Успели выскочить механик-водитель и стрелок-радист. По ним вели огонь из автоматов, но отделение десантников с ревом и руганью уже подбегали к позициям эсэсовцев.
Десантники были из числа опытных, побывавших в переделках бойцов. Эсэсовцы больше специализировались на расстрелах, но отбивались отчаянно, зная, что пощады им не ждать.
Толку от их торопливой и беспорядочной стрельбы было мало. У некоторых заедали перегревшиеся автоматы, пули из карабинов летели куда попало.
– Цельтесь лучше, – призывал шарфюрер, выпуская короткие прицельные очереди. – Танк горит, мы отобьемся.
Сержант, командир отделения, бросил гранату, следом метнули «лимонки» и легкие РГ-42 другие бойцы. Взрыв подбросил шарфюрера, начальника конвоя.
Другой эсэсовец, не обращая внимания на раны, опустошал быстрыми очередями магазин автомата. Свалил молодого десантника, прицелился в сержанта, но тот опередил его, выпустив очередь из скорострельного ППШ в лицо.
Крик смертельно раненного немца на секунду перекрыл треск выстрелов. Началась рукопашная схватка. В ход пошли приклады, ножи, саперные лопатки.
Эсэсовцы, занимавшиеся всю войну охраной лагерей и карательными операциями, первый раз попали в подобную мясорубку. Русских было всего с десяток, но напор и рев десантного отделения казались атакой целого взвода.
– Жри, сука! Всех в землю втопчем.
– Куда, блин! – догонял рубящим ударом саперной лопатки убегавшего эсэсовца десантник в окровавленном бушлате.
Другой охранник выхватил из кобуры пистолет, но лишь успел передернуть затвор. Широкий отточенный нож вошел ему под ребра. Десантник выдернул из обмякшей руки «вальтер» и, тяжело дыша, искал новую цель.
Красноармеец Никита Зосимов из погибшего 811-го стрелкового полка, в бушлате поверх лагерной робы и подаренной пилотке, вцепился костлявыми пальцами в глотку эсэсовцу, который не успел перезарядить автомат.
Немец был физически крепче истощенного лагерника, но столько ненависти и злости скопилось в костлявом теле, что бывший колхозник из деревни Матышево Пензенской области, собрав все силы, раздавил эсэсовцу гортань.
Изо рта, пузырясь, потекла кровь. Никита отдернул руки, потянулся было за автоматом, но увидел другого эсэсовца. В него вцепился поляк, не отстававший от товарища. Они не могли осилить стокилограммового охранника, который с легкостью разбросал их в стороны, – оба весили меньше, чем он один.
Поляк, ломая зубы, вцепился в ногу, обтянутую теплыми суконными штанами. Никита Зосимов дергал из ножен на поясе эсэсовца стилет. Подбежавший десантник с маху обрушил кованый приклад ППШ сбоку в челюсть. А Зосимов все же выдернул нож-стилет и несколько раз вонзил лезвие в живот солдату с ненавистными «молниями» в петлицах.
Бой заканчивался. Большинство эсэсовцев были убиты. Двое убегали вдоль речки, поросшей редкими кустами. Вслед им стреляли, но они уже были далеко. Десантники опускали автоматы и торопились собрать трофеи. У солдат «Ваффен СС» всегда можно было найти что-то ценное.
На краю оврага остался стоять лишь красноармеец Зосимов. Он стрелял из трофейной винтовки. Опустошив обойму, выдергивал из пулеметной ленты, висевшей на шее, несколько патронов и продолжал нажимать на спуск, размеренно двигая затвором.
– Эй, земляк, угомонись, – окликнул его сержант-десантник. – До фрицев километра полтора.
– А пуля на три летит.
– Ладно, пошли… надо ребят похоронить и раненых побыстрее вынести.
Последующие два дня командир батареи Александр Чистяков вместе со своим экипажем и десантниками провел в пересыльном лагере.
Приехали офицеры военной прокуратуры, особого отдела (тогда он назывался СМЕРШ) и, конечно, политработники вместе с корреспондентами армейской газеты. Прибыла машина с врачами, медсестрами, санитарами. Привезли две полевые кухни и палатки для освобожденных заключенных.
