— Позвонить? А что я скажу?
Флора мягко улыбнулась и, встав с кресла, поцеловала свою дочь, как целовала десятки дочерей с тех пор, как ей пришлось перейти на новые роли.
— Не волнуйся, я позвоню, — сказала она. — Чего-чего, а слов мне всегда хватает. Прикинем так: он — художник, тонкая натура, а тебе нужен сильный, надежный муж. В общем, вы — как брат и сестра, ты желаешь ему счастья. Вопросы есть?
— Ах, мама! — сказала дочь.
ГЛАВА VI
Джерри тоже плохо спал в эту ночь. Он думал.
Проблема, которую он пытался решить, весьма популярна в разделах «Советы влюбленным». Он думал о том, что делать человеку, когда он обручен с девицей А. и вдруг встречает девицу Б., предназначенную ему от начала времен.
Живи он в Америке, он бы посоветовался с матушкой Эбби или с доктором Джойсом, но в Лондоне знал только «тетушку Филлис», толстого мужчину лет пятидесяти, питавшего слабость к пиву, и консультации с ним боялся.
Утром, куря после завтрака трубку, он подвел итоги. Ситуация неприятна, но просвет в ней есть. Он обещал Вере поговорить в «Савое» с дядей и поговорил бы, если бы не Бернадетта. Дядя Уилл так резвился и радовался, что вынул бы ручку из кармана, как вынимает фокусник кролика, и последнее препятствие к браку с Верой, единственной дочерью Чарльза Апшоу и Флоры Фэй, исчезло бы. При одной мысли об этом Джерри задрожал от макушки до шлепанцев.
Однако ангел-хранитель догадался послать к ним Берни, вызвав тем самым искреннюю благодарность своего подопечного. Тот с удовольствием бы похлопал его по спине; но ангелы застенчивы, замкнуты, и общаться с ними трудно.
Да, просвет был; но такой трезвый человек, как Джерри, не скрывал от себя, что до счастливого конца далеко-. Ангел ангелом, а многое придется сделать самому. Что ни говори, с Верой он еще помолвлен и, если не принять срочных мер, вскоре он пойдет к алтарю во фраке и в парадных брюках, которые, скажет она, надо бы выгладить.
Он долго и напряженно думал об опасности, пока взгляд его не упал на газету и он не увидел, что сегодня — среда, день серьезный. Пришлось встать из-за стола, побриться, принять душ и одеться поприличней. Сделав все это, он взял свою папку и вышел.
Именно по средам карикатуристы обходят газеты и журналы. Когда у дверей, за которыми сидит заведующий оформлением, наберется штук десять нервных художников, голова без тела вызывает их по одному. Атмосфера очень похожа на ту, которая царит в приемной зубного врача.
Обычно приходится обойти многих — заведующего оформлением, как королеву Викторию, рассмешить нелегко; но судьба пожалела Джерри и благородно решила хоть как-то его подбодрить. Начал он с той газеты, где печатался тетя Филлис, и у него сразу взяли там все рисунки, вроде бы даже огорчаясь, что больше ничего нет.
Такое событие надо отпраздновать. Разрезвившись, как дядя Уилл со своей миниатюрой, Джерри решил покутить на славу и, по здравом размышлении, выбрал ресторан знаменитого отеля «Баррибо».
Войдя в это лежбище магарадж и миллионеров, он сразу ощутил, что для полного блаженства ему чего-то не хватает. Все сидели парами; все — но не он. Вот если бы здесь была возлюбленная незнакомка!
Она здесь была, пила кофе за столиком у самой двери.
Он застыл на месте. Миллионер, идущий за ним, толкнул его в спину, но он едва это заметил, глядя на свою мечту, как глядел Гомер на Веру, с той только разницей, что Гомер не сомневался в ее материальности, а Джерри полагал, что перед ним — мираж или астральное тело. Тут она подняла взор, улыбнулась и помахала ему кофейной ложечкой.
Джерри рухнул на стул рядом с ней. Кто-то бил в барабан, но вскоре он понял, что это всего лишь сердце.
— Поразительно! — сказал он. — Я думал, вы у тети.
— Я там и есть, — отвечала она. — Приехала по делу.
— И уедете?
— Да.
— Это плохо. Давайте позавтракаем.
— Я позавтракала.
— Ну, еще раз.
— Нет, спасибо. А вы ешьте, мешать не стану.
