню весну, когда их из Головки пригнали. Вот ты - настоящий хозяин. И внук при тебе, молодые руки. Хоть сейчас берите любую ферму. На Соловьях - золотое место. Ферма, вода рядом, попасы. Сдашь быков, пиши заявление. Своим людям, какие колхозу жизнь отдали, мы всегда пойдем навстречу. А пришлым... Извините. Колхоз разбазарить легко. А кто потом страну кормить будет?
Когда гурт обошли и возвратились к машине, Липатыч сказал:
- Просьба к тебе. Не приказ, а большая просьба. Приказывать я тебе
не могу. Договор подписан, ты - хозяин. Но прошу убедительно. Выбери
пяток быков на продажу. Денег в колхозной кассе нет. Ни людям заплатить, ни купить чего. Плохо с деньгами.
- Самый нагул, привесы идут, - принялся объяснять Николай. - Тут и на погляд видать, не меньше килограмма в день прибавляют...
Липатыч остановил его:
- Все верно. Я сам по специальности зоотехник, понимаю: не время
под нож пускать. Но положение безвыходное. Пустая касса. Надо... Понимаешь такое слово: надо.
Николай знал, что нельзя отдавать быков. Не их, а деньги свои он отдаст, заработанное. Но извечная привычка, покорность ли вязали язык и волю. И он лепетал:
- Самое время... привесы...
- Ни по-твоему, ни по-моему, - постановил Липатыч. - Не пять, а три бычка. Я это не забуду. При расчете мы тебя не обидим. Надо... Пойми...
Мягкие ладони Липатыча сжимали Николаевы руки. Голубые глаза
тонули в лучистых морщинах, светили тепло.
- Надо... Понимаешь?
И Николай понимал: надо.
Вместе с Липатычем и шофером выбрали и отбили от гурта трех быков. Шофер их и погнал напрямую, через речку, к хутору. Липатыч сел за руль и покатил обратной дорогой, оставив Николая в немалой досаде: он знал, что грешно в такую пору скотину забивать, лишая себя заработанного.
Умная собака Волчок глядела то вослед уходящим быкам, то на хозяина, ожидая команды. Стоило тому лишь промолвить: "Заверни", и Волчок помчался бы и мигом вернул уходящих к гурту. Но Николай лишь вздыхал.
Бычки неторопко тянули через луг, пытаясь на ходу кормиться. Но
властно подгонял их новый хозяин: "Геть-геть! Геть-геть!" Миновали низинный, заливной, луг, через речку перебрались по мелкому и пошли набитой, конной да человечьей, тропой сквозь густые талы.
Артур встретил их на полдороге. Он спешил от хутора к деду, подгоняя коня, но издали услыхал: "Геть-геть! Геть-геть!" Сразу подумалось нехорошее. Нынешняя ночь была на уме. Коня он придержал, перейдя на шаг, вглядываясь с высоты седла, и наконец увидел трех быков и пешего человека. Быков он узнал сразу же: могучего Шварцнегера, Звездаря с белой отметиной на
лбу, глупого Дубаря. Человек был незнакомым. Выехав из кустов поперек пути, Артур спросил:
- Куда быков гонишь?
- Тебе какое дело? - ответил председательский шофер.
- Мои быки, - твердо сказал Артур.
- Сопли под носом твои! Зеленые! - вскипел мужик. - А ну, геть с
дороги!
- Шварцик, Дубарь! Гоп-гоп, пошли! - Артур тронул коня, винтовку
положив поперек седла. - Гоп-гоп! Звездарь, ходом!
Знакомый голос и лик убедил быков. Они разом повернули и потрусили