На грузовике доставили теплое белье, бушлаты, обувь. После бани людей переодели. Немецкую форму, подобранную заключенными, увезли. Как ни странно, но многие оставили свои лагерные полосатые робы с нашивками-номерами.
– Зачем они вам? – спросил один из санитаров.
– Я четыре года ее носил, – ответил поляк. – Привезу домой на память. Эти четыре года до конца жизни не забудешь.
Хотя военных вполне хватало, капитану с его самоходной установкой было приказано остаться для охраны, пока не прибудет комендантская рота.
Как оказалось, это было не лишней предосторожностью. За первые сутки мимо бывшего лагеря прошли две немецкие отступающие группы. Если первая, немногочисленная, резко свернула в сторону, то вторая ввязалась в бой.
Кроме бронетранспортеров и грузовиков, в колонне двигались два танка Т-4 и самоходная установка «Веспе», вооруженная 105-миллиметровой гаубицей.
Как оказалось, это был механизированный батальон, принадлежавший к войскам СС. Они посчитали, что заключенные в лагере не уничтожены, и пошли прямо на колючую проволоку.
Экипаж Чистякова сумел с расстояния километра разбить немецкую самоходку, имевшую довольно слабую броню, но сильную гаубицу Один из бронебойных снарядов, весом пятнадцать килограммов, врезался в мерзлую землю рядом со «зверобоем».
Отрикошетил, ударил в рубку (спасла броня толщиной девять сантиметров) и закрутился юлой на вытоптанном снегу. Два других снаряда прошли мимо, а выстрелить четвертый раз самоходной гаубице не дали.
Шестидюймовый фугас «зверобоя» взорвался в нескольких шагах от «Веспе», смял десятитонную машину, загорелся двигатель.
Если с «Веспе» удалось справиться довольно быстро, то оба танка хоть и замедлили ход, но открыли беглый огонь из своих 75-миллиметровых удлиненных пушек.
Десантники, офицеры прокуратуры и СМЕРШа, санитары стреляли по пехоте. Пулеметные очереди бронетранспортеров крошили остатки полусгоревших бараков, дырявили палатки, хлестали по брустверам наскоро выдолбленных окопов.
Оба «панцера» не рисковали приближаться, но «зверобой» Чистякова поймал еще один снаряд, которым тяжело контузило молодого стрелка-радиста. Осколочными снарядами был убит один из офицеров СМЕРШа и тяжело ранены двое санитаров.
Неизвестно, чем бы закончился бой, но колонна внезапно развернулась и спешно ушла на запад, оставив горящую самоходку «Веспе» и несколько убитых эсэсовцев.
Командир самоходно-артиллерийского полка Пантелеев вышел в очередной раз на связь. Хотя подполковник знал Чистякова еще со времен училища и продвигал по должности как способного командира, на этот раз с трудом скрывал раздражение.
– Ты долго там околачиваться будешь? Под Кюстрином бои идут, а твоя рота неизвестно чем занимается.
– Особисты приказали находиться в освобожденном лагере. Связывайтесь с ними. – И в свою очередь перешел в наступление: – Товарищ подполковник, ремонтников никак не дождемся. Машина Тырсина без ведущего колеса стоит, сварка требуется.
– Я договорился с танкистами. Они выслали ремонтный взвод. Помогут и вам.
На этом разговор закончился, а капитану Чистякову весь следующий день пришлось сопровождать особистов и политработников.
– Ты ведь заключенных освобождал? – спрашивали его.
– Не успел я никого освободить, – с досадой отмахивался двадцатидвухлетний капитан Александр Чистяков. – Немцы почти всех перестреляли. Более сотни человек собрал, а остальные во рву лежат. И еще человек семьдесят возле дороги расстреляли.
Прибывшие бойцы из комендантской роты и санитары вытаскивали из рва тела расстрелянных. Газетчики щелкали затворами фотоаппаратов. Офицеры военной прокуратуры составляли акт о массовом уничтожении военнопленных.
Пожилой военюрист с тремя большими звездами на погонах опрашивал Чистякова.
– Значит, вы первые прорвались к лагерю?
– Выходит, так. Моя самоходка и танк лейтенанта Васильченко.
– А тех, кто расстреливал, не успели застать?
– Нет, товарищ полковник. Если бы застал, на гусеницы бы намотал.