— Помешать мне невозможно. Я кучу. И не говорите: «Вот свинья!» У меня большая удача. Что вы знаете о жизни карикатуристов?
— Очень мало.
— По средам они обходят журналы и газеты. Спасибо, если продадут один рисунок.
— Но сегодня?..
— Вот именно. Сегодня я продал все в первом журнале.
— Как хорошо!
— Замечательно.
— Естественно, вы кутите. Хоть бы и мне так повезло!
— В чем?
— В том деле, из-за которого я приехала. Как вы думаете, что это значит, когда тебя приглашает юрист?
— Деньги, наверное.
— Хорошо бы, а то я тоже раскутилась.
— Когда вы получили письмо?
— Сегодня утром.
— Я думаю, это — наследство.
— Вроде не от кого.
— У вас никто не умер?
— Нет. Да и вообще, они все бедные.
— Школьная подружка, которой вы помогли на хоккейном поле?
— Зачем им умирать? Они молодые.
— Да, действительно. Это тайна.
— Тетя говорит, ловушка.
— Какая?
— Ну, белые рабыни. Заманят, усыпят — и в Южную Америку.
— Почему именно вас?
— Надо же кого-нибудь.
— Как по-вашему, похоже это на правду?
— Если тетя так думает, значит — непохоже.
— А кто этот юрист? Не из портовых районов?
— Нет, с Бедфорд-роуд. Звучит солидно: «Скроп, Эшби и Пембертон». Мой — Уиллоуби Скроп, такая подпись.
— А, черт! Простите.
— Почему вы ругаетесь?
— Он — скорей мой, чем ваш. Мой дядя.
— Да? А какой он?
— Высший сорт.
— Девиц не усыпляет?
— Ни в малейшей мере.
— Это хорошо.
Пока они говорили, Джерри ел, а теперь закурил сигарету, предложив другую даме.
— И еще хорошо, что тети нет, — сказала она, выпуская дым.
— Не любит, чтоб курили?
— Да. От курения бывает бессонница, мигрень, астма, бронхит, гастрит, близорукость, ревматизм, радикулит, ишиас и сыпь.
— Хотел бы я познакомиться с вашей тетей. Какой ум!
— Ничего не выйдет, вы — художник.
— О да, русские княгини! Строгая женщина. Почему вы к ней едете?
— Надо. Да, кстати, насчет ресторана.
— Я жду — не дождусь.
— Придется подождать еще.
— А, черт! Простите. Почему?
— Я забыла, что у тети день рождения. Может, в субботу?
— Хорошо, но «А, черт!» я прибавлю.
— Значит, здесь, в шесть часов?
— Вот именно.
— Ну, я пошла, а то опоздаю на лучший поезд. Далеко эта контора?
— Не очень близко.
— Тогда посадите меня в такси.
Такси уехало. Джерри пошел домой пешком. Он сильно поистратился, а шоферы не довольствуются очарованием манер. Но он и так прогулялся бы. Ему надо было обдумать проблему со всех сторон, а он лучше думал на ходу.
Проблема требовала размышлений. Недавняя встреча окончательно убедила его в том, что жениться он может только на одной девушке. Как же увернуться от другой? Поистине, тупик из тупиков! Царь Соломон или Бригем Янг не сочли бы это проблемой; они не сочли бы — но он счел.
Размышлял он и дома. Ему припомнилась комедия, где герой говорит девице, напомнившей о помолвке: «Ах, забыл сказать! Ее нет» — и он позавидовал прыти комедийных героев, когда зазвонил телефон. Прелестный голос возможной тещи очень удивил его, она не болтала с ним по телефону, мало того — вообще избегала бесед с возможным зятем.
— Джеральд? — сказала она. — Добрый день. Я не помешала?
— Нет. Я в среду не работаю.
— Бывают же счастливые люди! У меня как раз по средам — утренний спектакль. Вы слышали, как актриса идет мимо рыбной лавки? Рыбы смотрят на нее, точь-в-точь — зрители, а она думает: «Вспомнила! У меня утренний спектакль». Но я звоню вам не для того, чтобы рассказывать анекдоты. Я проводила Веру в Брюссель, и она дала мне печальное поручение.
— Мне вас очень жаль.
— Пожалейте себя, — проворковала кавалерственная дама.
Что-что, а слово держать она умела. Обещала любимой дочери объяснить ее жениху, что свадьбы не будет, — и объяснила со свойственным ей искусством.