Юристу было за пятьдесят. Худой, с морщинистым угловатым лицом, он курил папиросы «Казбек» и с любопытством рассматривал молодого капитана.
– Тебе сколько годков, сынок?
– Двадцать два, товарищ полковник. А что?
– Ничего. Закуривай папиросу. А у меня сыну двадцать четыре было. Танкист, под Витебском погиб в прошлом году. Давно на фронте?
– С мая сорок второго. Сначала в артиллерии, затем военное училище в Челябинске закончил. На «зверобоях» с Курской дуги.
– Значит, никого из охраны не застал?
– Я нет. А ребята-танкисты, которые колонну догоняли, перебили оставшихся охранников. Танк потеряли, фаустпатроном сожгли. Командир, лейтенант Васильченко, погиб и наводчик. Они вместе с десантниками несколько заключенных успели спасти.
– Понятно. Я их опрошу.
Чистяков написал рапорт, в котором изложил все события.
– Ладно, иди, отдыхай, – пробежав лист бумаги, сказал юрист.
– Мне только и отдыхать! Одна машина подбитая в поле торчит, другая аэродром охраняет. Из полка по рации допытываются, почему в тылу отсиживаюсь.
– Завтра отпущу. А пока отдохни. Война не скоро кончится.
И состоялся еще один разговор, с красноармейцем Зосимовым Никитой. Десантники переодели его в военную форму, он остался в отделении и к особистам идти не хотел. Попросил Чистякова:
– Возьмите меня к себе, товарищ капитан.
– Как я тебя без документов возьму? Тебе в особый отдел идти надо, проверку пройти, они решат, что с тобой дальше делать.
– Снова в лагерь загонят. Начнут допытываться, почему на фрицев работал, не сбежал, в подпольной деятельности не участвовал. Возьмите, товарищ капитан! Насиделся я в лагерях досыта. Иначе только и остается, что сбегать и к любой воинской части прибиваться. Вы-то хоть меня знаете. Я в бою двух эсэсовцев прикончил. Одного задушил, а другого ножом в брюхо.
– Где автомат взял?
– Ребята-десантники дали. Сержант говорит, если Чистяков разрешит, мы тебя к себе возьмем.
– Добрые ребята, – усмехнулся Александр. – Всех готовы пригреть.
– Не всех. Они же видят, понимают человека. И вы человек душевный. Посоветовали, поговори, мол, с капитаном, он тоже поймет. В самоходном полку своя десантная рота, она вам подчиняется.
– Не мне, а командиру полка.
– А подполковник вас уважает. Вы с ним с сорок третьего воюете. Обузой вам не буду, а злости на фрицев у меня хватает.
– Все ты про меня знаешь. А я вот про тебя ни хрена. Может, ты полицай переодетый.
Никита отрицательно замотал головой:
– Меня бы свои задушили.
– Ладно, пойдем, поговорим. Только не бреши, как ты в немецких лагерях против фрицев героически боролся. Не поверю.
– Как было, так и расскажу.
Никита Зосимов, девятьсот двенадцатого года рождения, после окончания срочной службы в тридцать шестом году вернулся в свою деревню. Женился, родил двух дочерей. Работал в колхозе конюхом, а в июне сорок первого снова был призван в армию. Но уже на войну.
Полтора месяца воевал под Смоленском, где шли ожесточенные бои. Немцы рвались к Москве, делалось все возможное, чтобы их остановить.
– Как вспомню тот июль, не по себе делается. Бомбежки непрерывные, жара, беженцев толпы. Нас танковыми атаками пытались смять. Приказ был жесткий, отступать запрещали. Пока артиллерия имелась, мы ответные удары наносили крепкие. Смоленск два раза из рук в руки переходил. Хоть и наших погибло много, но и фрицы по зубам получали. Своими глазами видел, сколько горелых немецких танков на полях осталось.
В плен Никита Зосимов попал вместе с остатками своего батальона, когда выбирались из окружения. Шли по дороге, их обогнали немцы. Со смехом рассматривали, сидя на броне, запыленных, измотанных долгим отступлением русских солдат.
– Комиссара нашего сразу расстреляли, а больше никого не тронули, – рассказывал Никита. – До зимы сидели в пересыльном лагере. Там над нами поиздевались вволю, а больше всех полицаи из Западной Украины старались. Выявляли коммунистов, политруков, а особенно евреев. Тех не просто расстреливали, а штыками протыкали и на повозках живыми еще закапывать везли. Впрочем, всем доставалось. От голодухи и холода каждый день люди десятками умирали. А когда зима наступила, и счет потеряли.
Года полтора Никита работал на цементном заводе, затем перевезли в Польшу. Восстанавливали дороги. Осенью сорок четвертого человек пятьсот перебросили под Ландсберг, строить пересыльный лагерь. Там и оставался до января в бригаде хозобслуги. Часто водили на аэродром закапывать воронки, ровнять взлетную полосу.
– После бомбежек немцы обозленные ходили, – сворачивал очередную цигарку Никита Зосимов. – Потери несли, своих хоронили. Однажды мы увидели два догорающих самолета. Во время работы кто-то невпопад засмеялся. Офицеру показалось, что мы радуемся. Выдернул у охранника автомат, как врежет очередь. Двоих наповал, а третьему бедро раздробило. До вечера мучился, пока не помер.
В январе пошли слухи, что в ближайшее время лагерь ликвидируют, а заключенных расстреляют. Думал, все, конец пришел. Действительно, мелкими партиями стали людей расстреливать. Помог поляк, который хорошо знал здешние места, земля-то польская.
Когда бомбили аэродром, воспользовались суматохой и сбежали. Дня четыре в лесу прятались. Пальцы отморозили, хвою с сосен жевали. Когда увидели, что немцы покинули лагерь, вернулись туда. Куда еще зимой деваться? Возле догоравших бараков хотя бы согрелись.
– Ну что, возьмете к себе? – вопросительно смотрел на Александра исхудавший мужик с опухшими обмороженными пальцами, выглядевший намного старше своих тридцати двух лет.
– Никита, на обед зовут, – подошел поближе сержант, командир отделения десантников.
– Это ты ему автомат дал? – спросил Чистяков.
– Я. А что? Заслужил в бою. Отобрать?
– Не надо, если заслужил. Шагайте обедать.
Не зная, как решить эту проблему, Чистяков напрямую обратился к военюристу в звании полковника. Тот внимательно выслушал капитана, покряхтел:
– Твоего дружка должна комиссия проверить. Может, он на охрану работал, своих выдавал.
– Нет, – решительно замотал головой Чистяков. – Тогда бы не стал рисковать и в бой кидаться. Двоих эсэсовцев, считай, голыми руками прикончил. Вот сколько злости у человека накопилось.
– Решать этот вопрос не в твоей компетенции. Командир полка может решение принять, да и то по согласованию с особым отделом. Ладно, не морочь мне голову.
И усмехнулся, глядя на Чистякова. Решай, мол, сам. Так понял его усмешку командир самоходно-артиллерийской батареи.
Еще через сутки, после того как отремонтировали поврежденную самоходку, Чистяков получил приказ отправляться к месту дислокации своей части. На броне одной из самоходок ехал боец без документов – Никита Зосимов.
Самоходно-артиллерийские установки и танки, спрямляя путь, миновали не пострадавший в боях город Ландсберг и направились дальше. Но это не значит, что в этой местности не было вообще боевых действий.
Бои происходили повсюду, немецкие части оборонялись отчаянно. На воинском кладбище в городе Гожув Великопольский (бывший Ландсберг), который был снова возвращен после войны Польше, похоронены 3700 советских и польских солдат и офицеров, погибших при освобождении этой местности.
Там же в братских и одиночных могилах покоятся останки более двух тысяч военнопленных разных национальностей, погибших в немецком концентрационном лагере.
Глава 2. Кюстринский узел
В тот день, когда бронетанковая группа под командованием капитана Чистякова, шла по направлению к городу Кюстрин на соединение со своими частями, завершалась одна из крупнейших операций Второй мировой войны, Висло-Одерская наступательная операция.
В ней участвовали войска 1-го Белорусского, 1-го Украинского фронтов, а также 1-я армия Войска Польского.
В ходе наступления, продолжавшегося с 12 января по 3 февраля 1945 года, было пройдено с тяжелыми боями более пятисот километров, освобождена Варшава и значительная часть Польши. Красная Армия вышла к реке Одер, захватив ряд плацдармов на его западном берегу. До Берлина оставалось около ста километров.