— Я знаю, — сказала она, — вы поймете. Вера просила передать, что вы для нее — нежный, близкий друг. До свиданья, Джеральд, всего вам доброго.
Когда Джерри опускал трубку, она дрожала в его руке. Дама Флора подчеркнула, что дочь считает его слабым, и слабым он был, если это не слишком слабое слово. Такой стилист, как Флобер, выбрал бы свой, французский аналог выражению: «Просто студень какой-то».
Произошло это потому, что он испытал облегчение. Слово и здесь — слишком слабое. Когда человек на эшафоте видит всадника с королевским помилованием, мы не говорим: «Он испытал облегчение». Чувства Джерри лучше всего сравнить с чувствами Криспина Скропа, когда тот смотрел, как Уиллоуби пишет чек.
Какое-то время счастливец просто сидел, испытывая благоговейное почтение к ангелу-хранителю; потом ему пришло в голову, что надо не созерцать, а действовать. Да, они обедают в субботу, но только сумасшедший будет сидеть до тех пор сложа руки. А в такое время — каждая минута на счету. Там, в Борнмуте, ее может умыкнуть какой-нибудь наглец. Значит, туда и отправимся. Однако сперва хорошо бы узнать ее имя.
К счастью, это легко. Она пошла к дяде Уиллу. Звоним ему.
— Дядя Уилл? Это Джерри.
Уиллоуби был суховат. Он уезжал на несколько дней играть в гольф и очень спешил.
— Ах ты, Господи! — сказал он. — Бегу на вокзал, а ты звонишь.
— Ты уезжаешь?
— Да. Играть в гольф.
— Я на одну минутку. В субботу я обедаю с одной девушкой…
— А как же твоя Вера?
— Все в порядке. Она со мной разошлась.
— Очень рад. Неприятная девица.
— А эта — нет слов!
— В чем же дело?
— Я не знаю, как ее зовут.
— Ты не спрашивал?
— Нет.
— Почему?
— Так, не довелось. Дядя вздохнул.
— Именно этого я и боялся с тех пор, как ты упал из коляски. Ну, пока.
— Нет, нет. Ты ее знаешь. Она у тебя сегодня была. Дядя засопел, показывая этим, что Джерри удалось пробудить его интерес.
— Господи! Да, она говорила, что знакома с тобой. Ее зовут Джейн. Джейн Ханникат. Она — стюардесса.
— Я знаю.
— Работу, конечно, бросит. Получила большие деньги. Один старик, Донахью, с ней летал. Теперь он умер. Мне звонили из Нью-Йорка. Родных у него нет, все оставил Джейн. Я рад за нее, хорошая девушка. Больше миллиона, меньше двух. Ну, пока, а то опоздаю!
ГЛАВА VII
Большую часть дня Мейбл сидела за своим столом и ни о чем не думала, выходя из забытья лишь в тех случаях, когда являлся посетитель. Но рано или поздно жизнь возвращалась к ней, мысли — обращались к чаю. В тот день мгновенье это совпало с уходом хозяина. Когда его летящие фалды исчезли за дверью, она поняла, что хочет пить.
Обычно она посылала за чаем рассыльного по имени Перси, но сейчас, без начальника, предпочла выпить дивный напиток не из пластмассового стаканчика, а из фарфоровой чашки. Захотелось ей и погулять, поглядеть витрины.
Когда Перси не бегал с поручениями, он сидел в особом закутке и читал комикс. Вызывали его звонком.
— Я ухожу, — сказала Мейбл, — очень скоро вернусь. Посиди-ка у меня. Если спросят хозяина, он уехал. Скажут что-нибудь, запиши. Да, когда снимешь трубку, говори: «Контора Скропа, Эшби и Пембертона», а не «Кто это»?
Минут через двадцать она вернулась. Перси сидел за столом. Ублаженная чаем, булочками и почтительностью, она бы погладила его по голове, если бы он не мазал волосы таким отвратительным маслом.
— Звонили?
— Один раз.
— Хозяина?
— Ага.
— Ты хоть им «ага» не сказал?
— Не-а.
— А кто звонил?
— Вроде Пал какой-то. Главное, нализался.
— Что?
— То. Надрался, как зюзя.
— Почему ты так думаешь?
— Порол черт-те что. Так вообще ничего, не икал. А порол т-а-кое!
— Какое?
— Скажите, говорит, что я запер девицу в стол. В средний ящик.
— Девицу?
— Ага. Минни О'Тюру.
— В ящик?
— Ну!
— Она не влезет.
— Разрубить, так влезет. А вообще-то насосался, как пылесос.
— Да, странные люди бывают, — заключила Мейбл. — Не буду беспокоить хозяина.
Перси с ней согласился.
ГЛАВА VIII
В английских селениях, таких маленьких, что на почте продают сладости и мотки шерсти, а оазис кабачка — только один, самым важным человеком бывает обычно владелец большой усадьбы. Именно его считают особенно умным, даже если он — сэр Криспин; именно к нему несут свои горести и сомнения.
Это и сделал полицейский Эрнст Симмс на следующий день после того, как местный властитель вернулся из Лондона. Он прибыл в Меллингэм-холл, где его встретил дворецкий, бросивший на него суровый взор и получивший в ответ такой же. Они не очень любили друг друга.
— Привет, рыло, — сказал дворецкий. — Зачем пожаловал?
— Да уж не к вам, — сухо отвечал Симмс. — Хочу повидать сэра Криспина.
— А он хочет? — парировал дворецкий. — Ладно, иди, он в библиотеке. Я ему не завидую.
Библиотека располагалась на втором этаже. То была большая мрачная комната, где по стенам, в шкафах, стояли тома в телячьей коже, изданные в ту пору, когда читали о Боге, еще не обретя потребности в шпионах и мертвых телах. На сэра Криспина она всегда наводила мрак и скорбь, но было в ней и преимущество — туда не ходили постояльцы. Сиди и думай, никто не помешает.
К раздумьям его склонила недавняя удача. Вдохновленный Бернадеттой, он поставил все деньги на Братолюбие.
Да, Бернадетте он сказал, что больше не играет на скачках, но, в сущности, какая игра, если выигрыш предрешен? Взвесим факты. Уиллоуби только что проявил именно этот вид любви, мало того — лошадь принадлежит человеку, с которым они учились в школе, а наездника зовут Уиллом. Это ли не знамение небес?
Но черту подвело появление констебля, ибо фамилия Уилла была тоже Симмс. Поистине, думал сэр Криспин, можно обойтись и без таких формальностей, как сами скачки. Проще вручить деньги прямо, результат предрешен.
— Заходите, Симмс, заходите! — радостно вскричал хозяин. — У вас ко мне дело?
Констебль не разделял его радости. Выглядел он так, словно вытесан из очень твердого дерева человеком, который изучает ваяние по почте и дошел до третьего урока.
— Да, сэр, — строго и сухо отвечал он, как бы подчеркивая и важность, и частный характер своего визита. — Насчет вашего дворецкого.
Сэр Криспин вздрогнул, словно гость коснулся обнаженного нерва. Только что он был рад, рад, рад, как Поллианна;[62] только что — но не теперь.
— Дворецкого? — откликнулся он. — А что случилось? Эрнст Симмс обрел ту напыщенность, с какою давал обычно показания в суде.
— Меня уведомили, — начал он, — что под его руководством посетители «Гуся и гусыни» играют в азартные игры. Когда я предупредил, что приму меры, он обозвал меня неприличным словом.
Тут он вроде бы резко изменил тему, сообщив, что вчера у его матери был день рождения.
— Она живет в Норфолке, в Ханстантоне. Я всегда ее поздравляю.
Сэр Криспин растерялся. Против таких чувств он не имел ничего, лучший друг полисмена — его мама, но что тут сказать, не знал и помолчал немного.
— Чтобы послать телеграмму, — продолжал Симмс, — я пошел на почту, а велосипед оставил на улице. — Он тоже помолчал, словно бы задохнувшись и показывая тем самым, что даже стальные люди могут не все. — Когда я вышел, — выговорил он, преодолев минутную слабость, — этот дворецкий учил дочку Гиббса ездить на моем велосипеде.
На сей раз сэр Криспин решил откликнуться и не совсем удачно сказал:
— Это нехорошо.
— Чего уж хорошего, — откликнулся Симмс с суровостью тяжко оскорбленных. — Так я ему и сказал. Велосипед — государственное имущество. Если он катает на нем девиц, он оскорбляет Ее Величество. Поймаю снова, — это я все сказал, — посажу, охнуть не успеет.
— Наверное, он испугался.